Берег черного дерева и слоновой кости(изд.1989) - Жаколио Луи - Страница 10
- Предыдущая
- 10/56
- Следующая
Несколько осколков и снастей, сорванных с мачт фрегата, доказывали верность глазомера молодого моряка.
Дистанция оставалась неизменной, и ответный залп не мог достигнуть «Осы».
Итак, благодаря дальнобойным орудиям шхуны, сражение оказывалось неравным между фрегатом, кораблем с двойной батареею, шестьюдесятью орудиями, снабженным четырьмя сотнями людей, и простою шхуною, вооруженною только двенадцатью семидюймовыми орудиями и обслуживаемой пятьюдесятью матросами.
Быстрая и легкая шхуна летала, как муха, вокруг крейсера, все время держась на расстоянии, недоступном для его старой артиллерии, и изрешетила его снарядами своих стальных орудий.
Старая машина, игравшая блистательную роль при Наварине, отстала на четверть века; эта плавучая крепость не могла уже сама атаковать, она становилась бессильной против нападения своего неуловимого неприятеля.
Менее чем за час палуба несчастного фрегата была покрыта обломками и загромождена ранеными и умирающими. Командир фрегата с непреклонным упрямством, свойственным англичанам, продолжал посылать ядра и вместе с тем прибегать к хитростям, чтобы подойти ближе к «Осе». Ну что бы сказал о нем великобританский флот, если бы военный корабль ее величества обратился в бегство от шхуны!
Наконец английский корабль был в полной власти капитана Ле Ноэля. На лице разбойника мелькнула странная улыбка.
— Ну, молодцы, прежде чем покончить с ним, покажем наш флаг Джону Булю, чтобы он в последние минуты утешился, узнав, кто мы.
В ту же минуту был поднят флаг, усеянный звездами, и раздались оглушительные троекратные крики «ура», а вслед за тем под американским взвился черный флаг пиратского судна.
— А теперь, — продолжал Ле Ноэль, — выпускайте только разрывные бомбы. Дитя мое, Девис, прицелься в грузовую ватерлинию, и я обещаю тебе, что фрегат скорехонько отправится преследовать торговлю неграми среди водорослей и кораллов.
Начиная с этой минуты, «Оса» не прекращала пальбы, поворачиваясь то одним бортом, то другим к неприятелю и с каждым выстрелом разрушая толстую броню своего противника.
Барте и Гиллуа, поняв, что фрегат погибает, и повинуясь только чувству великодушия, бросились наверх, хотя вполне понимали, какой опасности подвергают себя. Они прямо подошли к Ле Ноэлю и умоляли его не довершать дело разрушения.
— Не уничтожайте этих несчастных, — говорили они, — вредить они вам уже не могут, и у них достанет еще настолько сил, чтобы поставить свой корабль на мель. Капитан, последуйте великодушному чувству!
При виде этой сцены матросы, хорошо знавшие своего командира, решили, что он сейчас же прикажет бросить непрошеных заступников в море... А между тем вышло несколько иначе. Капитан попросту приказал заковать их. Четверо силачей бросились на них и потащили в трюм.
В эту минуту пробил последний час фрегата. Продырявленный насквозь более чем шестьюдесятью снарядами, из которых многие разорвались в наружной обшивке бортов, оставив зияющие бреши, несчастный корабль наклонился вперед и мало-помалу исчез под водой.
Ле Ноэль внимательно следил в подзорную трубу за его крушением и в ту минуту, когда гакаборт еще высился над водою, прочел громким голосом одно слово: «Доблестный».
Древняя тактика, старое оружие и старое право были разбиты прогрессом.
«Оса», не получив ни малейшего повреждения, не повернула, однако, обратно к берегу, от которого была всего в пятнадцати милях расстояния, но взяла курс на запад, к Бразилии.
Капитан Ле Ноэль решил, что пассажиры его будут арестованы до конца кампании.
— Если бы мы были так неразумны, — сказал он Верже, — чтобы высадить их теперь же в Габоне, то они немедленно разгласили бы нынешнее происшествие и донесли на нас всем морским державам. Таким образом, не прошло бы и двух недель, как мы были бы окружены целым флотом крейсеров, от которых невозможно улизнуть.
В тот же вечер он приказал привести к себе Барте и Гиллуа отдельно от двух старших пассажиров и, объяснив им свои намерения, предложил обязаться честным словом не искать на море случая подавать сигналы встречным судам и не бежать с «Осы» в случае высадки на сушу.
— С этим условием, — сказал он, — вы будете пользоваться свободою на корабле, с вами будут обращаться как с пассажирами и вам будет возвращена полная свобода, как только «Оса» сбудет свой черный груз.
— Ну а если мы считаем невозможным дать вам это слово? — спросил Барте.
— Мне будет очень жаль вас, — отвечал Ле Ноэль просто, не обнаруживая ни малейшего волнения, — в ваши годы надо дорожить жизнью, а я буду вынужден отправить вас за борт, привязав ядро к ногам.
— Как? У вас достало бы на то смелости? — спросили оба друга с невольным содроганием.
— Поставьте себя на мое место, — возразил капитан, добродушно улыбаясь. — При первой встрече с военным кораблем, который будет в силах овладеть нами, нас ожидает ужасная участь. Вы отказываетесь дать честное слово, значит, вы имеете надежду и намерение избавиться от нашей власти; в таком случае вы можете быть для нас причиной крайней опасности. Мне следует отделаться от вас, чтобы самому не быть повешенным.
— И прекрасно, капитан, с вами не надо, по крайней мере, долго томиться; вы умеете предлагать вопросы с полною точностью. В ваших руках сила, мы это не оспариваем, а потому даем вам слово, что не станем искать случая бежать и не будем подавать сигналы какого бы то ни было рода судам.
— Вот вам рука, господа; я очень рад вашему решению, теперь вы можете проводить время по-прежнему.
— Обязаны ли мы пожать вам руку под опасением прежних угроз?
— Нимало не обязаны.
— В таком случае, капитан, позвольте нам отказаться от этого.
— Как вам угодно. В вашем уважении я не нуждаюсь.
— Если вы настолько…
— Прошу вас, господа, не стесняйтесь. Как видите, я предоставляю вам свободу слова…
— Если вы настолько свободны от предрассудков, то мы считали бы за счастье, если бы вы согласились дать нам еще одно позволение.
— Какое?
— Мы желали бы обедать вчетвером отдельно, не в общей столовой.
— О! Вам неугодно со мной обедать?.. Извольте, но позволение мое касается только вас двух.
— Как же это?
— Вы не имеете никакого права говорить от имени других пассажиров, а я намерен сам переговорить с ними. Господа, ваша аудиенция кончилась, и думаю, что как раз вовремя, потому что боюсь, как бы вы не возмутили, наконец, спокойствия моего духа.
— Капитан, честь имеем откланяться…
Вслед за ними приглашены были Жилиас и Тука, чтобы выслушать те же предложения.
— Никогда!— возразил Тука торжественно. — Никогда вы не получите от нас слова, что мы не станем искать случая бежать… и не донесем на вас! Знайте, капитан, моему правительству будет подробно донесено о ваших злодеяниях, как только…
— Очень хорошо, господа, — перебил его слова Ле Ноэль, с трудом сдерживая желание расхохотаться, — вполне понимаю ваши чувства и всю деликатность их и отнюдь не хочу насиловать вашу совесть, но считаю долгом предупредить вас, что вы произнесли себе смертный приговор.
— Смертный приговор? — воскликнули бедные друзья, содрогаясь.
— Сами посудите: вы хотите, чтобы меня повесили, так не лучше ли мне повесить вас прежде.
— Но, капитан… ведь это следовало бы растолковать прежде всего… Будьте уверены, что у нас никогда не станет настолько подлости, чтобы забыть щедрое гостеприимство, которым мы пользовались у вас…
— А как же эти донесения, которые вы намеревались отправить начальству?
— Ну вот еще! Всем известно, что эти штуки откладываются в долгие ящики под казенными номерами и надписями, с тем чтобы никогда их не читать.
— В таком случае вы даете слово?
— Вот вам слово, капитан, и не одно, а, пожалуй, хоть десять… Не прикажете ли изготовить письменное обязательство?
— Нет, господа, в этом нет никакой необходимости: между моряками есть лучшее понятие о чести… Теперь еще остается маленькое препятствие, и тогда последняя туча между нами рассеется.
- Предыдущая
- 10/56
- Следующая
