Чего хотят демоны - Зыков Виталий Валерьевич - Страница 33
- Предыдущая
- 33/59
- Следующая
— И ко мне?
— И к тебе.
Она никогда не лгала. Не умела говорить неправду. Не видела в этом смысла. И если не понимала моего вопроса или не могла на него ответить, признавалась в этом так же честно.
Она никогда не показывала, что ей неприятно моё осторожное ухаживание — спокойно принимая знаки моего внимания, она оставалась равнодушна к ним.
Арника ни разу не повысила голоса, ни разу не обиделась на меня, хотя поводы для этого были. Иногда моё терпение отказывало, и я говорил дерзости, даже грубости, в надежде увидеть в её взгляде боль или хотя бы растерянность, но зеленоватые глаза оставались спокойными, а лицо невозмутимым. Я не мог назвать её прекрасной даже в самых потаённых мыслях. Прекрасное — это изнутри, какое-то душевное озарение, сердечное сияние, а моя Арника была красива, но бездушна.
Временами меня убивала её холодность. Казалось, вот-вот ясный взгляд засияет нежным теплом, в улыбке появятся подлинные чувства, но нет. Напрасно я надеялся на чудо. Отточенные грани холодного ума кололи больнее булавок.
Мой внимательный брат заметил наконец, что со мной творится неладное.
— Зар, мне не нравится, что происходит с тобой в последнее время. Ты сам не свой. В чём дело?
— В Арнике.
— О нет! Неужели до сих пор?! Только не говори, что ты всерьез увлекся цветоводством.
— Лис!
Иногда этот мальчишка полностью оправдывает своё прозвище маленького хищника.
— Ладно, не сердись. Я знал одного типа, страстного любителя орхидей. Он буквально с ума по ним сходил, а ведь они не умеют ни говорить, ни улыбаться, и у них нет таких потрясающих ног, как у твоей Арники.
— Знаешь, меня, кажется, и привлекает именно эта её неприступность.
— Вот что я скажу тебе, братец, тебя избаловали. Ты всегда получал всё и сразу, но стоило в первый раз в жизни нарваться на недоступность, как ты тут же растаял. Это глупо!
— Постой, Лис, она что, не нравится тебе?
— Да, не нравится. Я ей не доверяю. И я всегда опасаюсь того, чего не понимаю. Ты тоже не будешь есть первый попавшийся незнакомый плод только потому, что он красивый, ведь он может оказаться ядовитым.
— Арника — не ядовитый плод.
— Это ещё неизвестно.
Наверное, в каждом из нас есть что-то от Пигмалиона. Стремление создавать и переделывать по образцу собственных желаний. Это льстит самолюбию и удовлетворяет гордость художника, скрытого глубоко в душе.
Положить все силы на создание идеала и в процессе преображения влюбиться в объект собственного творения. Не видеть в упоении своей мнимой силой, что идеал далеко не идеален и что любишь вовсе не его, а новые черты, возникающие по мановению твоей волшебной палочки. И не замечаешь, как меняешься сам…
— Арника, я принёс тебе подарок.
— Подарок?
В красивом взгляде каменная ясность хризолита, лицо спокойно и неподвижно. Оно по-прежнему не кажется мне холодной маской, наверное, из-за глаз, в которых непрерывно струится и переливается что-то необъяснимое.
Она рассматривала маленький куст роз в горшке, который я преподнёс ей, почему-то не решившись дарить срезанные цветы.
— Твоя маленькая копия.
Арника осторожно прикоснулась к тонким лепесткам, погладила зелёные листочки:
— Спасибо.
— Тебе не нравится?
— Нравится.
Она поставила цветок на стол и равнодушно отвернулась от него. Значит, не то, опять не то… Что же я могу придумать ещё?
— Арника, ты любишь музыку?..
Если задумалась, значит, не слышала действительно хорошей. Сейчас проведём эксперимент.
Со своим обычным вниманием она смотрела, как я нажимаю кнопку, регулирую громкость.
— Садись сюда и слушай.
Она присела на диван, а я устроился на полу у её ног. С недавних пор это положение стало доставлять мне огромное удовольствие. Казалось, что, когда она смотрит на меня вот так, сверху, чуть прикрыв глаза пушистыми ресницами, в её взгляде появляется нечто отдалённо напоминающее ласку.
Может быть, я обманывал себя, но всё чаще мне стали видеться в её лице намеки на сдержанные эмоции. Или мне так хотелось их видеть, что ямочка в уголке губ представлялась улыбкой, лёгкий трепет ресниц — волнением, долгий взгляд — интересом?
Прохладная ладонь тронула меня за плечо, и я оглянулся, чтобы дать объяснения:
— Как тебе?
— Не неприятно.
— Хочешь, потанцуем?
— Потанцуем?
— Да. Вставай. Я научу тебя, — я поднялся и потянул её за собой. — Всё очень просто. Подойди ближе. Одну руку мне на плечо. Вот так. Другую сюда…
Я полуобнял ее, испытывая несказанное удовольствие от прикосновений к гибкому, душистому телу.
— Теперь слушай ритм. И слушайся меня, следуй за мной.
Она оказалась очень способной ученицей. Природная гибкость и пластичность возмещали недостаток опыта.
— Молодец, очень хорошо. Ты прекрасно двигаешься.
Какой соблазн поцеловать её сейчас, когда эти губы так близко от моего лица. Так хочется, чтобы золотоволосая голова опустилась на моё плечо, прохладные пальцы прикоснулись к щеке…
Песня оборвалась, и через короткое мгновение тишины зазвучала новая мелодия. Щемящие сердце звуки скрипки… Если бы я не продолжал обнимать Арнику, то не узнал бы, какое впечатление музыка произвела на неё. По стройному телу пробежала волна дрожи, оно напряглось, и Арника повернулось к динамикам:
— Что это?
— Вивальди. Нравится?
— Да… — не очень уверенное, и после нескольких мгновений размышления твёрдо: — Да.
— Ты чувствуешь что-нибудь?
— Не могу объяснить. Странно. Ты не мог бы выключить? — Арника повела плечами, словно хотела освободиться от моих объятий. — Мне не нравится.
— Но ты только что говорила, что тебе нравится музыка!
— Нет, я не хочу больше, — черты её лица вдруг ожили, искажаясь внутренним напряжением. На гладком лбу залегла тонкая, едва заметная морщинка, как будто потемнели, туманясь, глаза. — Выключи.
Невероятно! В ровном голосе ясно слышны нотки волнения. Арника попыталась отстраниться, но я крепко держал ее.
— Выключи!
— Почему? Что ты чувствуешь?
— Не хочу больше.
— Скажи мне, что ты чувствуешь?!
— Пожалуйста…
Поток звуков, вырывающихся из динамика, нарастал, приближаясь к эпицентру бури, и Арника в моих объятиях дёрнулась сильнее:
— Пусти! Выключи! Я не могу больше!
Ослеплённый этим, как мне казалось, пробуждением, опьянённый красотой оживающего, взволнованного, болезненно-напряжённого лица, я только крепче прижал её к себе. Кто бы мог подумать, что Арнику так взволнует музыка?! Неужели я наконец нашёл средство, способное превратить её в человека?
Вот долгожданный, грозный накат последней волны, дрожащий и сверкающий всеми оттенками дождевых капель в лучах солнца, ослепительная вспышка молнии на оконном стекле. Ликующая песня радости и любви… Именно в это мгновение она должна была «проснуться», посмотреть на меня глазами, в которых бы засияли отражения этих сверкающих солнечных брызг, и улыбнуться новой улыбкой, сделавшей её лицо прекрасным…
Арника тихо вздохнула, закрыла глаза, и её тело бесчувственной тяжестью осело на мои руки. Я едва успел подхватить её.
— Арника, что с тобой?!
Как приводить в чувство цветок? Я поспешно выключил центр, оборвав на полноте мелодию, уложил Арнику на диван, смочил виски и лоб водой из графина.
— Прости. Откуда мне знать, что ты потеряешь сознание от музыки!
Наверное, тишина была лучшим лекарством — внезапно, так же как и упала в обморок, Арника открыла глаза.
— Слава богу! Ты очнулась.
Она осмотрела себя. Прикоснулась к мокрому лицу.
— Я… мне стало нехорошо.
— Да. Ты упала в обморок, — я погладил её по влажным у висков волосам, по бархатной щеке. — Я знал многих меломанов, но ещё никто, по-моему, не лишался чувств от классической музыки. Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Только пить хочется.
— Сейчас.
Она взяла стакан из моих рук и выпила его залпом.
- Предыдущая
- 33/59
- Следующая
