Журналюга - Левашов Виктор Владимирович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/86
• Следующая

— Заткнись! — гаркнул Лозовский и, прихватив телеграмму, вышел из кабинета.

Поднявшись на верхний, технический этаж «Правды», он долго сидел среди гудящих подъемников лифтов, глядя на праздничную Москву. Радостно перемигивались разноцветные огни на огромной елке на площади возле Савеловского вокзала, по многоярусной эстакаде струились бесконечные потоки машин.

Хрупкое стекло отделяло его от этой мирной жизни.

Тонкое, как граница между жизнью и смертью.

Когда Лозовский вернулся в загон, все уже разошлись.

Тюрин складывал в мусорную корзину пустые бутылки и вытряхивал пепельницы, а Регина протирала бумажными салфетками и прятала в стол до следующего раза стаканы.

— Так чем эта история кончилась? — нетерпеливо спросил Тюрин.

Лозовский посмотрел на него с хмурым недоумением:

— Какая история?

— Ну, про чабана, про волчонка. Про этих, из Массачусетского института.

— Уволили моего знакомца из ТАССа. С треском.

— Да ну? За что?

— Врать надо уметь. Волк, который пасет овец, — это революция в биологии.

— Что случилось? — спросила Регина.

— Не знаю.

— Но случилось?

— Да. Тебе, Регина. Досье на Кольцова и на группу «Союз». Не ту фитюльку, которую ты сделала для Попова, а настоящее досье. В контексте общей ситуации на нефтяном рынке. Кто скупал акции «Нюда-нефти», по какой цене, объемы продаж.

— Мы это и так знаем. «Сиб-ойл».

— Мы не знаем, мы предполагаем, — возразил Лозовский. — А должны знать точно. Тебе, Петрович…

— Понял, — кивнул Тюрин. — Стас Шинкарев.

— Верно, Стас Шинкарев. Кто слил ему информацию о том, что «Нюда-нефть» просрочила платеж по налогам. Кто на него вышел, под каким соусом, почему на него.

— И сколько он с этого поимел, — закончил Тюрин.

— Да.

Регина презрительно фыркнула:

— Шеф, считаем деньги в чужих карманах? Какая тебе разница, дорогая или дешевая эта проститутка?

— Дело не в том, сколько он получил, — ответил Лозовский. — Дело в том, сколько ему заплатили. Меня интересует не сумма, а цена вопроса.

Дома он еще раз перечитал телеграмму.

От телеграммы веяло жутью.

Степанов не мог находиться в состоянии сильного алкогольного опьянения. Он вообще не мог находиться в состоянии алкогольного опьянения. Лозовский знал то, чего не знали в Тюменском УВД: после черепно-мозговой операции Степанов не пил.

А это значило, что его убили.

Две недели, которые прошли после летучки, где обсуждался номер «Российского курьера» с интервью заместителя начальника Федеральной службы налоговой полиции генерала Морозова, специальный корреспондент «Курьера» Стас Шинкарев провел в раздраженном, взвинченном состоянии. Он даже просыпался посреди ночи и долго не мог заснуть, чего за собой никогда раньше не замечал. Больше всего его выводила из равновесия собственная его реакция на события, которые были слишком мелкими, чтобы так дергаться. Что, собственно, произошло? Да ничего не произошло!

И все-таки что-то произошло.

Стасу очень не понравилось, как повел себя на летучке главный редактор Альберт Николаевич Попов. То, что интервью генерала Морозова, самая серьезная публикация номера, не была отмечена как лучшая, царапнуло самолюбие Стаса, но на это не стоило обращать внимания. Гораздо неприятней был втык, который Попов сделал Стасу за интервью, идею которого сам же горячо поддержал, а потом поставил материал в номер, несмотря на возражения Лозовского.

Стас привык, что в «Российском курьере», среди штатных сотрудников которого было всего несколько человек моложе тридцати лет, словосочетание «молодой журналист Шинкарев» всегда употребляется в контексте «молодой, но»: состоявшийся, профессиональный, если не знаменитый, то уже известный. В реплике Попова «молодой журналист», употребленное вне этого контекста и с молчаливым снисходительным одобрением воспринятое летучкой, опускало Стаса до уровня зеленого практиканта, которому нужны советы более опытных коллег.

Советы Лозовского ему нужны!

Козлы.

Стас начинал в «Московском комсомольце» — в самой лучшей, в самой современной газете Москвы. Он пришел туда с улицы, мальчишкой, никем, и за три года в условиях жесточайшей конкуренции доказал свое право на имя, которое стоит не петитом под заметульками, а крупно над заголовками материалов на полосу. Кто из старперов «Российского курьера» выдержал бы такую конкуренцию?

«Шинкарев молодой журналист».

Козлы!

Поразмыслив, он все же решил, что этому тоже не стоит придавать особого значения. Скорее всего тут сыграли роль тактические соображения: Попов воспользовался случаем, чтобы показать всем, что у нет своих и чужих и руководитель он строгий, но справедливый, бляха муха. Но Попов никак не отреагировал на вызывающее высказывание Лозовского в адрес заместителя начальника ФСНП.

А вот это было серьезнее.

У Лозовского были причины назвать генерала Морозова понтярщиком, каждое слово которого нужно проверять по сто раз. В свое время слитая им в прессу информация о том, что из России нелегально выводится за границу до миллиарда долларов в месяц, сильно затруднило переговоры правительства Кириенко с Международным валютным фондом о новых кредитах и ускорило дефолт.

Смехотворный наезд налоговой полиции на Газпром подготовил почву для смещения непотопляемого Рэма Вяхирева и замены его человеком из Кремля. Тут уж всем, кто такими делами серьезно интересуется, стало ясно, что безответственные заявления Морозова только кажутся безответственными, а на самом деле являются хорошо просчитанными и санкционированными свыше ходами.

Это подтверждала и стремительная карьера Морозова, которого уже прочили в начальники ФСНП.

Как и большинство профессиональных журналистов, людей отвязанных и циничных, Лозовский не больно-то придерживал язык за зубами и в выражениях не стеснялся. Этим он как бы компенсировал вынужденную сдержанность оценок в своих статьях, где любое утверждение, не подкрепленное документами, могло вызвать судебный иск и штраф в тысячи долларов. Уловив основную тенденцию политики президента Путина в приструнивании средств массовой информации и восприняв ее как руководство к действию, суды последнее время не скупились на штрафы для представителей «четвертой власти».

Цинизм журналистов тоже имел объяснение. Ушли в прошлое времена, когда они были властителями дум ошалевшего от свободы электората. Стасу иногда даже казалось странным, что такие времена были. А они были. Даже в пролетарской Туле, где Стас родился и вырос и которую ненавидел с тех пор, как осознал значение этого слова, возле газетных стендов бурлили возбужденные толпы. Но больше всего поразили Стаса похороны журналиста «Московского комсомольца» Дмитрия Холодова.

В тот день отец поехал на своем стареньком «жигуленке» в Москву по каким-то делам Тульской областной писательской организации, секретарем которой он был, а Стаса мать отправила с ним, чтобы он там не загудел.

Комсомольский проспект был перекрыт. Возле Дома молодежи шел траурный митинг. Тысячи людей стояли с непокрытыми головами на пронизывающем октябрьском ветру. Отец сказал с удивившей Стаса ненавистью: «Доигрались! Продажный писака, а хоронят, как члена Политбюро!» В тот год Стас учился в восьмом классе, газет не читал, политикой не интересовался и кто такой Дмитрий Холодов толком не знал. Знал только, что молодой журналист, знал, что его взорвали заложенной в кейс бомбой. Но грандиозность траурного митинга произвела на него очень сильное впечатление.

• Предыдущая
• 30/86
• Следующая