Трактир на Пятницкой - Леонов Николай Иванович - Страница 32
- Предыдущая
- 32/33
- Следующая
Когда он, громко хлопнув дверью, вошел в кабинет, ребята прекратили разговор и встали.
– Так, голубчики, – сказал Климов, пытаясь придать лицу грозное выражение, сел за стол и потер руки. – Сейчас я с вами поговорю.
Лавров стоял, опустив голову и потупив глаза, а Панин, наоборот, выставил подбородок. Взгляд его был чист и невинен.
– Садитесь, – сказал Климов и неловко заворочался на своем прокурорском месте. – Разве можно так?
– Колька, оправдывайся! – зашептал Лавров.
– Верно, я виноват, – горячо заговорил Панин. – Но вы выслушайте, Василий Васильевич, – он встал и начал ходить по кабинету. Видно, деятельная его натура не могла находиться в состоянии покоя. – Подобрались мы к Серому вплотную, и заколодило. Он нас чувствует и на дело не идет. Тут еще Цыган Мишку узнал, и совсем неважно стало. Надо было или уходить, или атаковать. Здесь Михаил и придумал, что если он меня “выдаст”, то и себя реабилитирует, и Серого успокоит, мол, сбежал мент, и Цыгана прижмет.
– А что ты здесь плел про Павла? – уже не скрывая улыбки, спросил Климов.
– Так ничего я не плел. Когда Мишка кончил разговаривать с Павлом, встал и поправил прическу, что означало “сматывайся”, я кивнул и пошел к выходу. Тут Павел подзывает, меня аж в пот бросило: неужто, думаю, задержать хочет? А он мне мелочь за пиво сует и шепчет: “Тебя Серж расколол, беги”. Все так и было. Только, по замыслу Мишки, я должен был явиться к вам и все рассказать, а я испугался. Думаю, наверняка вы догадаетесь, что дела у Михаила плохи, раз мы такой ход сделали. Наказывайте, – Панин развел руками.
– А у меня все было просто, – сказал Лавров и смущенно улыбнулся. – Николай принял огонь на себя и скрылся, дальше все было, так сказать, делом несложной техники. Я полностью реабилитировал себя и скомпрометировал Рюмина, то есть Цыгана. Но Серый оказался не так прост и мне до конца не доверял, играя на нашей с Рюминым обоюдной ненависти, он связал мне руки. Когда явился Павел, стало ясно, что вы за ним проследили и адрес вам известен. Моей единственной задачей стало удержать Рюмина до возвращения налетчиков и ждать вас.
– Не удалось Рюмину осуществить свою мечту: стать главарем и повернуть банду с уголовщины на политику, – сказал Панин, встал и пожал Михаилу руку.
Решив прижать ребят к стене и поубавить им спеси, Климов тяжело вздохнул и сказал:
– Все это, конечно, хорошо, начальство даже вас награждать собирается, но мне-то что с того? – открыл лежащую на столе папку и взял первый подвернувшийся листок. – Вот заявление о том, что пятого августа в пьяной ссоре убит гражданин Кирюшин, известный вам под кличкой Свисток. Заявление зарегистрировано, и уже звонили из управления и спрашивали, что предпринято для розыска преступника. Что прикажете делать?
– Я выстрелил в порядке самозащиты, – быстро сказал Лавров.
– Точно, – вмешался Панин. – Могу официально свидетельствовать, что гражданин Лавров говорит в данном случае только правду.
– Разберемся, – угрожающе пробормотал Климов и спрятал “заявление” в стол.
– Правильно, товарищ начальник, разберитесь. Раньше решите этот вопрос принципиально, тем более и заявление у вас есть.
Климов посмотрел на говорившего Панина, не выдержал и вышел из-за стола.
– Да я тебе, постреленок... – начал он, засучивая рукава, перевел взгляд на Лаврова и замолчал.
Лавров сидел, запрокинув голову, и держал у носа какую-то склянку. Глаза у него были закрыты, ноздри раздувались, а на лице было написано блаженство. Климов вспомнил страшные крики наркоманов, когда они мечутся по камере, лишенные своего зелья, на секунду опешил, потом подскочил к Лаврову и залепил ему пощечину. Лавров качнулся, склянка вылетела у него из рук, ударилась об стену и разбилась.
– Опять меня за Кольку бьют, – сказал Лавров, потирая пылающую щеку. – И погибли мои вещественные доказательства, – он вынул из кармана точно такую же склянку и протянул ее Климову.
Климов взял ее, посмотрел на хохочущего Панина и взорвался.
– Объясните мне наконец, что вы вытворяете? Что это такое? – он сунул склянку Лаврову под нос.
– Кокаин, естественно, – сказал Лавров, отстраняясь и протирая платком слезящиеся глаза. – Ну и ручка у вас, Василий Васильевич.
– Кокаин? Так я тебе сейчас совсем башку оторву!
– Это моя выдумка, Василий Васильевич, – быстро проговорил Панин и схватил Климова за рукав.
– Выдумка его, а физиономия моя, – сказал Лавров и, прикрывая лицо платком, вышел из кабинета.
– Все объясню, – Панин театрально взмахнул руками перед лицом недоумевающего Климова. – Трубочки были две: в одной – кокаин, в другой – ваниль. Понимаете? Мишка нюхал ваниль, а когда у него просили нюхнуть, давал настоящий кокаин.
– Вот черти! – смущенно пробормотал Климов и потер щеку. – Сходи, узнай, как он там, – Климов забегал по кабинету. – У меня где-то свинцовая примочка есть...
– Отойдет. Мишке только на пользу, а то он в самые герои забрался. А изображал он здорово, – Панин сел на стул, вытянул ноги, запрокинул голову и стал похож на изображающего покойника клоуна. – Не выходит, ноги у меня коротковаты, – он вскочил. – Понимаете, как я точно рассчитал, Василий Васильевич. Если все поверят, что Мишка наркоман, то автоматически отпадают все подозрения. До ужаса тонко, – Панин сокрушенно вздохнул.
– Уже можно? – Лавров, открывая дверь, остановился на пороге.
– Входи, я все урегулировал, – покровительственно ответил Панин.
– Только, пожалуйста, не извиняйтесь, Василий Васильевич, – быстро сказал Лавров. – Оплеуха была необходима, только выдана, как всегда, не по адресу. Но мне не привыкать, а в Киеве я трое суток под арестом вместо Николая сидел.
– Вот мелочный человек, – Панин тяжело вздохнул и сел рядом с другом.
Климов молчал, поглядывая на ребят, и прикидывал, как бы их оставить в Москве. Раздался телефонный звонок, и Климов машинально переспросил:
– Какой Киев?
– Самый обыкновенный, – зарокотал в трубке знакомый бас. – Ты свои штучки брось, я тебя за тыщу верст насквозь вижу. Дай хлопцам трубку.
Вырывая друг у друга трубку и повернувшись к Климову спиной, Лавров и Панин разговаривали с “батей”. Чтобы не стеснять ребят, Климов встал у окна, а когда в кабинет вошел Зайцев, он улыбнулся и приложил палец к губам.
– Шленов хочет поговорить с вами, – шепотом сказал Зайцев. Они вышли из кабинета.
– Ты уж прости меня, Владимир Николаевич, но я с этим... – Климов замялся, подыскивая подходящее слово, – разговаривать не буду.
– Это почему же?
Климов услышал в голосе заместителя презрительные скрипучие нотки и остановился.
– Давай не ссориться. Хотя бы пару дней, что ли. Не могу я, понимаешь! Не могу видеть этого гада! – Климов расстегнул ворот рубашки и провел рукой по шее. – Сделай одолжение, допроси сам.
– Допрос я провел, – сказал Зайцев и, открыв дверь своего кабинета, жестом пригласил Климова войти. – Шленов дал исчерпывающие показания.
– Да куда же ему деваться, – проходя в кабинет, ответил Климов. – Гад он, во всем гад. Теперь небось валит на других, свою шкуру спасает.
– Какой ты правильный, Василий! Как судишь легко! Главное, всегда ты уверен в своей правоте, – Зайцев бросил папку, которую держал в руке, и ударил кулаком по столу.
Климов смотрел на заместителя, открыв рот. Это был первый случай, чтобы Зайцев повысил голос и говорил кому-нибудь “ты”.
– А вот не валит на других Шленов, берет всю вину на себя. И знает, что расстрелять могут, а все берет на себя.
– Так что же нам теперь, его пожалеть и отпустить? – спросил Климов.
– Осудить! Оправдать! Посадить! Отпустить! – закричал Зайцев. – Понять! Понять надо! Почему Шленов предатель? Почему? Не подумал? И думать не хочешь, для тебя он отрезанный ломоть. В тюрьму его или к стенке, – Зайцев быстро ходил по кабинету и говорил, будто рубил сплеча. – А я не могу так. Ты с первого дня революции шагаешь в ногу, и тебе все ясно. Ты узнал, что Зайцев окончил академию и служил в белой армии, – и Зайцев на мушке. Осталось только спустить курок. А вот осечка, – он остановился перед Климовым. – Осечка, дорогой товарищ. Меня судить за академию все равно, что судить за цвет лица. Я еще не родился, а меня уже ждали в этой чертовой академии. Я с молоком матери всасывал чуждые для тебя идеи, а сейчас мы рядом. А почему? Думаешь, я сразу разобрался, извинился за происхождение и зашагал в ногу? Черта с два! Меня большевики спасли. Настоящие большевики, тебе до них еще сто лет расти и разума набираться.
- Предыдущая
- 32/33
- Следующая
