Солдат Орешек - Бахревский Владислав Анатольевич - Страница 2
- Предыдущая
- 2/6
- Следующая
Зажмурился Орешек. И сразу тихо стало. Ветер улёгся.
Глаза открыл — небо, солнышко.
Смотрит, что за оказия!
Сидит он в вороньем гнезде, на вершине высоченной сосны, на самом краю леса. На той самой опушке, где с Малашей-милашей расстался.
Делать нечего.
Слез с дерева.
Смолу с рук ободрал да и пустился в путь той же дорогою.
Шибко осердясь на себя, шагал. А как не сердиться? Попался на проделки Лешего. Кому-кому, а солдату такая промашка — обидная.
Пора бы и на привал, солнце в зените, да Орешек упрямится, шагает.
И нагнал мужичонку на телеге.
— Далеко ли, служивый, путь держишь? — спрашивает мужичок. Корявенький такой, бородёнка запущена, глазки заспанные.
— Домой иду, — говорит солдат. — Матушку проведать.
— Садись, подвезу.
— А чего ж не сесть?
Сел солдат в телегу. Заскрипели. Скрип да скрип. Скрип да скрип. Кинуло Орешка в сон. Только клюнул — посвежело. Воздухом потянуло. Зевнул Орешек. Смотрит — в том же вороньем гнезде сидит.
— Ну погоди, дедушка! — говорит Орешек. — Будет и на моей улице праздник.
Слез с дерева и опять пошагал, по той же дороге малоезженой.
Далеко ушёл.
Поредел тёмный лес. Там поляна, здесь поляна. Смотрит — лошадь пасётся.
Остановился солдат, прищурился и дальше потопал. Тут ему стыдно стало.
— Этак я и сам себе верить перестану.
Вернулся. Достал из ранца верёвку, сплёл уздечку. Сел на лошадь, вдарил её по бокам да и очутился в тот же миг в вороньем гнезде.
— В третий раз, дедушка, твоя взяла! — Тут уж солдат Орешек не осердился, засмеялся.
Слез с сосны, а уже темень. Весь день шагал, только вот ушёл не больно далеко.
Сел солдат под сосною.
Пожевал солдат кус хлеба, сапоги снял, портянки перемотал и пошёл дорогой малоезженой, но своими же ногами топтанной.
Пошёл, пошёл голубчик, тьмы ночной не страшась.
А черно кругом, словно в печку залез: руку поднеси к носу — не увидишь. Только Орешек не на глаза надеется, а на свои солдатские ноги. Солдатские ноги как добрый конь. Отпусти их, сами собой приведут к жилью.
Ветер подул, тучи развеял.
Явились на небе звёзды. Света от них не много, но сердцу с ними веселей. Дорога-то солдату попалась — не приведи господи. Лес со всех сторон обступает, как в чулане тесно.
Вдруг смотрит солдат Орешек и не верит — огонь впереди. Днём, когда на каретах катил, жилья не встречал, а ночью — извольте радоваться.
Огонёк светит, манит. Солдат Орешек хоть и не верит глазам, а шагу прибавил.
Подошёл ближе: видит — чудо! Не в избе огонь горит, и не костерок это. Под землёй золотой сноп золотыми колосьями играет. Клад!
Подивился, но с дороги своей не свернул.
«Или дедушка опять шалит, глаза отводит, — думает Орешек, — или ещё какая нечистая сила».
Прошёл мимо. Десяти шагов не ступил, из-под ног, на самой дороге — свет. Так и шибает в глаза!
Вроде бы печку топят, да вместо поленьев — камешки живым огнём горят: синим, красным, белым, как день. Добыть такой камешек — и сыт будешь, и нос в табаке.
Солдат Орешек переступил клад и своей дорогой идёт, пыхтит. Жарко ему всё же. Искушение! А нечистая сила тоже в раж вошла. Каруселью чудеса крутит.
Направо — на дереве на золотых цепях сундук хрустальный висит. В сундуке — платье королевское, пером жар-птицы подбитое. И корона там, и яблоко, и другой королевский причиндал.
Налево — белая свинья мордой землю роет, а из-под рыла всякая драгоценная всячина: запоны, побрякухи, безделухи, обглядухи.
Назад поглядеть: на дубу — куриное гнездо. В гнезде селезень — золотые пёрышки: утицу серебряным клювом в голову клюёт, а утица с испугу алмазные яйца роняет.
Впереди и подавно — мельница. Чего мелет не видать, только из-под жернова на дорогу золотой песок без роздыху и остановки сыплется.
Конь вдруг заржал. Объявился под деревом, на котором сундук хрустальный с королевской одёжей. Мол, бери, садись, поезжай! В любом королевстве примут и принцессу в жёны дадут.
Засмеялся солдат Орешек.
— Э! Как нечистая сила изгаляется!
Тут все клады и рассыпались прахом, только вонь от них пошла, словно гадость какая сгорела.
В лесу просторней стало. Дорога забелела, звёзды замигали.
Совсем солдат Орешек ноги отшагал, идёт, на ходу спит. Можно бы и под деревом лечь, да место уж больно ненадёжное.
Глядь-поглядь — огонёк! Лучину в избе полуночник бессонный жжёт.
Лучине солдат Орешек поверил, свернул с дороги.
Подошёл ближе — забор. Ищет ворота, да никак во тьме не найдёт.
— Эх! — говорит.
Перелез через забор. Собаки не слыхать, а изба не изба — терем! Взошёл на крыльцо — дверь не затворена. Орешек в сени, о косяк, однако, постучал.
— Хозяин! Нельзя ли прохожему солдату переночевать?
В ответ — молчок. Только лучина мигнула да и погасла.
Назвался груздем — полезай в кузов.
Переступил Орешек порог. Тьма — глаз выколи. Вдруг под ногами два зелёных огонька зажглись.
— Здравствуй, кошачье племя! — обрадовался солдат живой душе. — Коли за хозяина, принимай! Гость и голоден, и от устатку с ног валится.
Глаза погасли, а зажглись уж возле печи. Заслонка в печи, как дверь в амбаре. Отставить — сил не хватило, а вот уронить — как раз.
Дохнуло из печи, будто из угольной ямы. От жара не то что в избе, в лесу посветлело.
Видит солдат: вместо поленьев — деревья, котёл о сорока вёдер до краёв мясом набит.
Чует Орешек — о сапог его кто-то трётся. А это кот! Чёрный, тощий — заморыш заморышем.
Завёл в котёл деревянный половник и вычерпнул две дюжины перепёлочек. Одну дюжину коту, другую себе.
Только пёрышки ощипал, слышит: пик да пик. Прежалобно. А это птичка — синие пёрышки в клетке пикает. Насыпал Орешек пичуге хлебных крошек из своего ранца, сам приговаривает:
— Кушайте, ребятки!
Кот кушать кушает, а мурлычет свое:
— За жа-лость хо-зяин тебя не пожа-лует!
Тут лес ходуном вдруг заходил.
Пичуга — молчок, кот — за печь, будто его метлой шваркнули. Орешек за котом.
Распахнулась дверь, будто её бурей вышибло. Явился в дом хозяин, Верлиока одноглазый.
За спиной Верлиоки — рыбачья сеть, а в сети вперемежку: косули, кабаны, рыба и птица.
Кинул Верлиока добычу у порога, а сам к печи.
— Кто погасил лучину? Кто уронил заслонку?
Дунул на огонь — печь изморозью покрылась. Котёл вытащил и давай жрать всё что ни попадя: с рогами-копытами, с чешуёй, с пером, с шерстью мохнатой.
Котёл языком вылизал, свалил в него добычу и — в печь. Плюнул-дунул — огонь и занялся.
Сел Верлиока на лавку, упёрся глазом в печь и говорит:
— Что мне кирпичи, я сквозь землю на три сажени вижу. А ну, выходи незваный гость.
Орешек упираться не стал, вышел.
— Поиграй со мной, солдат, — говорит Верлиока. — Да смотри, как заскучаю, так и съем тебя, с ружьём, с саблею.
— В догонялки с ним поиграй, — мурлычет кот из-за печи.
— Догонялки игра старая, — говорит солдат. — Я другую знаю: погонялки.
В ту пору, на солдатское счастье, месяц на небо взошёл.
Подставил Орешек бляху, что на ремне, под лунный луч, лунный заяц и скакнул на стену.
— По зубам ли тебе, Верлиока, этакая дичь? — и на потолок зайца посадил.
Верлиока-то как сиганёт — дыру башкой в потолке прошиб, а заяц уж на полу.
Верлиока наструнился, напыжился — шмяк об пол! А заяц у него на носу. Верлиока размахнулся, развернулся да так хватил себя по носу, что и дух вон!
— Эй, ребята! — говорит Орешек коту да птичке — синие пёрышки. — Не повезло с ночёвкой. Ну да солдату весь белый свет — дом родной.
Отворил он клетку, отпустил пичугу на волю. Загасил огонь в печи.
— Отъедайся, Кот-коток, вострый коготок, да и гуляй себе на свободе.
- Предыдущая
- 2/6
- Следующая
