Грозовой Сумрак - Самойлова Елена Александровна - Страница 19
- Предыдущая
- 19/71
- Следующая
Не знаю, не хочу знать.
Быть может, в другой раз, когда Габриэль так же будет удерживать меня на грани Самайна и Сумерек, я спрошу у него…
Луна, то и дело выглядывающая в прорехи меж несущимися по небу тучами, была не белой и не желтой – она оказалась розово-багряной, тусклой и почти не дающей света. Темно-красный ореол-корона, обращающий тучи в обрывки знамен, испачканные свежей кровью, безмолвная тьма и черная земля, лишенная снежного покрова, делали Самайн ужасающе тихим, темным и наполненным предчувствием беды.
Я испуганно вздрогнула, когда Габриэль откинул полу плаща, под которой прятал меня во время перехода сквозь годы, но стоило моим глазам привыкнуть к темноте, как я крепко, до боли в судорожно сжатых пальцах, вцепилась в жесткую руку своего спутника.
Окно в Сумерки было так близко, что я могла разглядеть едва заметно светящиеся силуэты в кромешной тьме, что проглядывала из странного разреза – будто бы исполинский нож неровно, небрежно, раскроил небеса, оставив кровоточащую рану в темно-синем своде. Что-то мелькнуло в этом «разрезе», что-то странное, бесформенное – оно подобралось к выходу, протянуло конечность наружу, словно ощупывая воздух над Холмом, и в этот момент ладонь Габриэля легла мне на глаза, не давая рассмотреть то странное, ни на что не похожее существо, что пыталось выбраться из Сумерек.
– Не смотри, Фиорэ. Поверь, этого тебе видеть не следует.
– Что это, Габриэль? – Я крепче сжала его руку, которой он прижимал меня к себе, словно не доверяя мою безопасность даже своему законному времени.
– Узнаешь, когда придет время. Пока еще рано. Помнишь правило призраков прошлого?
– Помню. Если ты видишь призраков, они видят тебя.
– Все правильно. Я не хочу, чтобы оно тебя увидело… и запомнило. Потому что я не всегда буду рядом.
Я застыла в руках Габриэля, напряженно вслушиваясь в тишину – хрупкую, звенящую. Мертвую тишину, которую нарушало лишь странное, еле слышимое позванивание, – словно кто-то осторожно проводил точильным камнем вдоль лезвия клинка. Все громче и громче – теперь казалось, что кто-то проводит мечом по стальным доспехам, оставляя отметины.
– Фиорэ, только молчи, – тихий шепот над ухом – и тяжелая ткань плаща вновь укрывает меня с головой.
Габриэль осторожно убирает ладонь от моего лица, и я вижу, что прямо перед моими глазами в плаще прорезана небольшая дырка – как раз такого размера, чтобы я могла рассмотреть потрясающе красивую женщину, стоящую всего в нескольких шагах от нас.
Белая, как свежевыпавший снег, идеально ровная кожа, что мягко сияет перламутром в нездорово-красном лунном свете. Черные волосы со странным стальным отблеском уложены в высокую прическу, увенчанную небольшой короной с зубцами-лезвиями. Мягкий овал лица, брови вразлет, яркие чувственные губы – женщина, при одном взгляде на которую сердце начинает биться чаще. Она смотрит себе под ноги, хрупкой, изящной рукой приподнимая длинный подол черного платья, ищет что-то среди потемневшего от дождей и холода лиственного ковра. Шуршит палая листва, разгребаемая изящной ножкой, обутой в серебристую туфельку, шелестит подол платья, тихо позванивают, ударяясь друг о друга, многочисленные украшения-амулеты на стройной шее.
– Это Мэбвэн, – негромко произнес Габриэль у меня над головой. – Фаэриэ, что когда-то жила в прекрасном белом замке на утесе у океана. Она с улыбкой встречала рассвет над синей водой и каждую ночь поднималась на самую высокую башню, чтобы быть ближе к звездам. Благодаря ее магии даже замок обрел подобие жизни, стал ее другом, помощником и защитником. Так было до тех пор, пока она по доброй воле не пришла ко мне в услужение…
Женщина в черном платье наконец-то нашла, что искала, – это оказался крупный багряный аметист с небольшой искоркой в глубине камня, спрятанный в клетку из тоненьких серебряных проволочек-паутинок, – и сдавила подвеску в кулаке, подняв к небу неожиданно неприятные светло-серые, как лед на озере, глаза.
– Семь лет она была мне слугой-гостьей и любовницей на ложе. Она сопровождала меня в ночи, когда я выбирался из Холма, вместе со мной скакала на призрачном коне над миром людей. Она узнала вкус свободы – ведь Холм позволял ей становиться собой, сливаться с ее родной стихией, невзирая на Условия. Но ее срок истек – и я вернул Мэбвэн в белокаменный замок на берегу океана, невзирая на мольбы и просьбы оставить ее при себе. – Голос Габриэля звучал тихо, слова звенели, повисали в стылом воздухе как тонкие и хрупкие сосульки на обледенелых веточках. – Она хотела всё или ничего. Требовала любви или ненависти, но не получила ни того ни другого. Но ведь ненависть вызвать куда легче, чем любовь. Достаточно всего лишь разрушить дом, убить сородичей, оставить в одиночестве…
Я невольно вздрогнула, когда в небе раскатисто прогремел гром, а в зарождающейся высоко в небесах буре я расслышала отзвуки искренне-радостного, счастливого смеха. Порыв ветра взметнул подол Мэбвэн, хлынувший ливень моментально промочил ее одежду и волосы, а она раскинула руки, протягивая их буре, как пылкому возлюбленному.
– Ты готова увидеть остальное? То, что я сейчас от тебя скрываю?
Честно говоря – нет. Я не была готова увидеть то, из-за чего Мэбвэн беззвучно смеялась. Струи дождя, скатывающиеся по ее лицу и телу, срывались багряными каплями с подола ее черного платья…
Нет, не черного.
На рукавах появились багряные потеки, которые становились все светлее, все шире. Словно платье когда-то было белым – но его вымочили в свежей крови, высушили колдовством, что обратило пролитую кровь в краску.
В небесах полыхнула молния, и в этот момент порыв ветра сдернул с моей головы плотный черный плащ, которым укрывал меня Габриэль, и мир наполнился звуками – свистом, шелестом и стрекотанием сумеречных тварей, что возникали вокруг нас словно из ниоткуда. Раздались рев и повизгивание зимних ши-дани, что сражались с Сумерками, треск деревьев, по приказу осенниц выдравших свои мощные, развитые корни из земли и медленно направившихся на поле боя. Безмолвные, бесстрастные стражи западного Алгорского холма, в чьих жилах не течет живая кровь – лишь прохладная сладковатая вода, те, кого нельзя убить, нанеся глубокую рану – только разрубив на куски или же обдав жарким пламенем, чтобы затрещала, сгорая в огне, шероховатая кора, черными угольками оборачивались веточки-пальцы. Не зря среди людей до сих пор живет легенда о живых деревьях, охраняющих покой ши-дани, не пуская в запретные места никого из людей. Якобы такой лес живет сам по себе, и любой, кто на беду свою забредет в таковой, не имея на теле креста из холодного железа или в руках хорошо заточенного топора, обречен на смерть с того момента, как ступит под густую тень ярко-зеленой листвы.
Совсем рядом раздался громкий женский крик. Я обернулась и увидела, как одну из осенниц, что управляла частью древесных стражей, стаскивают на землю со спины оборотившегося седым медведем зимнего ши-дани. Услышала, как могучий снежный зверь ревет, разбрасывая мощными ударами лап тех, кого позже люди назовут глайстигами, полулюдьми-полукозами, что питаются кровью поверженных врагов или же украденных из кроваток маленьких детей, – но не может пробиться к подруге, которую уже и не видно было за суетливо толпящимися сумеречными.
– Но почему ши-дани не воспользовались оружием? – тихонько шепнула я, отводя взгляд от вставшего на задние лапы серебристого медведя, на светлой шкуре которого уже расцветали алые кровавые пятна. – Почему бьются, полагаясь лишь на себя?
– Потому что Мэбвэн – Королева Мечей. Ее сила позволяет любой клинок обратить против владельца, и управляет она любым металлом – что серебром, что сталью, что холодным железом. И только мечи, созданные с помощью волшебства, а не жара кузнечного горна, не подчинены ее воле. Это – одно из ее Условий.
– А как же древо королей, сердце Осенней рощи? Разве его листва не могла бы стать мечами для ши-дани? – Я отвернулась, не в силах наблюдать за жестоким кровопролитием и дальше, все внимание сосредоточив на женщине в кровавом платье, что стояла в гуще сражения, – но никто, ни сумеречные, ни ши-дани почему-то не осмеливались к ней приблизиться.
- Предыдущая
- 19/71
- Следующая
