Еще не вечер - Леонов Николай Иванович - Страница 11
- Предыдущая
- 11/51
- Следующая
У Майи кружилась голова, ноги мелко дрожали, она бездумно кивала, вяло отпихивала навалившуюся на нее пухлую грудь руководителя.
– Партия сказала – надо, комсомол ответил – есть! – прошептала она пересохшими губами. Майю так тошнило, что мечтала она лишь об одном – где бы укрыться и спокойно поблевать.
Майе исполнилось двадцать два, она утвердилась в первом резерве сборной. Мужчины в ее жизни, не как начальники, а как существа другого пола, значили крайне мало. Они улыбались, заискивали, ухаживали, с одним она время от времени устало спала. До Олимпиады оставалось два года, Майя хотела быть «золотой», какие уж тут мужики, успеется. Это ее первая и последняя Олимпиада.
Майе дали однокомнатную квартиру, отношения с родителями разладились, старики не понимали, почему она не учится. Сборы, поездки на соревнования, каждодневные тренировки, после которых не то что учиться, жить не хочется. Подруги по команде нельзя сказать, чтобы недолюбливали ее, просто сторонились. Во-первых, конечно, мужики, которые вертелись вокруг «бронзовой» красотки, вызывали у соперниц здоровое чувство зависти. Потом, находясь за рубежом, Майя не очень экономила скудную валюту, не бегала в свободный день по магазинам, вещи покупала только себе и родителям, никогда для продажи, в общем, не как люди, странная.
Жизнь шла своим чередом. Майя «пахала» не за страх, время показывала не рекордное, но на уровне, взаимоотношения с тренером нормализовались. Он даже с гордостью поговаривал за ее спиной, что, мол, иные-некоторые со своими ученицами химичат, а его девочка чисто «бронзовая», не подкопаешься, в любой стране, при любом контроле свои секунды обеспечит. Уже составлялся план непосредственной подготовки, когда разразился скандал.
Отвечая на вопросы иностранных журналистов, Майя сказала, что сейчас не работает и не учится, лишь тренируется, за что ее поят, кормят и одевают. Сенсационного сообщения, появившегося в зарубежной газете, Майя не видела. Запыхавшийся тренер не дал ей переодеться, прямо в тренировочном костюме усадил в машину и привез в кабинет. Начальник, которого Майя никогда не видела, – возможно, его перебросили на спорт за ошибки, допущенные на другой руководящей работе, – тыча пальцем в иностранную газету, спросил:
– Что ты говоришь? Ты понимаешь, что говоришь? Ты что, профессиональная спортсменка? Миллионы занимаются спортом, а ты одна профессионалка?
– А кто же я? – Майя понимала, что подходит к краю и сейчас шагнет в пустоту, только остановиться не могла. – Во-первых, разговаривайте со мной на «вы»! Я сказала, как есть, меня с детства учили говорить правду!
– Спокойно, Майечка, спокойно, – быстро заговорил тренер, – не надо волноваться, пригласим журналистов, ты расскажешь, как училась в инфизкульте, сейчас готовишься поступать в университет. Ты же про деньги, ну, о стипендии, ничего не говорила?
– Вот вы собирайте журналистов, а я скажу! – Майя вышла из кабинета.
Когда она перешагнула порог здания и вышла на улицу, то оказалась не на улице, а в космосе, в безвоздушном пространстве.
Она еще бегала, даже выступала, тренер порой подходил, говорил равнодушные слова, но на очередной сбор ее не взяли, как не берут в дорогу ненужный чемодан.
– А чего ты ждала? – спросил тренер. – Ты олимпийская чемпионка и без тебя не обойтись? Характер хорош на дорожке, а в кабинете… – Он присвистнул. – Потом, и объективно тебе уже двадцать три. Какие у тебя перспективы? Со сборной тебе придется расстаться, а в спортобществе поговорим, как-то поддержим, молодая, здоровая, у тебя вся жизнь впереди.
Но самый страшный удар, который и выбил ее из людского сообщества, караулил Майю впереди.
Она пришла домой, к папе с мамой, все рассказала и, не обратив внимания, что отец лицом осунулся и взглядом посуровел, начала философствовать:
– Цапля голову под крыло прячет, думает, ее вообще не видно. Любители, профессионалы, все чушь непроходимая. Солист Большого театра в свободное от репетиций и спектаклей время где-то еще немножко работает? Представляю себе, выходит на эстраду конферансье и объявляет: «Дорогие друзья! Сейчас перед вами выступит лауреат Государственной премии, победитель международных конкурсов в Париже и Риме, народный артист СССР Голопупко. Любимец публики вернулся с гастролей по Сибири и Дальнему Востоку, посетил города Средней Азии. Две недели он проведет в Москве, после чего отправится в четырехмесячное турне Канада – США – Южная Америка. Работает Гоша Голопупко токарем на заводе». Каково? Звучит?
Мать рассмеялась, отец тоже не сдержал улыбку.
– Кого обманывают и ради чего? – Майя повысила голос. – Почему они противопоставляют чемпиону мира значкиста ГТО? Почему нельзя все сделать по-человечески, честно? К примеру, работает девчонка на фабрике и поет в самодеятельности. Хорошо поет. Заметили, предлагают перейти в профессиональный ансамбль. Она приходит домой, советуется с родителями. «Ну, а не получится, не станешь ты Людмилой Cенчиной?» – «Так вернусь на фабрику», – отвечает она. То же должно быть и в спорте. Выступаешь за заводской коллектив и работаешь, перешла в команду мастеров, отдала трудовую книжку в спортобщество, стаж идет, закончила выступать – ты человек, трудовой человек. Нет, надо врать, изворачиваться.
– И что же ты решила? – спросил отец.
– Решили за меня, я лишь правду сказала.
– Ты почему не училась? Большинство же учится.
– Ну, я вот не нашла себя! – вспылила Майя. – Упорства, силенок не хватило. Свое-то дело я делала честно! А теперь меня на помойку?
– Дочка, тебе только двадцать три, – вмешалась в разговор мать.
– Мне опять к вам на шею? А если бы у меня вас не было? Ты думаешь, прежде чем отчислить, меня спросили, какая семья, кто содержать будет? И за что отчислили? За правду!
– Да. – Отец снял очки, потер переносицу. – Значит, ты так все и сказала?
– В принципе, конечно, долго мне говорить не дали.
– И что же, ты и в будущем будешь такую правду начальству говорить?
– Отец, ты же сам всегда внушал. И потом, правда такая или другая, она разная бывает?
– Ты дура! Мать, мы вырастили идиотку! Иисус Христос за правду на крест пошел, так ему уже два тысячелетия свечки ставят. Да, правда правде рознь, это ты здесь, – он постучал пальцем по столу, – должна говорить правду. А там следует говорить то, что от тебя хотят услышать. Играть по установленным правилам. Перед идущим танком не становятся, переедет и внимания не обратит! Ты что же думаешь, я директору института могу правду на совете сказать?
Неожиданно ноги у Майи ослабли и задрожали, ее начало тошнить, словно она только закончила дистанцию. Девушка смотрела на отца и не узнавала.
– Ты всегда меня учил… – Она с трудом, совершенно больная, поднялась со стула, пошла к двери.
– Дочка! – Мать вскочила.
– Сиди! – хлопнул отец по столу. – Жрать захочет – придет! Правдолюбица!
Тренироваться Майя перестала, гимнастику по утрам делала автоматически, по привычке. Подруги звонили несколько раз, затем разъехались по сборам и соревнованиям. Через два месяца деньги кончились, она продала японскую радиоаппаратуру. Два раза приходила мама, один раз – отец. Она терпеливо слушала, ждала, пока уйдут. Главной ее заботой стало, как убить время, дожить до вечера, когда можно включить телевизор. Она спала, ела, листала какие-то книги, думала, думала. Готовиться в институт? Какой? Точные науки отпадают, с математичкой, химичкой, физичкой ее пастыри в свое время «договорились». Иностранного языка не знает, литературу – кое-как. Допустим, поступит в гуманитарный, закончит, и за сто двадцать рублей служить от звонка до звонка? К тому времени ей будет под тридцать. Последние годы ей только на кормежку в день выделяли почти червонец. А тряпки?
«Мой любимый папа сказал, что играть следует по установленным правилам. Начнем играть». Во-первых, никаких столкновений с властями, и она легко устроилась инструктором физкультуры на крупный завод: восемьдесят рублей, два раза в неделю по три часа.
- Предыдущая
- 11/51
- Следующая
