Наркомафия - Леонов Николай Иванович - Страница 50

• Предыдущая
• 50/61
• Следующая

Мент с бабой приехали сорок минут назад, убийца приготовился ждать не меньше часов двух, но сидеть и не видеть заветные «Жигули» не хватало нервов. Могут поругаться, всякое бывает, и мент выйдет раньше. Убийца поднялся, облокотился на свою баррикаду, позиция была очень удобная. Света от уличных фонарей и неоновой рекламы вполне хватало, чтобы отлично видеть и вход в ресторан, и машину Гурова, но было недостаточно, чтобы осветить нутро бытовки. Убийца находился в идеальных условиях.

Он услышал шум приближающихся машин и насторожился. Подлетевшая «Волга» резко затормозила, ее прижал «жигуленок» ГАИ. Началась знакомая любому автомобилисту свара, или разбор полетов. Сначала убийца облегченно вздохнул, но сразу же подумал, что именно этого ему и не хватает. Если мент выйдет сейчас, то все сорвется. Но разборка закончилась мгновенно, гаишник махнул жезлом, видно, ребята в «Волге» оказались при деньгах и жадностью не страдали, обе машины взревели движками, умчались, наступила тишина, и убийца почувствовал, что он в бытовке не один, и тут же ощутил тяжелую руку на своем правом плече. Он взглянул на лежавшую перед ним винтовку, шевельнул плечом, точнее, попытался шевельнуть, услышал над головой голос:

– Это вряд ли!

Гуров легко отодвинул убийцу в сторону и залепил ему такую пощечину, что киллер пролетел до стены бытовки, ударился затылком, сполз на пол.

Дверь бытовки распахнулась, два сильных фонаря осветили помещение. Гуров рывком поднял Федора Ивлева, поставил на ноги, вновь отвесил пощечину – не ударил кулаком, хлестанул ладонью. Перед глазами киллера поплыл туман, на губах запузырилась кровь.

– Телефон! Номер, по которому ты звонил! Быстро! – Гуров притянул убийцу вплотную, заглянул в глаза. – Я не буду считать до трех, убью мгновенно.

Федор Ивлев, наемный убийца, лишивший жизни не одного человека, никогда не задумывался, как выглядит смерть и вообще имеет ли смерть свое лицо. Сейчас киллер ее увидел и, торопливо сглотнув кровь, прошептал номер. Гуров еще раз встряхнул убийцу и повторил:

– Номер, по которому ты звонил! Быстро!

Когда Ивлев повторил тот же номер, Гуров подвел убийцу к двери, выбросил на руки оперативников, которые несколько минут назад разыгрывали спектакль с гаишниками, отвлекая внимание киллера, давая возможность сыщику, вышедшему из ресторана через заднюю дверь, подняться в бытовку.

– Лев Иванович, боялись, зашибете до смерти, – сказал кто-то.

– Винтовочку не забудьте, иначе гражданина придется с извинениями выпустить. – Гуров одернул пиджак, поправил галстук.

– Обижаете, – ответил оперативник, собрался впрыгнуть в бытовку, но Гуров преградил путь.

– И чем ты собираешься винтовочку хватать?

Молодой опер взглянул на свои руки, смутился, сыщик прошептал слова, которых обычно не употреблял, и пошел через улицу к дверям ресторана.

Елена сидела за столом, подчеркнуто выпрямившись, расправив плечи и вздернув подбородок. Она стремилась выглядеть независимой и гордой. Бледность, тени от опущенных ресниц делали ее лицо еще более красивым, похожим на произведение искусства, и потому неживым.

Расположившийся напротив Крячко, наоборот, разыгрывал из себя беззаботного рубаху-парня, который подсел поболтать к знакомой. Артист он был скверный, впрочем, его можно было понять, так как выглядеть глуповатым ловеласом и при этом говорить серьезно – задача сложная даже для актера талантливого и профессионального.

– Сейчас он вернется, сказал, что пятнадцать минут, значит, пятнадцать. – Он бросил взгляд на часы, облизнул пересохшие губы. – Каждого человека, Леночка, тем более Гурова, следует принимать в упаковке со всеми прибабахами. Это же человек, не универсам: это мне нравится, и я возьму в корзинку, а это не нравится, отложу в сторону. Я его терплю чуть ли не сто лет, умел бы плакать, так порой бы рыдал, как ребенок.

– Он выглядит благородным и цельным, – Елена отпила из бокала. – Дайте закурить.

– Не курю, – Крячко развел руками, увидел на столе сигареты и зажигалку Гурова, возмутился. – Сыщик называется, под носом лежит, не вижу. – Он протянул Елене сигареты, щелкнул зажигалкой. – Я консерватор, в новомодные биополя не верующий, а видите, как вы меня разволновали?

– Думаете, за него переживаю? – Елена затянулась крепко, по-мужски. – С такими ничего не случается. Хотя раз вы здесь появились, значит, не по телефону человек звонит. Я не по нему, по себе плачу. Если девочка в тридцать лет дура, такой и помрет. Я поверила, а он просто использует меня как ширму, обделывает свои делишки.

Крячко стиснул зубы, по скулам заходили желваки, он шумно выдохнул, сказал:

– Я не психолог, но, думается, есть такие профессии, которые захватывают человека, превращают в своего раба. Композитор, художник, писатель не способны сунуть свое «я» под подушку и отправиться с дамой в ресторан. Мелодии, цвет, образы такой человек таскает с собой, как горбун таскает свой горб.

– А мент таскает пистолет и наручники. Значит, и в баню он пойти не может. – Елена криво улыбнулась, лицо ее стало некрасивым, злым. – Композитор! Художник! Писатель! Чушь собачья! Вы бы еще Эйнштейна приплели.

– Виноват, я в образном мышлении не силен, – Крячко развел руками, вновь взглянул на часы. – Кстати, в отношении бани. Сыщик в баню пистолет не потащит, люди не поймут. Но и там настоящий сыщик рот не раззявает…

– Где ты такое слово откопал? – Гуров подошел быстро, сел рядом с Крячко. – Прошу меня извинить.

– Все? – спросил Крячко.

– Обязательно, – Гуров кивнул. – Человек прибыл вовремя и телефончик сообщил. – Он улыбнулся Елене, даже подмигнул.

– Дай выйти! – Крячко, оказавшийся прижатым к стене, пытался встать. – Ты меня, начальничек, жуликов и убийц заставляй охранять, а не трепи мне нервы!

– Все? Дружно выдохнули, заговорили о любви и дружбе! Елена, я не виноват, так получилось, когда-нибудь объясню.

Елена, как подавляющее большинство женщин, умела слушать только себя, взглянула презрительно.

– Лев Иванович, значит, данный кабачок вы выбрали не потому, что он прелестен…

– Стоп, девочка, мы пили на брудершафт! – перебил Гуров. – Фарш обратно провернуть нельзя, так что терпи.

– И не подумаю. – Елена взяла свою сумочку, хотела подняться, но Гуров оказался быстрее, пересел со своего места, устроился рядом с ней, сумочку отобрал, передал через стол Крячко.

– Держи, здесь наше с тобой спасение.

– Ты мне дело не вяжи, начальник, – буркнул недовольно Крячко. – Мне своего хватает.

Гуров махнул на друга, налил себе солидную порцию. Напряжение последних часов сказывалось, выползал страх, который у сыщика появлялся с опозданием, но являлся обязательно, как часовой заступал на пост. Гуров смотрел на свой стакан с сомнением: как бы не дрогнула рука, стыдно будет.

Утром, после того как Гуров побрился и переоделся, они с Крячко заехали сюда, заказали столик, сыщик договорился с официантом, чтобы в первый заказ ему подали воду.

Сейчас он поднял бокал, взглянул на Крячко, кивнул, лукаво улыбнулся Елене и выпил.

– Я не прошу отвезти меня домой, проводите до такси, – сказала Елена.

– Новая экономическая политика такси отменила, оставила частный извоз, – Гуров подцепил вилкой кусок ветчины. – Я начальник службы безопасности фирмы и не имею права рисковать твоей жизнью.

– Ты лицедей! Я не желаю здесь находиться!

– Станислав, ко мне обратились на «ты», что обнадеживает, обозвали иностранным словом, что настораживает. Как быть?

Крячко смотрел на друга с любовью, восхищением и жалостью одновременно. Какой мужик пропадает! Замазана мадам в деле, не замазана, что скорее всего, но стерва она однозначно и никаких сомнений не вызывает. Из всех женщин Гурова только первая его жена была нормальной и любящей, остальные, как на подбор, стервы. Жена устала и ушла, а стервы появляются и исчезают.

– Я говорю совершенно серьезно, Лев Иванович. На такси, частнике, пешком по гололеду я желаю немедленно отсюда уйти, – веско произнесла Елена.

• Предыдущая
• 50/61
• Следующая