На службе зла. Вызываю огонь на себя - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 6

16 апреля за пролеткой большевиков на удалении следовал экипаж с парой отличных лошадей. С ловкостью профессионального ямщика ими правил ротмистр Бейнц. Никольский, Юрченков и пара подельников изображали пассажиров. Несмотря на бороды, глубоко натянутые на уши картузы и общий затрапезный вид, генерал не рисковал лично общаться с вождем в данной ипостаси, передав активную часть акции в руки приглашенных экспертов.

Звероватого вида Яшка Кремень счел себя пострадавшим от царского режима, так как был арестован за вооруженный гоп-стоп, и лишь февральская неразбериха позволила ему улизнуть. Дезертир Феофан судимостей и арестов не имел, до сего дня промышлял мелкими грабежами и мечтал о крупных делах. Оба с недоверием смотрели на «господ» в крестьянских армяках.

– Уважаемые, – обратился Никольский к собравшимся в экипаже коллегам. – Повторяем диспозицию. К ночи наш человек поедет на Широкую, где обычно ночует. Остановим его пролетку на ходу, окружаем и грабим.

– Извиняйте, барин, – Кремень блеснул золотой фиксой. – Как же без стрельбы? Революционэры без волыны не ходют. Даже бабы. Палить начнут. Или валить всех, или ждать, как из пролетки выйдут.

– Возле дома Кшесинской нельзя. Там куча их сторонников. Делаем засаду на Широкой? – предложил Бейнц.

– Точно. Висеть за ними как фараоны цельный день – нас точно срисуют. Зашухерятся, – согласился бандит. – Но на Широкой под окнами тоже стремно.

– Ждем с десяти вечера в начале Широкой. Наш клиент в любом случае въедет с этой стороны – что с Кронверкского проспекта, если будет возвращаться из ЦК, что от Петросовета, – решил генерал. – У дома Кремень и Феофан. Мы догоняем пролетку, когда она останавливается, берем на себя кучера и охрану. Вы, господа коллеги, выходите навстречу. Сначала обыск мужчины на предмет оружия, потом забираете сумки дам. Обыскивает Кремень, остальные держат стволы.

– Ежели баба спрячет «Браунинг»? – вставил Феофан.

– Не зима, муфты не носят. И в карманах не будет – не любят, чтобы оттопыривались. Не модно это, – откомментировал Бейнц, большой любитель лошадей и женского пола. – Ощупывать их не советую. Грабеж они перенесут, а при обыске такой визг поднимут, тише будет сразу пристрелить.

– Еще раз предупреждаю: стараться обойтись без пальбы. Кучера, охрану и женщин – только в самом крайнем случае. В барина не стрелять ни при каких условиях. Даже если ствол достанет – отбирать оружие. Я лично слежу, чтобы с его головы ни один волос не упал, это всем ясно? – Никольский оглядел разношерстную команду. – Расходимся, сбор в 22.00.

Экипаж вождя появился лишь около полуночи. Ульянов выступил на митинге с балкона Кшесинской, толкнул речь перед солдатами, накропал пару статеек и собрал жатву со спонсоров революции. Утомленный, но крайне довольный, он катил домой. По бокам сидели обе верные спутницы – Крупская и Арманд, напротив двое вооруженных рабочих, навязанных ЦК. Лидер большевиков возражал против охраны, и лишь угрозы убить или избить его за пораженческую агитацию с трудом убедили Ильича возить с собой двух массивных мордоворотов.

Инесса Арманд дремала, прикрыв глаза. Скоро все будет хорошо. Ее Володя не будет скован буржуазными предрассудками, разведется, а она станет женой властителя России. Мысли усталой Крупской тоже были вялыми. Она смирилась со всем – с официальной любовницей мужа, с плохо скрываемыми насмешками со стороны партийцев, с невыносимым образом жизни Ильича, за которым она таскалась всюду, потому что везде была и Арманд. Даже через Германию они ехали в одном купе.

Пролетка остановилась. Ленин живо выпрыгнул первым, подал руку Инессе, законная супруга справилась и так. Когда из повозки выбрались неповоротливые работяги-охранники, рядом остановился другой экипаж, и произошло событие, никак не входившее в планы пролетарского вождя.

От темной стены отделились двое уголовного вида субъектов с «Наганами» на изготовку. Короткий шум сзади красноречиво уведомил, что на охрану уповать не стоит.

– Не двигайтесь и не оборачивайтесь, господа хорошие! – Кремень оставил приблатненную манеру «ботать по фене» и говорил на удивительно правильном языке. – Руки в стороны и не пытаться вытащить стволы.

– Товарищи! – торопливо закартавил Ульянов. – Мы – никакие не господа, а большевики, сражаемся за мировую революцию и счастье рабочего класса против буржуазии и эксплуататоров.

– Спасибо, товарищ! – радостно осклабился бандит, изымая «Браунинг» из ленинского пальто. – Прямо сейчас осчастливишь пятерых пролетариев, не дожидаясь мировой революции. Эй, дамочка! Куда тянешь лапку к сумочке? Наделаю дырок, доктор не заштопает.

Кремень, забрав пистолет, саквояж, бумажник и часы вождя, сделал шаг назад, удерживая револьвер на уровне его груди.

– Феофан! Забери сумку у барыни и мешок у служанки.

Второй грабитель выхватил сумку у Инессы и мешковатую торбу у Надежды. Затем заставил Арманд снять кольца, серьги и брошь. У другой дамы никаких украшений не оказалось – что взять с прислуги.

– До новой встречи, товарищи!

Грабители укатили.

Ульянов потерянно рассмотрел повозку с обвисшим кучером, разлегшихся на мостовой охранников и опустевшую Широкую улицу. Арманд всхлипнула – ей было больно, страшно, из мочки уха шла кровь. До слез жалко парижских украшений. В России таких не найти.

Крупская молчала. Бог с ними, с восьмьюдесятью тысячами, что держал Ильич в саквояже, сами остались целыми – и ладно. Ее до глубины души ранило обращение бандита: служанка. Да, прислуга! При вожде революции и его блистательной любовнице она выглядит как замарашка. А в Шушенском Володька клялся в вечной любви…

– Ротмистр, поворачивай в подворотню. Делим улов поровну и разбегаемся до следующего экса.

Слова генерала про «следующий экс» были условными. Трое офицеров выхватили «Наганы» и расстреляли уголовников. Нельзя оставлять свидетелей провокации, тут марсианин глубоко прав. Никольский отклонился в сторону и проследил, чтобы Владимир с облучка тоже всадил по пуле в незадачливых подельников. К сожалению, господа офицеры должны пребывать в готовности убивать не только уголовную шваль, но и полицейских, а может – таких же армейских служак, оказавшихся по ту сторону баррикад. Учиться переступать через вбитые с молодости моральные принципы надо помалу, с ликвидации свидетелей, по справедливости заслуживающих каторги, но никак не казни.

Феофан и Кремень остались сидеть, только головы склонили, будто заснувши. В полумраке проулка следы револьверных пуль на одежде практически неразличимы. И все же подельники необратимо мертвы.

Юрченкова, сидящего напротив Феофана, скрутило и вырвало на колесо. Он выбрался из экипажа, снова облегчил организм, затем залез на облучок к Бейнцу, не желая ехать лицом к лицу со своей покойной жертвой. Нормальному человеку претит убийство.

К вечеру следующего дня Шауфенбах с газетой «Речь» в руках и с Никольским в кильватере решительно вломился к Ленину в его кабинет на Большой Дворянской. Генерал удивился, насколько уверенно марсианин просочился через толпу настороженных и вооруженных революционеров. Явно применил какие-то чудеса.

Вождь что-то горячо обсуждал с мрачным чернокожаным евреем и суровым молодым кавказцем.

– Здравствуйте, товарищи. Простите, что мешаю, но если вас перестреляют уголовники или оппортунисты, то грош цена остальным вашим потугам.

Шауфенбах швырнул на стол газету, где на первой полосе крупными буквами чернел заголовок: «Полиция нашла трупы участников грабительского нападения на лидера большевиков Ульянова».

Одетый в черную кожу от кепки до сапог революционер, подходивший под описание Якова Свердлова, подхватил листы, и они с Ульяновым просмотрели заметку. В ней говорилось, что неподалеку от Широкой найдены трупы двух известных полиции налетчиков, при одном из них обнаружены бумаги на имя большевистского вождя, а в больницу с разбитой головой доставлен его кучер.

Рябой низкорослый грузин вперился взглядом в вошедших. Его глаза неопределенного цвета сверкнули как стволы винтовок, просунутых меж зарослями усов и бровей.