Наркомафия - Леонов Николай Иванович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/61
• Следующая

– Я тебя понял, – ответил Крячко.

Гуров вылетел на Тверской бульвар, вернулся к Пушкинской, не ожидая стрелки поворота, со второго ряда вернулся на Тверскую, вновь свернул в Гнездниковский, проскочил его, пересек Герцена, нырнул в Калашный переулок. За ним осталась лишь одна машина. Уже сверкнули огни проспекта Калинина – у последнего углового дома стояло несколько машин. Гуров ударил по тормозам, «жигуль» развернулся и встал, сыщик выбросился на асфальт, закатился под крыло какой-то иномарки, нырнул в подъезд. Он был проходной, но сыщик не побежал во двор, а, миновав парадные двери, встал за вторые. Выражаясь по-фронтовому, он хотел захватить «языка». Когда он катился между машин, ударила слепая автоматная очередь, посыпались стекла, закричали люди.

Он стоял за дверью, ведущей во двор, прислушивался. Раздался топот – бежали двое.

– Тут ему и конец, суке!

– Стреляй сразу!

Гуров из-за двери перешел за угол дома. Пули прошили дверь, человек выскочил из нее, Гуров ударил преследователя рукояткой пистолета по затылку, продолжив движение бандита вперед, так что бегущий следом ничего не заметил и прыгнул через порог. Увидев лежащего товарища, хотел остановиться, но Гуров прострелил ему правую руку, подхватил выпавший автомат за ствол, чтобы не стереть отпечатки пальцев, завернул здоровую руку, хотел уходить, заметил, что лежащий тянется к автомату, прострелил ему ногу, автомат поднял, прошел под арку дома, который разделял внутренний двор, и услышал вой милицейских сирен.

С простреленной рукой, скрючившись от боли, бандит тащился рядом. Гуров миновал вторую арку и попал в объятия милицейского наряда. В грудь ему уперлись стволы автоматов.

– Вам не оперативниками – пожарниками работать! – Гуров толкнул задержанного к милиционерам, передал автоматы. – Держите за стволы…

Два молодых парня схватили Гурова, пытаясь завернуть ему руки, надеть браслеты.

– Это Гуров! – крикнул подскочивший Крячко.

– Хоть Горбачев, доставим – разберемся! – пыхтел парнишка, безуспешно пытаясь завернуть руку сыщика.

Гуров ткнул ботинком в голень оперативника, тот вскрикнул и упал на колени.

– Сам отцепишься или тебя ударить? – спросил Гуров второго, увидел милицейский погон. – Майор, подойдите! Кого задержали? – Гуров, естественно, умел разговаривать с милицией. – Я назвал номера машин, майор, кого задержали?

– Одну, «бээмвэшку», но пустую. А вы, собственно, кто?..

– Молчать! – прошептал Гуров. – Ты бы еще пораньше сирены включил, тебе бы и консервной банки не досталось. Дерьмо! Там, во дворе, подбери парня, его пальцы на одном из автоматов, если твои сопляки их не захватали. Позади дома, в переулке, «Жигули», – Он назвал номер. – Это их машина. Гильзы подбери, мудак, а то ничего не докажешь.

– Ваши документы…

– Взгляни на меня, майор! – вмешался стоявший рядом Крячко.

Майор посмотрел на Станислава, узнал и обомлел.

– Товарищ подполковник, а я слышал…

– Ты, мудак, ничего не слышал. Тебе Лев Иванович приказал – выполняй. Он двоих задержал, а ты банду упустил.

Проезд перегородили милицейские машины, народу собралось уйма. Милицейский полковник, протискиваясь, громко говорил:

– Никого не отпускать! Никого! Всех задержанных в машины, будем разбираться. – Он схватил Гурова за плечо, узнал, но не отпустил, вцепился еще крепче.

Гуров не обращал на полковника внимания, смотрел, как из подворотни выносят раненного в бедро, сказал:

– Перевяжите здесь, на месте, – он ранен в бедро, может кровью изойти. – Потом повернулся к полковнику, сжал ему пальцы, чуть не сломал, освободил плечо. – Запиши на себя две машины, двух бандитов с автоматами. Ложкомой… – Оттолкнул и пошел с Крячко к «Мерседесу». – Какую песню испортили, оперативнички-соплячки! Объезжай квартал, посмотрим, что с моей машиной; она не заперта, стоит поперек.

«Семерка» оказалась цела, в одном месте лишь прострелили стекло. Рядом суетились хозяева других пострадавших машин.

– Бандитизм! – Полный мужчина в плаще, натянутом на пижаму, обнимал свою «четверку», словно раненого ребенка. – У вас лишь маленькая дырочка, а мне весь бок прошили.

– Если бы вам прошили бок, вы бы так не кричали, а тихонько булькали, – сказал Крячко.

– Милиция! – завопил мужчина.

– Сейчас подойдут, – флегматично ответил Крячко, – притащат мастику и краску. – Он взглянул на Гурова, который сел за руль, включил мотор: – Фурыкает. Двигай отсюда и звони, я дома.

Рассудив, что его временно оставят в покое, Гуров не поехал по заготовленному адресу, а заявился на квартиру Орлова.

Генерал, подтягивая тренировочные штаны, встретил неожиданного гостя флегматично, словно соседа по лестничной площадке, который заглянул за щепоткой соли или спичками. Прикрыв плотно дверь в спальню, он тихо сообщил, что хозяйка хворает, проводил Гурова на кухню, поставил чайник и сел за стол, обронив саркастически:

– Все отстреливаемся, приятель? Уже звонили, сообщили. Я сказал, что Гурова Льва Ивановича всегда не любил за вздорный характер.

Орлов обладал многими достоинствами, но слушать он умел просто потрясающе – вовремя кивал, соглашался, подсказывал рассказчику некстати потерянное слово, даже сопереживал. Когда Гуров закончил, Орлов сказал:

– Видишь, не только у нас бардак. Наркомафия – организация серьезная, а на русскую землю ступила и заколдыбала. Один с тобой переговоры ведет, к вербовке готовит, другой собрал войско, словно не человека решил прикончить, а Измаил брать.

Орлов вышел из-за стола, поддернул спадающие штаны, обнял Гурова, похлопал по гулкой спине, хотел что-то сказать, но лишь кашлянул и начал заваривать чай.

– Ты у меня переночуешь?

– Если мой диван любимый не выбросили…

– Как можно? Я твой диван для музея криминалистики берегу, будем пионерам… Тьфу, забыл! Ну, кто-нибудь придет, взглянет. Мне этот пацан, нынешний начальник МУРа, звонил, просил, чтобы я на тебя повлиял, мол, допросить тебя требуется. Я сказал, что мы с тобой расплевались и дружба наша дала течь.

– Я с утра, как обычно, на работе объявлюсь, пусть приглашают.

– Лева, прошу, ты там особо не пыли, все-таки это наша с тобой контора, можно сказать, отечество.

– Полагаю, они меня сразу в прокуратуру потащат, – ответил Гуров. – О чем со мной в МУРе беседовать? Разговор состоится короткий и откровенный, как все и произошло. Я никого не убил, лишь ранил, у меня самозащита, нападавших взял с оружием. Какие ко мне претензии? – Гуров хлебнул чай, обжегся, подошел к окну, открыл форточку и закурил.

Орлов пил чай из блюдечка, вытягивая губы и отдуваясь.

– Бытие определяет сознание или Господь, не знаю, но со мной несправедливо получилось – родили меня нормальным, рос здоровым… – Гуров помолчал. – Ударить по голове железом, выстрелить в…, так запросто, и рука не дрогнет.

– Человек с дерева еще не слез, а уже умел защищаться, – сказал Орлов.

– Объяснить все можно. Страшно не то, что бью и стреляю. Раскаяния во мне нет, только злость. Профессию пора менять, так я ничего другого не умею.

В фирме, где работал Еланчук, как и в «Стоике», в жизни служащих никаких перемен не происходило. Юрий Петрович пришел на службу как обычно, без пяти девять, сел за канцелярский стол, подписал какие-то незначительные бумажки, развернул «Московский комсомолец». Еланчук всегда начинал с этой развязной, однако остроумной газеты. Просмотрев «МК» и повеселев, он читал «Известия», затем листал «Правду». Сегодня он до последней не добрался – вошел, как всегда, без стука Виктор Жеволуб, пропустил шефа, который в отличие от шофера и телохранителя вежливо поздоровался и, как обычно, сел на свободный стул. Жеволуб встал спиной к окну, лицом к двери.

Не надо было быть большим психологом и физиономистом, чтобы, лишь глянув на вошедших, понять – произошли очередные неприятности. Еланчук отложил газеты, сцепил пальцы в замок, изобразил на лице внимание и сочувствие.

• Предыдущая
• 29/61
• Следующая