Вихри волшебства - Джонс Диана Уинн - Страница 9
- Предыдущая
- 9/29
- Следующая
Однако насчет «недалеко» он действительно не ошибся. Минут через пять, когда тот, второй, принялся отчаянно сглатывать едва ли не каждую секунду, кеб надрывно заскрежетал и остановился, сверху послышалось громкое «тпру» кучера, и дверца рядом с Муром распахнулась. Мур заморгал и выглянул наружу – там было серо, показалась грязная мостовая и ряд очень-очень старых домов, тянувшихся в обе стороны, насколько хватало глаз. «Наверное, мы где-то в предместьях Лондона», – подумал Мур. Пока он ломал над этим голову, кучер сказал:
– Двое белобрысых парнишек, как вы велели, начальник.
Тот, кто открыл дверь, прислонился к ней, чтобы их разглядеть. Мальчики оказались лицом к лицу с низеньким старикашкой в засаленном черном сюртуке. Круглые пронзительные карие глаза и бурое лицо, все изрезанное морщинами, невероятно напоминали обезьяну, и только по мягкой черной шляпе, какие носят священники, можно было определить, что это все-таки человек, а не обезьяна. Да и то не совсем точно. Мур вдруг понял, что он теперь вообще ни в чем не уверен. Широкий обезьяний рот разъехался в усмешке.
– Да, те самые двое, – произнес старикашка. – Как велено. – У него был сухой резкий голос, и он прохрипел сухо и резко: – А ну, вылезайте. Живо.
Пока Мур и Тонино послушно выбирались наружу, на длинную улицу, застроенную древними полуразрушенными домишками – все почти одинаковые, как обычно бывает, когда строят сразу много, чтобы расширить город, – человек в черном вручил кучеру золотую монету.
– Просто чудо, что вы здесь, – прошамкал он.
Было непонятно, с кем он разговаривает – с кучером или с самим собой, но кучер все равно с превеликим уважением притронулся к шляпе, щелкнул кнутом и поехал прочь, скрипя и скрежеща. Казалось, что кеб уезжает по полуразрушенной улице рывками и с каждым рывком его видно все хуже и хуже. Еще не доехав до конца улицы, он совершенно исчез из виду.
Мальчики с удивлением наблюдали за этим. – Что это с ним? – спросил Тонино.
– Он ведь из будущего, – прохрипел человек-обезьяна. И опять было похоже, будто он говорит сам с собой. Но тут он, кажется, заметил мальчиков. – Пошли. И никаких глупых вопросов. Не каждый день я нанимаю двух подмастерьев из работного дома, и вам придется отработать свои харчи. Пошли.
Он резко развернулся и зашагал к ближайшему домишку. Мальчики последовали за ним, решительно ничего не понимая, и вошли в темную прихожую за некрашеной дверью, которая с громким стуком захлопнулась. За прихожей оказалась большая комната, где было куда светлее, потому что вдоль стены тянулись грязные окна, выходившие на какие-то кусты. Обезьяноподобный втолкнул их в комнату, и Мур понял, что это мастерская волшебника. Она вся была пропитана запахом магии и драконьей крови, а пол покрывали нарисованные мелом символы. У Мура появилось мучительное чувство, что, вообще-то, значение этих символов ему полагается понимать и что они стоят совсем не в том порядке, к какому он привык, но стоило ему об этом задуматься, как символы утратили для него всякий смысл.
В глаза ему бросился ряд пентаграмм, вытянувшийся вдоль стены. Их было восемь, каждая последующая новее предыдущей, начиная с самой старой, облезлой, слева и до самой правой, новенькой, белой, перед которой был промежуток – там пентаграмму, видимо, стерли.
– Пришлось отступиться. Слишком оберегают, – заметил человек-обезьяна, когда Мур посмотрел на промежуток.
И снова было похоже, будто он говорит сам с собой, потому что он тут же крутанулся на каблуках и распахнул дверь в торце комнаты.
– Пошли-пошли, – поторопил он мальчиков и засеменил по уходящим вбок каменным ступеням в холодный каменный подвал.
Мур поспешил за ним, успев лишь подумать, что последняя пентаграмма после стертой была ему почему-то знакома, и тут обезьяноподобный развернулся на нижней ступеньке и уставился на них.
– Ну, – спросил он, – и как же вас звать? Конечно, это был самый что ни на есть резонный вопрос, но мальчики переглянулись и застыли, дрожа, на холодных плитах. Оба понятия не имели, как их зовут.
Старикашка нетерпеливо фыркнул, рассердившись на их глупость.
– Что-то вы уж слишком забывчивы, – пробурчал он так, что казалось, будто он говорит с самим собой. И ткнул пальцем в Мура. – Ну? – спросил он Тонино. – Это кто?
– Ммм… – протянул Тонино. – Оно что-то значит… Латынь какая-то вроде… Феликс или что-то похожее. Да, Феликс.
– А он кто? – Старикашка рывком повернулся к Муру.
– Тони, – сказал Мур. Это было совсем не то имя, ничем не лучше Феликса, но ничего более правдоподобного придумать не удалось. – Его зовут Тони.
– А не Эрик? – спросил старикашка. – Который тут Эрик?
Оба мальчика замотали головой, хотя у Мура промелькнула мысль, что это имя означает какой-то редкий сорт вереска. Мысль была настолько дурацкая, что Мур поскорее отогнал ее.
– Ну и ладно. Тони и Феликс, вы теперь мои подмастерья. В этой комнате вы будете есть и спать. Тюфяки возьмите вон там. – Старикашка махнул бурой волосатой рукой в темный угол. – Вон в том углу стоят метлы и совок. Я приказываю вам подмести комнату и вообще прибрать тут все и почистить, и уж извольте постараться. Когда все приберете, можете расстилать тюфяки.
– Простите, сэр… – начал Тонино. Он испуганно умолк, когда морщинистая старая обезьяна развернулась и поглядела на него. Тогда он сказал совсем не то, что собирался: – Простите, сэр, а как нам вас называть?
– Меня обычно зовут господин Таррантул, – сообщил старикашка. – Можете называть меня просто «господин».
При звуке его имени Мур ощутил легкую тревожную дрожь. Наверное, из-за того, что он уже изрядно недолюбливал этого обезьяноподобного старика. От него так мерзко пахло – старыми тряпками, сыростью, нездоровьем, – и это напомнило Муру о… о… о чем-то полузабытом, но все равно от подобных воспоминаний становилось страшновато и как-то не по себе. И тогда, чтобы прийти в себя, Мур произнес то, что не решился сказать Тонино:
– Сэр, мы еще не обедали.
Круглые обезьяньи глаза господина Таррантула прищурились.
– Правда? Ну что ж, приберете и подметете комнату – получите поесть.
С этими словами он повернулся и помчался по каменным ступеням к двери. Полы тускло-черного сюртука развевались у него за спиной. На площадке он остановился.
– И смотрите у меня, никакого колдовства! – рявкнул он. – Не потерплю здесь подобных фокусов! Никаких глупостей. Это место находится во времени, которое отделено от всего остального времени, и извольте вести себя здесь как следует!
Он вышел за дверь и захлопнул ее за собой. Мальчики услышали, как снаружи задвинули засов. Другой двери в подвале не было. Еще наружу выходило окно под самым потолком, наглухо закрытое и такое грязное, что сквозь него ничего не было видно, – в это окно сочился скудный серый свет. Мур и Тонино поглядели на окно, на дверь и друг на друга.
– А почему он сказал «никакого колдовства»? – спросил Тонино. – Ты что, умеешь колдовать?
– Не думаю, – ответил Мур. – А ты?
– Не… не помню, – с несчастным видом пожал плечами Тонино. – Ничего не помню.
И Мур тоже ничего не мог вспомнить, как ни старался. Он ничего не знал наверняка, в том числе и того, почему они здесь оказались и нужно ли теперь бояться или просто огорчаться. Из последних сил Мур цеплялся за то единственное, в чем был твердо уверен: Тонино моложе его и он, Мур, должен заботиться о Тонино.
Тонино дрожал.
– Давай найдем метлы и начнем подметать, – сказал ему Мур. – Согреемся, а когда закончим, он даст нам поесть.
– Может, даст, а может, и не даст, – отозвался Тонино. – Ты что, ему веришь?
– Нет, – мотнул головой Мур. Оказывается, в глубинах его замороченного сознания еще осталось что-то незыблемое. – Но лучше не давать ему повода нас не кормить.
Они разыскали две истертые метлы и совок с длинной ручкой в углу у лестницы, где валялась груда поразительно разнообразного мусора: ржавые жестянки, затянутые паутиной доски, всякие тряпки, такие древние, что превратились в кучки пыли, трости, битые горшки, сачки для бабочек, удочки, половина тележного колеса, сломанные зонтики, шестеренки от часов и прочий хлам, обветшавший настолько, что уже никто не догадался бы, для чего он был предназначен, – и принялись за уборку.
- Предыдущая
- 9/29
- Следующая
