Пророчество Двух Лун - Ленский Владимир - Страница 6
- Предыдущая
- 6/102
- Следующая
— Кстати, я в любом случае выясню, почему ты собирался убить его высочество, — произнес Адобекк.
— Да, — с легкой горечью промолвил Радихена. — Это ведь для вас самое главное.
Его большой, неопределенно обрисованный рот скособочился. Адобекк насторожился.
— А разве покушение на жизнь наследника — не главное? — удивился он строго.
Радихена развязно ухмыльнулся.
— Нет, — ответил он, как будто забавляясь. — Совершенно не главное.
— Интересно.
Адобекк снова уселся прямо, положил руки на колени ладонями вниз: так выглядело одно из королевских надгробий. Внушительная поза.
— Что же, по-твоему, главное, Радихена?
— Я убил Эйле, вот что я сделал. Понятно вам? — сказал Радихена. И вдруг мелко захихикал.
Его тело, растянутое между колоннами, тряслось и вздрагивало. Адобекк позволил себе поднять бровь.
— Только недоучки опускаются до истерик, — заметил Адобекк, дав пленнику несколько минут для этого странного смеха. И вздохнул с видом полной безнадежности: — Я так о тебе и думал: ты — недоучка. А жаль.
— А мне-то как жаль! — выкрикнул Радихена. — Мне как жаль! Знаете, господин, почему я согласился? Знаете, почему я решился убить принца? — Он перестал дрожать, застыл, и отвратительная слюнявая гримаса замерла на его лице.
— Разумеется, я этого не знаю, — холодным тоном отозвался Адобекк.
— Ради нее, — сказал Радихена. — Ради Эйле. Представляете? Я согласился на все только ради Эйле!
— Любовь поселян на лоне природы очаровательна только в пасторалях, — сказал Адобекк. — В натуральном, так сказать, исполнении она довольно скучна и наполнена банальностями…
Но глаза царедворца сделались чрезвычайно внимательными, а на лице проступило сочувственное выражение: он уловил в словах арестованного нечто важное. Нечто такое, чем можно будет воспользоваться в дальнейшем.
— Она, — повторил Радихена и посмотрел в потолок. — Она, она… Я даже забыл ее имя, представляете? Вы можете представить себе, мой господин, чтобы человек забыл имя возлюбленной?
— Мне доводилось, — сдержанно ответил Адобекк. — Однако для тебя это еще не повод считать себя ровней мне или кому бы то ни было.
— О, я никому не ровня! — горячо согласился Радихена. — Ведь каждый человек что-нибудь из себя да представляет, а я — никто. Меня не существует. Потому я и забыл ее. Я никто, а никто не знает никого. Понимаете?
— Выражайся проще, — поморщился Адобекк. — Поменьше патетики.
Радихена упивался этим разговором. Несмотря на только что высказанное замечание касательно «недоучки», Адобекк то и дело принимался общаться с Радихеной как с равным себе — если не по происхождению, то по образованию: «пастораль», «патетика», «банальности»…
— О том, что случилось, я хочу знать как можно больше, — сказал Адобекк. — Будь точен. Ты ведь не сам по себе решился убить принца, не так ли?
— Нет, мой господин! — ответил Радихена, посмеиваясь. Его опять начала колотить дрожь. — Разумеется, нет. Какое мне дело до принца? Ведь не принц уничтожил мою жизнь.
— Кто же это сделал? — осведомился Адобекк, заранее зная ответ.
— Господин Адобекк, вот кто! — Радихена оскалился, серая прядь волос упала ему на лоб и приклеилась: лоб оказался потным. — Господин Адобекк, королевский конюший, который даже не подозревал о моем существовании.
— Вернемся к покушению на жизнь его высочества. — Адобекк сделал жест почти театральный, с непревзойденным изяществом закрутив во взмахе кисть. — Твоя жизнь сейчас не стоит ни гроша, так что много рассуждать о ней нет никакого смысла.
— Моя жизнь никогда не стоила ни гроша…
Адобекк сказал:
— Радихена, я прикажу тебя пытать. В королевстве очень давно этого не делали, но клянусь тебе всем, что есть на земле отвратительного, я отдам такое распоряжение! Вот тогда ты перестанешь наконец рассуждать на отвлеченные темы и поведаешь о покушении все. Все до последней капельки.
Радихена дернул рукой, но ремни, которыми его привязали, держали крепко.
— Что? — удивился Адобекк. До сих пор пленник держался довольно смирно.
Радихена сказал:
— Не надо.
— Хорошо.
— Герцог Вейенто имеет больше прав на престол, чем принц Талиессин, — сказал Радихена. — Вейенто происходит от старшей ветви…
Адобекк с силой хлопнул ладонью по подлокотнику кресла и вскочил. Лицо его побагровело.
— Как ты смеешь рассуждать о таких вещах!
Радихена замолчал, слизнул капельку пота, скатившуюся ему на губу.
— Грязный холоп! — орал Адобекк, топоча ногами. — Животное! Я отправлю тебя жрать навоз!
Радихена смотрел на бушующего царедворца кротко, как корова, и шевелил пушистыми светлыми ресницами.
Внезапно Адобекк совершенно успокоился и вновь уселся. Изысканным жестом поправил выбившийся из прически локон.
— Следовательно, друг мой, это высокородный герцог Вейенто попросил вас об услуге, не так ли?
— Да, — сказал Радихена.
— Искусный ход, — похвалил Адобекк. — А волосы покрасить — тоже он придумал?
— Да…
— Отвратительный цвет: рыжий с серым. Нечто пегое. Лошадь такого окраса не приняли бы даже на скотобойне. Но если тебя казнят публично, может ненадолго войти в моду, так что стоило бы поразмыслить над этим тщательнее… Как обставить поинтереснее, то, се… Музыкантов пригласить. Фонтаны, бочки с пивом на перекрестках. Непременно прыжки через костры и лазанье на шест для окраинных кварталов. В принципе казнь всегда большой праздник. В ней заключена определенная избыточность… своего рода расточительство по большому счету… — Адобекк пробормотал все это себе под нос, однако достаточно громко, так что пленник хорошо разобрал каждое слово.
— Ладно. — Адобекк решительно отложил проблему организации казни на потом. — Вернемся к твоему поручению. Вейенто приказал тебе убить Талиессина. — Он поморщился. Звучит отвратительно. По-плебейски откровенно и как-то неизящно, не находишь? Как будто речь идет о каких-то двух мужланах… Но факт остается фактом. И ты, читавший «Книгу разлук и встреч», согласился на подобную низость. Почему?
Радихена судорожно сглотнул.
— Потому что взамен, после исполнения дела, герцог обещал мне свободу, деньги, дом…
— Убив его высочество, ты получил бы наконец возможность жениться на девушке, чье имя забыл? — сочувственно покивал Адобекк. — Понимаю… Странная, должно быть, жизнь у таких, как ты… Я, правда, никогда не пытался представить себя на твоем месте, но иной раз задумывался. Да! Не поверишь, но задумывался. Бывало, посылаешь своих людей в деревню с приказанием вздуть десяток строптивых мужланов, а сам поневоле воображаешь в уме: как там они живут, что за жуть творится в их лохматых головах… А после, как вообразится нечто, так полночи не спишь. Ты, должно быть, понимаешь это куда яснее, чем я.
— Она сама бросилась под нож, — сказал Радихена. — Сама.
Адобекк отметил: убийца описывает смерть девушки теми же словами, что и Ренье. Да, именно все так и происходило. Эйле закрыла собой Талиессина, потому что любила его.
— Она очень любила его, — машинально произнес Адобекк.
Радихена спросил — очень просто, как будто разговаривал сейчас с давним, близким другом:
— Она ведь была счастлива?
— Эйле? — Адобекк сам не заметил, как ответил в том же тоне. — Я не слишком хорошо ее знал. Думаю, да. Она была счастлива.
Радихена закрыл глаза, перевел дыхание. Теперь он выглядел совершенно спокойным.
Адобекк встал, крикнул стражу.
— Отвяжите этого человека и уведите его в прежнюю камеру, распорядился он. Оставьте ему еды и питья, дайте одеяло. Заприте и не открывайте дверь ни под каким предлогом — никому, кроме меня.
И Радихену увели.
Только тогда человек, закутанный в плащ, выбрался из тени. Адобекк тотчас встал, уступая кресло.
Ее величество правящая королева опустилась на сиденье, устало склонила голову к плечу. Адобекк подошел к ней вплотную, осторожно привлек к себе, наклонился, поцеловал волосы. Он ощущал ее дыхание на своих руках, и от этого мурашки врассыпную бежали по его коже.
- Предыдущая
- 6/102
- Следующая
