Пророчество Двух Лун - Ленский Владимир - Страница 11

• Предыдущая
• 11/102
• Следующая

Лицо улыбалось. Затем руки в шелковых белых перчатках ухватились за стойки балдахина, мелькнули ноги в чулках и взвихренные кружевные юбки: исполнив акробатический прыжок, некая юная дама с обезьяньей ловкостью спрыгнула с балдахина и предстала перед Адобекком.

Дама была преступно молода и явно злоупотребляла косметикой: гигантские тени окружали ее глаза, кроваво-красные губы были искусственно увеличены почти в два раза, а алые точки румян на скулах производили впечатление чахоточного румянца.

Волосы дамы были убраны под покрывало, а платье являло собой нечто среднее между разудалым пеньюаром и погребальным саваном.

— Мы, озабоченные представительницы благотворительного общества попечения о бедных преступниках, встревожены отсутствием сведений касательно известного вам убийцы, — тонким голосом заговорила дама.

— Ренье! — взревел Адобекк, могучим пинком отбрасывая одеяло и вскакивая. — Какая чума занесла тебя на мой балдахин?

— Я уже говорила вам, сударь, что мы, озабоченные представительницы… — пропищал Ренье.

— Проклятье, ты испугал меня… — Адобекк уселся на кровать и энергично потер лицо ладонями.

— Так и было задумано, дядя, — признался Ренье.

— Ты что, провел там всю ночь? — Адобекк глянул на Ренье с подозрением.

Племянник поспешно затряс головой.

— Нет, дядя, что вы! Я дождался, чтобы та госпожа покинула дом, и только после этого… э…

Адобекк тихо зарычал сквозь зубы. Ренье засмеялся.

— Но ведь это вполне естественно, дядя!

— Да, — сказал Адобекк. — Неестественно переодеваться женщиной и забираться на балдахин постели королевского конюшего. Вот это неестественно, Ренье.

— Между прочим, никакого Ренье не существует, — сказал юноша, щурясь. — Вряд ли мои выходки повредят вашей репутации.

— Не повредят, если не выйдут за пределы этого дома.

— Должен же я был удивить вас, дядюшка… Так что с преступником? Мы, озабоченные благотворительницы, весьма озабочены. И даже решились на крайние меры, потому что вы упорно молчите, а никто другой ничего не знает.

— Ты почти убедил меня дать тебе ответ, — вздохнул Адобекк. Он посмотрел на племянника и фыркнул: — Проклятье, я не могу с тобой разговаривать!

— Почему? — удивился Ренье и склонил голову набок.

— Потому что меня не оставляет ощущение, будто я откровенничаю в борделе.

— Вы посещали бордель, дядя? — изумился Ренье.

— Я бывал в самых разных местах, дитя мое, — веско ответил Адобекк. — Когда ты поймешь, что такое долг, ты поймешь и это.

— А, — сказал Ренье.

Адобекк вздохнул.

— Слушай и запоминай, глупая женщина, и, быть может, наука старого Адобекка когда-нибудь пригодится и тебе. Очень давно я взял себе за правило никогда не принимать решений сразу. Трудно судить о человеке вот так, по первому впечатлению. И даже в тех случаях, когда поступки означенного человека, казалось бы, вопиют — даже и тогда можно ошибиться.

— Вы говорите о нашем убийце?

— Да.

— Он еще жив?

— Вот именно, — сердито сказал Адобекк. — И в немалой степени потому, что я попросил королеву сохранить ему жизнь.

— Почему?

— Нет ничего проще, чем отдать приказание удавить его в тюрьме… Но это было бы бессмысленно, — сказал Адобекк. — Чем больше я думаю о нем, тем меньше привлекает меня подобный исход.

— Объяснитесь, дядя.

— Нет, это ты объяснись, Ренье! — вспылил Адобекк. — Чего ты добиваешься?

— Скажу потом. Сперва вы.

Адобекк пожевал губы, вытащил из-под подушки несколько липких фиг и сунул их в рот.

— Иногда по утрам хочется сладкого, — пояснил он. — У меня даже голова кружится, так велика моя потребность в сладком, а подобные потребности следует удовлетворять, не медля ни мгновения.

— Понимаю, дядя.

— Одного понимания мало для того, чтобы я согласился поделиться с тобой фигами, — предупредил Адобекк.

— Ну, это я так, чтобы подластиться, — отрекся Ренье.

— Гибкость хорошее качество для придворного, — одобрил Адобекк. — Так вот, этот парень, Радихена, попал между двумя жерновами.

— Вы имеете в виду королеву и герцога Вейенто?

— Я имею в виду его мужланское невежество и те крохи образованности, которых он успел нахвататься, — оборвал Адобекк. — Я не так примитивно мыслю, как ты, Ренье! Ты глуп даже для женщины.

— Для того я и задаю вопросы, дядя, чтобы поумнеть.

— Опять льстишь. — Адобекк хмыкнул. — Из тебя выйдет толк. У меня имеются некие планы насчет этого Радихены. Пока еще весьма неопределенные. Для начала я хочу, чтобы он связывал свое будущее со мной и моим расположением к нему… Ладно. Выкладывай, с чем пожаловал.

— Мы, то есть Эмери, Уида и я, мы считаем, что Вейенто подослал к Талиессину не одного убийцу, а нескольких. Радихена нам ясен, а вот о тех, кому поручено завершить незаконченное им, — об этих мы не знаем ничего.

— Я тоже предполагаю наличие так называемых дополнительных убийц, — сказал Адобекк. — Что дальше?

— Возможно, имеет смысл спросить об этом Радихену, — сказал Ренье. — Не исключено, что ему что-то известно. Что-то более содержательное, чем наши предположения.

Адобекк уставился на племянника. В утреннем свете отчетливо вырисовывались все морщины на мясистом лице старого царедворца, видны были мешки под глазами, тяжелые складки у рта.

— Вы очень умны, ты, Эмери и Уида. Пожалуй, я сойду в могилу спокойный за будущее королевства, — сказал Адобекк. — Но, видишь ли, Ренье, я не мог просто так прийти к Радихене и начать задавать ему вопросы.

— Почему?

— Потому что Радихена еще не готов отвечать мне. Потому что он пока еще не начал видеть свое будущее. И уж тем более не научился связывать его с моими возможными благодеяниями. Говоря проще, он не созрел. По моим сведениям, ты совсем недавно был ребенком и, следовательно, не забыл еще, что бывает, если съесть десяток зеленых яблок.

Ренье сказал:

— Ну, разное бывает… Иногда и без последствий обходится.

Адобекк поискал под подушкой, но фиги закончились, поэтому королевский конюший вытер руки о покрывало и стал озираться в поисках одежды.

— Вам подать приборы для умывания, дядя? — спросил Ренье, уловив этот взгляд.

— Нет, я позову Фоллона… Потом, когда ты наконец меня покинешь. Почему-то мне не хочется, чтобы слуги видели, как из моей комнаты выходит столь отъявленная женщина.

— Но ведь это естественно, дядя!

— Вторая за ночь!

— Это только сделало бы вам честь, дядя.

— Чума на твою голову, Ренье! Ты можешь в конце концов объяснить мне, для чего ты вырядился столь чудовищным образом?

— Чтобы вы захотели со мной разговаривать, дядя.

Когда дверь в камеру Радихены отворилась, пленник даже не поднял головы. Адобекк рассчитал верно: заключенный был достаточно слаб, чтобы представлять собой угрозу даже в том случае, если господин Адобекк останется с ним наедине.

А королевский конюший желал поговорить с пленником без свидетелей. Стражник не стал возражать. Опасности действительно не было, и не столько потому, что Радихена изголодался, сколько потому, что он нал духом.

Пока в камере меняли солому на свежую, пока приносили стул для господина Адобекка, Радихена лежал, забившись в угол, и не поворачивал головы.

— Он там, часом, не помер? — спросил стражник с озабоченным видом. Он принюхивался, пытаясь понять, не с трупом ли имеет дело.

— Мертвецы так не смердят, если ты об этом, — сказал Адобекк. — Поверь мне, они источают гораздо менее гнусный запах. По крайней мере поначалу. Живое всегда менее привлекательно — кстати, вот очередная загадка мироздания.

И извлек из манжеты душистый носовой платок.

Наконец все было устроено, и господин Адобекк вступил в камеру. Он расположился на стульчике. Вслед за тем внесли бутыли с чистой водой и корзины со свежим хлебом, целой сырной головкой, сушеными фруктами и ветчиной.

• Предыдущая
• 11/102
• Следующая