Когда завидуют мертвым - Цормудян Сурен Сейранович "panzer5" - Страница 36

• Предыдущая
• 36/131
• Следующая

— Ядерный удар по Москве нанесли из метро, — мрачным голосом ответил сталкер.

— Как это?

— Не знаю как. Но знаю, что в трех местах рвануло. Сначала один взрыв, люди подумали, что воздушный удар. Паника. Неразбериха. Полгорода ломанулось в метро. И после этого еще два взрыва. Хотя некоторые говорят, что взрывов было больше. Может, даже и пять. Но я думаю, что три. Хотя какая разница…

— Так зачем они в метро бежали все?! — воскликнул Николай, с интересом слушая сталкера.

— Как зачем? Я же говорю, после первого взрыва народ подумал, что это воздушный удар. А метро московское лучше всякого бомбоубежища было. — Барс задумчиво покачал головой и вздохнул. — Я помню, еще до ядрены, когда студентом был, книжку читал фантастическую. Про ядерную войну. Точнее, про жизнь после нее. Там люди выжили только в московском метро. Очень модная книжка была. До дыр зачитывали. Если бы я тогда на даче загородной у родителей не отдыхал, то, наверное, первым делом тоже в метро побежал бы. — На лице сталкера появилась горькая усмешка. — Знаете, где я эту книжку купил?

— Где? — спросил Варяг, с сочувствием глядя на Барса.

— В метро! — громко ответил сталкер и вдруг залился каким-то истерическим смехом.

— Черт! — Спящий Аксай вскочил со своего места и схватил Барса за плечи.

— Он про метро говорил? — спросил командир сталкеров у Яхонтова.

— Да. — Варяг кивнул. Было непонятно, что происходит с Барсом, который еще секунду назад казался вполне нормальным.

— Твою мать! Братишка, зачем ты! — закричал старший сталкер.

Остальные москвичи тоже проснулись.

— Что с ним? — тихо спросил Николай у Армагена, который спал на его сиденье.

— Да когда речь про метро заходит, с ним всегда такое. — Хачикян протер глаза и уселся рядом с Николаем.

— А из-за чего?

— Да, в общем… Девушка у нега там погибла. Он сам метро любил раньше. Это ведь целая субкультура подземных романтиков в Москве раньше была. И на факультете учился метростроевском. И познакомился он с ней там, в метро. Она тоже студенткой была и в книжном ларьке подрабатывала продавщицей на одной из станций. «Охотный ряд», кажется. Мы с ним тогда уже знакомы были. Помню, он полгода места себе не находил. Все время ездил на ту станцию и пытался заговорить с ней. Да только смущался, покупал книгу и обратно. А потом я помочь ему решил. Ну, физиономия у меня кавказская. И так люди косятся, так я еще пьяного из себя изобразил и приставать к ней начал. А тут он. Как дал мне в морду. Герой. — Армаген грустно улыбнулся. — Вот и познакомились. И книжка у нее в продаже появилась про метро. Она сама ее, сидя в ларьке, читала. Короче, нашли они общий интерес. Она славная была девчонка. Не пила, не курила. Не испорченная столичной жизнью, полной соблазнов. Она долго смеялась, когда выяснила, что мы все инсценировали. Катюшка. Я сам в нее тайно влюбился. Но они с Борькой, с Барсом то есть, хорошей парой были. Красивой. А потом поссорились. Глупость какая-то. По мелочи. Он на загородную дачу к родителям уехал. Я к нему. Не дури, мол, братец, вернись к ней. Он тогда собрал на даче самые красивые цветы, что мама его выращивала, и решил поехать к ней и сделать предложение. А на следующий день… Все кончено было… Тэр аствац,[1] сколько же таких изорванных судеб…

Барс уже не смеялся. Истерика прекратилась. Он сидел на своем сиденье и, повернув голову, тоскливо глядел в смотровую щель. Аксай не убирал руку с его плеча и что-то тихо говорил товарищу. Барс в ответ лишь несколько раз кивнул.

Затем повернул голову в сторону Николая и, вздохнув, сказал:

— Просто никогда не надо ссориться. Надо каждой секундой дорожить. Как последней. Я до сих пор простить себе не могу. И слезы ее забыть не могу в нашу последнюю встречу и первую ссору…

— С любимыми не расставайтесь. Всей кровью прорастайте в них. И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг, — сказал задумчиво Армаген.

Сквернослов сидел в каком-то напряжении и вдруг резко просунул руку в окно, соединяющее с кабиной водителя, и, толкнув сидевшего за штурвалом лунохода космонавта, громко произнес:

— Андрей, останови, пожалуйста.

— Что? Зачем?

— Останови. Мне до ветру надо.

Вездеход остановился. Яхонтов осмотрел в перископ местность вокруг. Никаких признаков наличия людей или животных поблизости.

— Можно выходить, — сказал он. — Оружие не забудь. Я с тобой.

— Не надо, — бросил Вячеслав и, схватив свой автомат, ловко и быстро выбрался через шлюз.

Яхонтов посмотрел ему вслед и хлопнул по плечу Васнецова.

— Коля, ну-ка за ним давай.

Выбравшись на улицу, Васнецов не увидел брата. Вокруг лежали поваленные деревья. Несколько ржавых остовов машин. Со стороны сгнившего грузовика с железным фургоном послышался всхлип. Осторожно зайдя за машину, Николай увидел Вячеслава. Он стоял, облокотившись на давно лишенный колес грузовик, и, закрыв ладонями лицо, тихо плакал.

— Слава, что случилось? — с тревогой в голосе спросил Николай, подскочив к Сквернослову.

— Аленка, — мотнул тот головой.

— Что? Что Аленка? С улицы Советской?

— Да. Ее плитой бетонной раздавило во время землетрясения. А я не знал ничего, понимаешь. Мы когда к ангару подошли, я только тогда узнал. Помнишь трупы в мешках? Там она была. Спала со своей куклой после ночной смены в оранжерее, и тут… Месиво… Ее вместе с этой куклой и похоронили, потому что там сплошное месиво… Все перемешалось… Господи, Коля, как же больно. Как больно-то! А тут эта история! Суки! Как так можно! Неужели они никогда никого не любили?! Сколько ненависти надо было, чтобы натворить такое с миром! С людьми! Суки!

— Славик, я…

— Коля, уйди! Уйди, как брата прошу! Дай одному побыть хоть несколько минут! Уйди, пожалуйста!

— Ладно. Ты, это… Ты…

— Брат, все нормально, — махнул рукой Вячеслав, продолжая лить слезы. — Только дай мне пять минут. А сейчас уйди.

Николай нехотя побрел в сторону лунохода. Затем остановился в нескольких метрах от машины. Шар перископа медленно вращался на крыше. Задержал свой стеклянный глаз на нем и снова стал медленно поворачиваться. Это, судя по всему, Варяг осматривал горизонт. Васнецов решил не возвращаться в луноход. Во-первых, оставлять Сквернослова одного на улице нельзя. Во-вторых, он вдруг сейчас наконец осознал, что находится в Москве. Он почувствовал какое-то непонятное чувство гордости. Однако вкусить в полной мере это ощущение не давала история Барса и горе Вячеслава. Николай не был близко знаком с той Аленой, но, когда его названый брат с ней общался, он часто ее видел. Сейчас Васнецов пытался вспомнить лицо девушки, но не мог. Он помнил, что она была красивая. Но черты ее лица ускользали от воспоминаний. Николай много слышал о любви, но точно знал, что это чувство знает только понаслышке. Он сторонился девушек из-за той истории с пьянкой. Он чувствовал, что неинтересен противоположному полу из-за своей молчаливости и неспособности быть грубым, безмерно веселым и общительным. Он иногда чувствовал, что какое-то странное наваждение влекло его к девушкам, но склонность его характера к отчужденности была гораздо сильнее инстинктивного влечения. Конечно, Николай часто испытывал сильные душевные муки оттого, что был лишен женского внимания и так необходимых порою ласк, но сейчас он был рад тому, что любви он не знал и ему не о ком было тосковать. Видя, как сейчас страдают Барс и Сквернослов, он, ощущая сочувствие к ним, одновременно радовался тому, что его сия чаша миновала. Зачем нужна любовь, если она делает такое с людьми? На ум снова пришла та песня про черных людей, не знающих любви, и ему стало стыдно: что в той боли, которую сейчас испытывал его названый брат, он умудрился найти для себя удовлетворение. Васнецов стал ругать себя за этот цинизм. Захотелось вернуться к Славику и обнять его. Но вдруг он услышал странный знакомый скрип. Что-то скрипнуло после порыва ледяного ветра, и звонкое эхо вспорхнуло над пустошью бывшего Битцевского парка. Еще порыв. Скрип повторился. Качели?!

• Предыдущая
• 36/131
• Следующая