Еще не вечер - Леонов Николай Иванович - Страница 38
- Предыдущая
- 38/51
- Следующая
Отари сидел в кресле гуровского номера и дремал, увидев Леву, вскочил, забегал по комнате, принес из ванной мокрое полотенце.
– В тумбочке кофе и кипятильник, приготовь. – Гуров стянул с себя мокрую грязную одежду и пошел мыться.
Ссадина за ухом и плечо вспухли и болели, Гуров знал – через несколько часов станет еще хуже. Он тщательно вымылся теплой водой с мылом, принял контрастный душ, надел чистое белье и тренировочный костюм, выпил приготовленный майором кофе, достал из пиджака сигареты и закурил. Нельзя сказать, чтобы Гуров приучился курить, просто он время от времени выкуривал сигарету. Отари молчал, смотрел огромными черными глазами, гладил пятерней бритую голову и терпеливо ждал.
– Выдохни. – Гуров улыбнулся. – А то у тебя все предохранители перегорят. Я, Отари, очень способный сыщик, почти гениальный. Практически на пустом месте я заставил преступника сорваться.
Отари поднялся, провел ладонью по шее Гурова, на ладони была кровь:
– Это не пустое место – твоя голова, дорогой.
Гуров коротко рассказал о случившемся.
– О твоем и Татьянином поведении поговорим позже. – Гуров налил себе вторую чашку кофе, взглянул на часы. – Без пяти три. Отпечатки получились?
– Исключительно. Кроме Артеменко. Эксперт уверен, что Артеменко вытер фужер умышленно. Утром я пошлю отпечатки в прокуратуру. Почему ты думаешь, что они могут сработать?
– Не знаю. Так, на всякий случай, – ответил Гуров. – А Владимир Никитович хоть и работал следователем, а наивен. Невиновный не уничтожает пальцевые отпечатки, он о них не думает. На подоконнике стоит бутылка из-под коньяка, я смотрел, на ней пальцы Артеменко сохранились.
– Ты не видел нападавшего, кто мог быть? – спросил Отари.
– Полагаю, Зинич. Наверное, он уйдет в бега. – Гуров закашлялся и погасил сигарету. – Инициативу мы с тобой перехватили. Конечно, доказательств у нас никаких…
Гурова прервал телефонный звонок.
– Слушаю.
– Здравствуй, Лева. Три часа ночи, а ты не спишь. – Гуров узнал спокойный, немного ленивый голос своего начальника полковника Орлова.
– С добрым утром, Петр Николаевич. Я в загуле, а вы все еще в кабинете? Срочно понадобилась консультация профессионала?
– Пока человек шутит – он живет.
Гуров тронул кончиками пальцев вздувшуюся шишку.
– Как с погодой, Лева?
– Великолепно. – Гуров прикрыл мембрану ладонью, подмигнул Отари: – Начальство. – И уже в трубку продолжал: – Петр Николаевич, пропусти двадцать страниц текста, объясни, чего тебе не спится?
– На тебя пришла анонимка. И не мне, не Турилину, а в кадры. Константина Константиновича вчера вечером не было, я сначала хотел переговорить с ним, потом позвонить тебе, да не спится. Куда ты там вляпался?
– И что нового обо мне сообщили?
– Взял десять тысяч.
– И десять бы не помешали, но уверен, что дадут и сто! – рассмеялся Гуров.
– Тебе сколько лет? – вспылил Орлов. – Ты что, все еще Лева из Могилева? Жена Цезаря должна быть вне подозрений! Ты куда лезешь?
– В цвет, полковник, иначе бы не тратили денег на телеграмму. Из какого отделения отправили?
– Мальчишка! Ты понимаешь, что эта телеграмма будет храниться в твоем личном деле вечно?
– Ничего, скоро следователь приобщит ее к уголовному делу. – Гуров начинал сердиться, подумал, решил высказаться: – Петр Николаевич, времена изменились.
– Дурак и мальчишка, – перебил Орлов. – Утром доложу генералу, он решит. А ты собирай вещички, до одиннадцати из номера не выходи.
– Из какого отделения отправлена телеграмма? – повторил свой вопрос Гуров.
– Она что, у меня под подушкой лежит? Спокойной ночи! Если в одиннадцать не будешь у телефона, я тебе не завидую!
– Угрозами, Петр Николаевич… – начал было Гуров, но услышал гудки и положил трубку.
– Твой генерал очень умный, – сказал Отари. – Он поймет правильно.
– Ни один генерал, Отари, даже сверхумный, не хочет лишних забот.
– Это точно. – Отари кивнул. – С чего начнем утром?
– Я буду спать, ты отправишь дактокарты в прокуратуру и найдешь человека с зонтом. Ничего не знаю и слушать не хочу! Ты его найдешь, потому что он здесь и нам необходим.
На всех фронтах
Выяснив, что за Толиком Зиничем наблюдают, Юрий Петрович, переполненный негодованием и жалостью к себе, некоторое время находился в прострации. Он обладал кое-какими недостатками, но был умен незаурядно, осторожен и расчетлив. Он понимал, что операция, которую он проводит с Володей, Леней и дебилом физкультурником, не более чем самодеятельность. А что прикажете делать, если его, образно говоря, композитора и дирижера, заставляют исполнять роль Яго в драмкружке? Юрий Петрович никогда даже не помышлял об убийстве.
Однажды, много лет назад, судьба свела его с профессиональным убийцей. Мужчина средних лет, прилично одетый, изъяснялся литературным языком, внешне не имел никакого отношения к теории Ломброзо. Звали его незатейливо – Иван. Он ликвидировал бухгалтера известного Юрию Петровичу синдиката. Вскоре после этого без приглашения и предварительной договоренности Иван явился к Юрию Петровичу и, демонстрируя свою квалификацию, звонком не воспользовался, вошел тихо и спокойно, словно дверь забыли запереть. Юрий Петрович поначалу и испугался, и растерялся. Иван неторопливо снял плащ, поздоровался, передал привет от общего знакомого и заверил, что без крайней необходимости оружия с собой не носит и к хозяину испытывает глубочайшее уважение.
Разобравшись в ситуации, Юрий Петрович воспринял визит философски: пришел человек, за дверь сразу не выставишь, придется потерпеть. Он открыл бар, жестом предложил гостю угощаться и сел в кресло. Иван церемонно поклонился, налил в стакан немного коньяку, сел рядом.
– Профессии у нас разные, – начал Иван и повел беседу культурно, явно пытаясь произвести впечатление. – Мы оба медики, лечим общество от ожирения, вы, так сказать, терапевт, я – хирург. Так что делать? Иной раз требуется отрезать, даже отпилить, порой и оторвать…
Медленно прихлебывая коньяк, Иван говорил долго, витиевато, приводил примеры из хирургической практики, заверял, что фирма гарантирует качество и абсолютное молчание.
«Я тебе верю, – думал Юрий Петрович и согласно кивал. – Когда тебя возьмут и пообещают сохранить жизнь, ты расскажешь то, чего даже и не знаешь».
Когда Иван замолчал и поставил пустой стакан на инкрустированный столик, Юрий Петрович сказал:
– Выслушал все с большим вниманием и интересом и ничего не понял. Вас кто-то разыграл, уважаемый, я человек, далекий от медицины.
– Ясно. – Иван поднялся, глухим, без всякой интонации, голосом произнес: – Возьми ручку и запиши.
Юрий Петрович не понял и замешкался, но, увидев, как у гостя скривились в улыбке губы, а глаза – белые, без зрачков, пустые – смотрят на него и не видят, почувствовал, что до небытия всего один шаг, открыл блокнот и схватил ручку. Иван продиктовал номер телефона.
– Сегодня не знаешь, как карта ляжет завтра. Надумаешь – позвонишь и назовешь себя. На прощанье подкинь штучку. Ехал к тебе, на такси потратился.
Юрий Петрович знал, что штука означает тысячу, и благодарил судьбу, что деньги у него в доме были, большей частью он держал в кармане всего пятьсот-шестьсот рублей на мелкие расходы. Он достал пачку десяток в банковской упаковке, Иван сунул деньги в карман и молча пошел к выходу. Надев плащ, он задержался у двери и, не оборачиваясь, сказал:
– Ты мне понравился. Звони.
Единственный раз Юрий Петрович общался с настоящим уголовником, себя и товарищей по подпольному бизнесу он таковыми не считал, они были солидные, деловые люди. Тогда, много лет назад, он страшно рассердился, пытался выяснить, кто навел Ивана, но соратники открещивались. Через два года грошовая лавочка, где Иван убрал бухгалтера, сгорела дотла, всех пересажали, но убийцу, как слышал Лебедев, не нашли.
Когда явился посланец от Южанина и Юрию Петровичу передали совершенно непристойную просьбу, он сразу вспомнил своего давнишнего гостя, отыскал телефон, позвонил, но какая-то женщина раздраженно ответила, что живет в квартире сто лет и ни о каком Иване сроду не слышала. «Эх, знать бы, где упадешь, соломки бы подстелил», – сетовал деловой человек. Передал бы сейчас Ивану деньги, объяснил задачу и жил бы спокойно. Так нет, осторожничал, брезговал, можно сказать, теперь самому приходится велосипед изобретать и порох придумывать.
- Предыдущая
- 38/51
- Следующая