По Кабакам и Мирам - Лесин Евгений - Страница 3

• Предыдущая
• 3/18
• Следующая

– А если бы мы с собой четвертинку взяли, милая барышня, вы бы нам позволили ею здесь злоупотребить?

– Отчего нет? Пожалуйста. Не афишируя, конечно. Я вам и стаканчики дам, что ж мы не люди?

– А мы вот не взяли, дураки мы дураки, а у вас кофточка славная.

– Это не кофточка, это фартучек, а я вам дам сейчас четвертиночку. Только уж вы не афишируйте… нет, денежку мне… вот сюда.

В лифчик, как вы догадались. Самые опытные читатели наверняка уже смекнули, что лифчик был необъятных размеров, и Лесин туда чуть было с головой не залез. Да в общем-то и залез, просто Лукас его оттуда с гиканьем за ноги вытащила.

– А мы, – сказала она с угрозой, – только после третьей четвертиночки афишировать начнём. Но тогда уже берегитесь – никакой «Детский мир» не устоит.

– Тогда садитесь и не афишируйте, а мне работать надо – строго улыбнулась буфетчица, – Вон туда, с краю.

Сели, не афишируем, пьём помаленьку. Буфетчица (Луизой её звали) после второй бутылки уже к нам присоединилась, раскраснелась, сводничает.

– Может, вам девочку? Или… (поглядев ласково на Лукаса) мальчика?

– В «Детском мире»? – восхищается Лесин. – С другой стороны – логично. Детский мир – детская водка, детская проституция, детский алкоголизм.

– Водки нет. Секса нет. В «Детском мире» водки нет, в СССР секса нет, – начала заговариваться Луиза, потом очнулась, – Сто рублей. Девочка – 100 рублей. Мальчик – 100 рублей 20 копеек.

– Это же практически даром! – радуется Лукас, – А почему это у вас мальчик на 20 копеек дороже?

– Ну в мальчиках же обычно… Плоти, что ли, больше, – смущённо пояснила сутенерша.

Тут уж и Лесин захотел мальчика. Кричит:

– И чтоб со стриптизом и с консумацией!

– Консумация это, простите, когда в… ну, в эту, что ли, как её…? – заинтересовалась Луиза и достала из своего необъятного лифчика блокнот для записей и маленький карандашик.

– Консумация – это когда проститутка не спит с клиентом, а бухает. Как вы, например, – охотно пояснил Лесин.

– Ах, – смутилась польщённая Луиза, – Да какая уж из меня теперь проститутка. Разве только минетик…

И деловито полезла под стол.

– Только без истерики, – заистерила Лукас.

– А если она мне откусит что-нибудь во время минета? Они же страсть до чего страстные – сутенерши-то…. – тоже заистерил Лесин

Но буфетчица-сутенерша Луиза полезла под стол не за минетом. Она мирно уснула, забыв про обещанных девочек и мальчиков. Засобирались и мы.

– А пойдём всё же к церкви, – сально зашептал Лесин. – Так она меня детской проституцией раззадорила. А там возле церкви – школа французская. В ней дети послов и прочей сволочи учатся. Денег им капиталисты родители не дают, а наркотиков и жувачки хочется. Вот и торгуют единственным, что у них есть – детским телом и французским языком.

– Пошли, – вильнула задом Лукас. – Проститутки её не привлекали, зато хотелось на церковь католическую поглядеть. Известная ведь церковь-то. На улице Мархлевского. И в войну она стояла, а в школе, что напротив обычные дети учились – не французы. Торговали поэтому они чем придётся – кто фантиками, кто гильзами, кто Родиной, а кто и ворованными унитазами.

Пришли. Церковь стоит. Из церкви – русский мат. Никаких французов. Дворники и забулдыги. На стене плакат «Смерть жидам». Да нет, не «Смерть жидам» (это Лесину везде жиды мерещатся потому что сам еврей), а «Смерть шпионам». Вокруг военные ходят, милиционеры в какой-то странной форме (совсем как в фильме «Место встречи изменить нельзя»), а главное – нигде никакой рекламы нету! Вот нету её и все. Хоть утопись в канале имени Москвы, хоть застрелись на берегу бассейна «Москва», царствие ему Небесное.

Стоим, как громом поражённые, смотрим по сторонам, ничего не понимая, а к нам уже мужчина спешит, серьёзный: вы чего это, граждане, тут? Что вам здесь? Вы это для чего?

– Да мы так… только четвертиночку сначала, а потом… и вторая кончилась….

– И третья тоже…

– И сутенерша обманула.

– Вообще-то здесь пить не положено, особенно в рабочее время, – доверительно сообщил мужчина, – но вы, я вижу, граждане сознательные, не фашисты какие-нибудь (при этих словах Лесин громко закивал – именно громко, с хрустом и подвыванием), вы во-о-он туда пройдите, в арочку, там тихо. А четвертиночку ещё успеете купить в Сороковом гастрономе. А возле Здания… нет, не положено, даже нам не положено. Не отвлекайте чекистов – им шпионов ловить.

– Кино снимают, – догадалась Лукас, – А это режиссёр, он нам вежливо даёт понять, что мы мешаем творческому процессу

Послушавшись вежливого режиссёра, мы пошли к Сороковому гастроному. Сейчас-то он «Седьмым континентом» зовётся, после деноминации, а при большевиках его так и звали – Сороковой. Потому что он им и был – Сороковым. Не Сорок первым, как в рассказе про то, как девка любовника белогвардейца убила, а именно что Сороковым.

– Гляди-ка, очередь в винный отдел, – заметил ещё с улицы Лесин и даже пустил слезу умиления.

– Странно всё это, – удивилась Лукас, – советская власть что ли вернулась?

– А вам, значит, советская власть не нравится? – раздался у нас за спиной чей-то вкрадчивый голос.

– Нравится, – невпопад ляпнул Лесин.

– Не нравится, – согласилась Лукас.

– А пройдёмте-ка, граждане, со мной….

Перед нами возвышался человек в штатском, но с такой ужасающе-военной выправкой, что нам тут же сделалось дурно.

– А вы что, антисемит? – подозрительно спросил Лесин.

– Так вы из сионистов, значит, – кивнул человек в штатском, – Понятно.

– Может, ещё и гомофоб? – осмелел Лесин.

– Так вам, значит, фон Гомофобб дал задание распространять антисоветскую клевету в публичных местах? – по-своему понял человек в штатском, – Тогда мне всё ясно. Да, мне о вас примерно так и рассказывали.

Схватил одной ручищей Лесина за плечо, другой – Лукаса и поволок в сторону Здания.

– Подрасстрельных зарегистрируем постфактум, – бросил он дежурному у входа.

– А кто это здесь подрасстрельные? – уточнила Лукас.

– Шпионам слова не давали! – гаркнул наш суровый провожатый и потащил нас в какой-то неприметный коридор слева от дежурного.

– Ким Максимович, не знаете, когда паек-то нам увеличат? – заискивающе улыбнулась ему грудастая женщина в форме, распахивая перед нами дверь в просторный кабинет.

– Приходите ко мне сегодня на приём, после расстрела, – плотоядно улыбнулся он, – Постараюсь вам помочь.

– Как же она придёт, если её расстреляют? – удивилась Лукас.

–Её-то, как раз, не расстреляют, – неласково улыбнулся Ким Максимович и втолкнул нас в кабинет.

Оказавшись внутри, мы в ужасе огляделись по сторонам. Перед нами возвышался стол, больше похожий на плаху. За столом сидела плохо различимая в густых клубах дыма немолодая уже тётка в форме, а над её головой болтался чей-то парадный портрет в донельзя старомодной раме.

– Шпионы пойманы. Их связи с фон Гомофоббом установлены, – отчеканил Ким Максимович, снова толкая нас вперёд, – Разрешите идти?

– Идите, – хрипло отвечала чекистка, – Пусть расстрельная команда не расходится, тут дело решённое.

– Слушаюсь, Луиза Первомаевна! – ответил наш провожатый и вышел из кабинета.

– Луиза, ты ли это? – обрадовался Лесин и подошёл поближе к столу. И точно – это была наша буфетчица-сутенерша, только переодевшаяся из кокетливого фартука в строгий мундир.

– А когда вы успели похудеть? – завистливо спросила Лукас, – Может быть, это ваша сестра работает в «Детском мире»? Это многое объясняет.

В самом деле – от огромного бюста Луизы ничего не осталось. Перед нами сидела какая-то плоская, прокуренная грымза.

– Вас интересует, куда делась моя грудь? – насмешливо спросила Луиза Первомаевна и выпустила из носа роскошный клуб дыма, – Я скажу вам, куда. Всё равно вы никому уже не сможете передать шифровку.

• Предыдущая
• 3/18
• Следующая