Вокзал - Андреев Олег Андреевич - Страница 26

• Предыдущая
• 26/73
• Следующая

Вошедшая дама, а сибиряк не сомневался в ее статусе – именно дама, оглянулась по сторонам, выбрала столик у окна в углу и направилась туда. О, как она шла! Фаломеев не знал, как называется эта походка (от бедра), название его не интересовало. Он почему-то покраснел, испугавшись собственных мыслей.

Пощупал карман, хотя всю жизнь подозревал, что таких женщин не купишь ни за какие деньги. Бедняга. Безусловно такие женщины есть. Их просто не может не быть. Но наверняка для Фаломеева они показались бы не так ошеломляюще красивы.

"Я вот сейчас подумала – это я продолжаю свои рассуждения о вокзале, – а почему бы нам не обратиться к классикам. Цитирую Даля: «Воксалъ (вокзалъ), английское слово (Vauxhall), сборная палата, зала для гульбищ, на сходбище, где обычно бывает музыка. Железнодорожный путевой двор, дебаркадер – красивое слово, дебаркадер, вслушайтесь, – строение, где собираются пассажиры для отъезда. Ну разве не поэтично? Гульбище!»

– Точно, гульбище, – удивленно улыбнулся Фаломеев.

Это слово удивительно совпадало с его ощущениями.

Итак, он похлопал себя по карману. Деньги еще были. Не так много, как три дня назад, но солидно. Лотом он вспомнил еще о пачке, зашитой в обивку чемодана, и на него снизошло спокойствие.

– Вас понял. А с кем согласовывать? Чем больше людей мы поставим в известность, тем меньше у нас шансов на успех. Хотя, может, вы и правы, товарищ Саперов, я постараюсь. Подтяну лучшие силы. Только вы писульку перешлите.

Знаете, я сам давно хотел, но инициатива у нас частенько наказуема. А так бумажка все-таки. Добро? Ну и ладушки…

Тимошевский положил трубку и крепко задумался. Было о чем. Ага, вон какая каша, стало быть, заваривается. Саперов катит на Ларина. Это не иначе из-за сынка. Что-то они там не поделили. Ларинская дочка-то с сынком вась-вась. Или уже нет? Ладно, разберемся.

Эти тоже… Совсем распоясались.

Тимошевский не любил принимать решения посуху. Открыл сейф. Достал дорогой коньячок – это была слабость Николая Павловича – хороший коньяк. Там же, в подарочном ящичке, обшитом сафьяном, две рюмочки коньячные в специальных углублениях. Над ними крышечка, а на крышечке миниатюрный пастушок с собачкой.

Когда одну рюмочку вытаскиваешь, взводится пружинка. Вторая запускает механизм барабана внутри ящичка, и тоненьким ручейком льется мелодия под коньячок:

«Выпьем на пару мы, выпьем на пару мы, выпьем на пару мы, на посошок». Таким образом, когда Николай Павлович пил с кем-то, всякий раз в кабинете тренькало.

Тимошевский вдруг подумал, что давненько не тренькало. Один стал попивать. А это – симптом.

Но симптомы симптомами, а две рюмочки пропустил и взялся за телефон. Кое с кем обговорил ситуацию. Успокоил. Ничего. Этих возьмем, через неделю другие придут. Свято место пусто не бывает. Да и надо было уже как-то проявить себя, а то вагонных кидал брали аж полтора года назад.

Таким образом была решена судьба трех десятков человек, которые жили перепродажей билетов на поезда дальнего следования, – жучки.

Николаю Павловичу снова пришлось взяться за телефон. В течение двадцати минут он обзванивал самых верных и крепких сотрудников и, спутав их собственные планы, вызывал на работу. Потом он встал, поднял жалюзи и долго со второго этажа бессмысленно наблюдал за жизнью центрального зала. Жизнь как жизнь. Люди, обремененные своими заботами и не совсем своими, сумки, чемоданы, встречи и расставания – все это видано и перевидано неоднократно. Здесь не должно было бы быть ничего личного, но Тимошевский ненавидел всех, кто был там, внизу. А это уже сугубо личное. Он ненавидел свою работу. Прирожденный сыщик с задатками аналитика, он в свое время мечтал о громких делах. Наемные убийцы, фальшивомонетчики, международные аферисты, мафия – все должны были трепетать при одном упоминании его имени. И начинал вроде неплохо. Участие в деле «Океан» с хищением в торговле морепродуктов, в «узбекском деле», с хлопком, где были замешаны такие личности, одно упоминание которых приводило в трепет обывателя.

Казалось, настало время – нет неприкасаемых. Ан нет, неприкасаемыми вышли те, кто отдавал ему приказы. Он понял, что в этой борьбе нет плохих и хороших, нет волков и овец. Просто одна стая, улучив удобный политический момент, сожрала другую.

Чтобы буря не зацепила его самого, Тимошевский при первой же возможности решил уйти в тень. Благо на совещании раскритиковали Управление транспортной милиции, и он подал рапорт о переводе. Со стороны выглядело даже благородно.

Молодой коммунист вызвался помочь в работе коллегам. Когда же попал сюда и разобрался, что к чему, всеми силами постарался удержаться. И никакие посулы, никакие министерские и управленческие кресла, почести и награды не смогли уже его соблазнить. Где его бывшие сотоварищи? Где они? Кто больше, кто меньше продержался, кто ринулся в политику, кто в бизнес. И что? Нет, Тимошевский с волками бороться не собирается, пускай другие егерями побудут.

Тимошевский вернулся к столу. Еще раз взглянул на сейф и подавил в себе желание достать заветный сафьяновый ящичек. С небольшим интервалом в кабинет стали собираться вызванные сотрудники. Все они были в штатском, кроме одного.

– А ты чего в форме приперся? – недовольно спросил Николай Павлович.

– А он жене вчера сказал, что на дежурство идет ночное, – хмыкнул кто-то.

– Сколько раз за ночь отдежурил?

Собравшиеся заулыбались.

– Это дело житейское. Но ты где хочешь, а гражданский прикид достань.

Так… У кого сотовый есть?

Желая услужить начальнику, протянули сразу несколько. Никому и в голову не пришло, зачем в кабинете потребовался сотовый.

– Ну вот, а говорят – милиция мало получает, – сказал, усмехаясь, Тимошевский и, отобрав все аппараты, положил в сейф.

– Товарищ майор, – заныли пришедшие, – так нельзя.

– Можно, – жестко сказал Тимошевский, – не то разнесете по всем знакомым.

Переговорники возьмете у дежурного. Кому не хватит, обращайтесь лично ко мне.

– У меня жена рожает, мне связь нужна… – заныл один.

– Ты ей по телефону консультацию дашь? – спросил Тимошевский. – Бабы в этом лучше разбираются. А сейчас всем в общую комнату, буду инструктировать вместе с рядовым составом. Ишь гаврики. Сотовые через одного.

Все. Бодяга закрутилась. Теперь не остановить. Когда все вышли, начальник открыл сейф и достал чей-то сотовый. Набрал.

– Витя, ты сегодня на вокзал не приходи… Что слышал. Не приходи. Но это только тебе. Уразумел? Только тебе.

Он проворно спустился на первый в общую. Перешагнул порог и споткнулся.

Милиционеры бестактно заржали.

– Отставить! – побагровел Тимошевский. – Я вас, б…дь, научу старших уважать. В субботу все без дач останетесь, огородники х…вы. Значит, так.

Будем брать жучков билетных. Если узнаю, что кто-то откупился, это у взявшего на лапу последний день на вокзале. Отрабатывайте легенды. Кто работает на перроне, прошу соблюдать особую осторожность. С бригадирами поездов ничего не согласовывать. Попадут проводники, снимайте к черту с поезда. Ответственность беру на себя. Так… Почему не вижу женской половины состава? Мы же приглашали барышень от соседей…

– Очередь за «Тампаксами», задерживаются…

– Очень умно…

Через толпу рядового, сержантского и офицерского состава отделения протиснулись три девицы с чемоданами и сумками.

– Мы тут за спинами стояли. Я подумала, какие же мы пассажиры без вещей.

Пришлось домой еще раз мотаться, – объяснила старшая по званию, жгучая брюнетка.

– Эх вы, пинкертоны… Кто из вас догадался реквизит с собой взять?

– У меня портфель есть, – раздался робкий голос.

– Портфель, а не портфель, грамотей. Всем даю тридцать минут на реквизит.

Доставайте узлы, баулы, коробки из-под оргтехники. Набивайте чем хотите, хоть сами в них садитесь и… Если кто не удержит за тридцать минут язык за зубами, я лично эти зубы вырву без наркоза. Понятно?

• Предыдущая
• 26/73
• Следующая