Козырные валеты - Леонов Николай Иванович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/37
• Следующая

– Тесть в Германии стоял, оттуда и привез.

Костя был неказист, но ловок, пригнулся вовремя, и мозолистый кулак тестя свистанул мимо.

– Украл? – крикнул он. – Я украл?

Константин зашел с другой стороны, заговорил серьезно:

– Батя, в твоем звании люди все имеют. И ты мог бы иметь, а что у тебя ничего нет, так про то никто не знает и не верит.

– Думаешь, не верят?

– Точно. Ждут, что скоро развернешься. Пусть развернется твой зять. Ты спишь спокойно, – Константин улыбнулся.

Прошло полгода, и на участке Фридиных заработала чудо-мельница, мух – пух, цена – копейка. Сначала соседи посмеивались, заходили поглядеть. Говорили, мол, конечно, немец плохо не сделает, да откуда пшеницу брать? Константин вел себя спокойно, самостоятельно, лишних заказов не брал, взятые выполнял в срок.

Однажды приехала группа кавказцев, предложила мельницу продать. Вышел к ним старшой, сухо сообщил, что в хозяйстве ничего не продается. Оружие у всех имеется, бабы не хуже мужиков стреляют.

Константин стал подкупать сельхозтехнику, все наилучшее. Не только сельская, городская администрация Фридиных зауважала.

В хозяйстве появились две «Нивы», два охранника, здоровенные молчаливые парни. Отоспавшись, поутру они, не торопясь, работали. Когда окрестные мужики прикидывали, что фридинское хозяйство должно было еле ноги волочить, ан нет, все добрели, забор кованый поставили, хотя хлеб растили никак не лучше соседей, да и сорняка много, конопля завелась, русскому мужику и в голову не придет, что конопля та есть чистое золото.

…Ольга лежала в отдельной роскошной палате. Первая ломка прошла, и девушка чувствовала себя прилично, только очень скучала. Конечно, очень мешал языковой барьер, поболтать не с кем, телевизор не смотри, удалось достать несколько книг на русском, среди них толстенный том Достоевского. Она знала о нем, что он великий русский писатель, читать его трудно, потому решительно отложила в сторону. Ольгу наблюдал доктор, обслуживали две девушки, примерно ровесницы. Порой Ольга ловила в их взглядах жалость.

Она не верила матери, что четыре укола, которые доставили ей неописуемое блаженство, прямая дорога в ад. Считала, что все слова для малых детей, она сама видела людей, которые колются годами, и ничего, живут припеваючи, хоть от тоски не умирают. А менты, что ввязались в это дело, так то просто – за деньги отца. А его ничего, кроме собственной карьеры, не интересует, есть дочь, нет дочери, главное, чтобы все тихо и без неприятностей. Однако она понимала, что чувствует себя с каждым днем все лучше, и если раньше кайф, который она ловила после уколов, будил в ней приятные воспоминания, то теперь она начинала думать о нем с отвращением.

Примерно через месяц Ольга с удовольствием делала гимнастику, девушке разрешали, правда в сопровождении высокого юноши, бегать по парку.

А вскоре к ней зашел доктор и на приличном русском языке предложил пойти погулять. Доктор был словно с картинки: седой и в очках, очень аккуратный и вежливый. Когда Ольга поинтересовалась, почему он так долго скрывал, что знает русский, он поцеловал ей руку и ответил, что общение между персоналом и больными запрещено, а главврач должен подавать пример.

– Но мне одной так тяжело.

– Если бы мы разговаривали, вам было бы еще тяжелее. Сейчас вы почти здоровы, наше общение служит вам наградой, вы вели себя очень хорошо. Два срыва, которых вы не помните, можно не считать.

Они прошли парком, свернули в одноэтажное здание, по обе стороны коридора расположены двери.

– Ольга, если вам станет противно или страшно, мы тут же повернем обратно. В палатах за этими дверьми живут люди, которые на сегодняшний день считаются неизлечимыми.

– Я могла стать такой же? – спросила девушка.

– Раньше, позже, но обязательно.

Ольга посмотрела в глубь коридора, повернулась и пошла к выходу.

– Я не хочу этого видеть.

– Правильно, детка, на такое лучше не смотреть. Забыл вам сказать, с сегодняшнего дня дверь вашей комнаты не запирается.

Она не поверила, чуть стемнело, надела приталенное платье, туфли на высоком каблуке, на голову кокетливо повязала косынку, вышла в парк, затем двинулась аллеей, которая вела к центру провинциального селения.

«Они могли отпустить меня на край света – без денег, документов и визитной карточки я дойду только до ближайшего участка».

– Мадемуазель? – услышала она приятный мужской голос, но так как по-французски говорила крайне плохо, неторопливо прошла дальше.

Она услышала позади быстрые шаги, и вскоре ее догнал высокий статный молодой человек, который, улыбаясь, говорил по-французски.

– Ноу франс, – она улыбнулась и сделала отрицательный жест.

Мгновенно прямо на аллею выехала полицейская машина, из которой ловко выпрыгнули два молодых полицейских и быстро подошли к Ольге и неизвестному франту.

Один полицейский козырнул Ольге, выяснив, что она не говорит по-французски, перешел на немецкий.

Ольга с трудом объяснила, что живет в клинике, и указала в темноту.

– О, доктор Дитер! Зер гут! – ответил почтительно полисмен и, вежливо взяв Ольгу под руку, повел ее в сторону госпиталя. Из его длинной и путаной речи девушка выяснила, что это плохая аллея и здесь гуляют только плохие женщины. Если мадемуазель хочет вечером погулять одна, то ей надо идти в обратную сторону и обогнуть госпиталь, там имеется неплохое кафе для приличных дам.

Ольга согласно кивнула, оглянулась и не увидела ни полицейской машины, ни франтоватого незнакомца.

Полицейский понял ее взгляд и пояснил:

– Это плохой человек. Профессионал. Он больше не подойдет к мадемуазель.

Как ни малы были познания Ольги в немецком, она поняла, что значит «плохая аллея», «плохой человек», «профессионал».

Когда они вышли из аллеи на маленькую площадь, сверкающую огоньками кафе и закусочных, полицейский вновь козырнул, указал на одну из дверей. Страж закона хотел поцеловать девушке руку, но она плевать хотела на местные обычаи и расцеловала растерявшегося парня в обе щеки.

Рядом раздались аплодисменты. С акцентом, но на хорошем русском языке, просто, но элегантно одетый мужчина средних лет сказал:

– Олюшка, так, кажется, вас зовут дома, здесь не Москва и не стреляют каждую минуту, но хорошенькой девочке шляться в вечернее время одной не рекомендуется. Я правильно употребил слово «шляться»?

– Правильно, – улыбнулась Ольга. – Откуда вы знаете, как меня зовут дома? И вы так хорошо говорите по-русски.

– Моего отца звали Иван, а матушку – Анна. Мой прадед уехал из России очень давно. А о вас я знаю очень много, имею вот такой гроссбух, – и он показал толстенную книгу. – Я ваш охранник, и меня зовут Жак. Хочу стать вашим другом. Когда вы пошли гулять, я мог сразу остановить вас. Но тогда вы бы подумали, что вас обманывают, говорят, гуляйте, где хотите, и приставляют полицейского. Я договорился с местными ребятами, они разыграли маленький спектакль. Мы же знали, что вам по этой аллее пройти не дадут.

– Вы большие хитрецы…

– Мы бережем свою работу, Ольга. Здесь это непростое дело.

– Жак, я хочу кофе и пирожное, – сказала Ольга. – Но у меня нет денег.

– Это просто. – Жак открыл перед девушкой дверь кафе. – В этом заведении любой клиент доктора может получить все, что угодно, бесплатно.

Ольга весь вечер рассказывала Жаку о Москве, и, хотя старалась смягчать, картина получилась мрачноватой. Тем более что Жак читал газеты, которые не приукрашивали жизнь в нашей столице, и порой задавал сложные вопросы.

– О политике, Жак, вы меня лучше не спрашивайте, – попросила Ольга. – В ней не разбирается ни один россиянин.

– И президент? – удивился Жак.

– Думаю, он понимает в данном вопросе меньше других.

Когда Ольга подписала счет, Жак усмехнулся:

– Доктор удивится, узнав, что такая дама пьет сливовицу. В следующий раз пейте коньяк.

– Во-первых, это дороговато, но главное, я люблю именно сливовицу.

• Предыдущая
• 15/37
• Следующая