В тени граната - Холт Виктория - Страница 54

• Предыдущая
• 54/59
• Следующая

Когда он оглядел небольшую комнату, его лицо исказила гримаса. Так вот где самый честолюбивый человек в Европе проведет свои последние дни на земле?

И тут же посмеялся над собой. Его последние дни! Его всегда было нелегко победить, да и теперь он этого не допустит. Немного отдохнув, он будет готов продолжить свою поездку; достаточно одного урока — он будет больше отдыхать, откажется от своих омолаживающих эликсиров и будет вести такой образ жизни, который больше пристал человеку его возраста. Снизив физическую нагрузку, он сможет направлять государственные дела, лежа на кушетке. Благодарение Богу, он полностью владеет своими умственными способностями.

Но пока он лежал в этой неказистой хижине, из деревни Велилья в Арагоне получили известие. В этой деревне был колокол, по слухам обладавший чудотворной силой: он звонил, когда Арагону грозило какое-то большое несчастье. Некоторые смельчаки пытались помешать колоколу звонить, но все кончалось их гибелью. Говорили, что колокол начинает или перестает звонить сам по себе, в знак предостережения.

А теперь, утверждали слухи, колокол звонит, предвещая неминуемую смерть великого Фердинанда Арагонского.

У окружающих Фердинанда людей был такой ошеломленный вид, что он спросил, что их беспокоит, и один из них, не выдержав его настойчивых расспросов, рассказал Фердинанду, что колокол Велильи предупреждает о приближении беды.

Это известие повергло Фердинанда в ужас, потому что до этого момента он не верил в приближение смерти. К другим людям она могла прийти, он же с юных лет считал себя бессмертным, а такие придуманные самому себе легенды очень живучи.

Но колокол звонил... звонил, отнимая у него жизнь.

Он сказал:

— Я должен составить завещание.

В этот момент он благодарил Господа... и Изабеллу... за Хименеса, потому что, думая о звонящем колоколе Велильи, Фердинанд больше всего заботился не о себе, а о благе своей страны. Хименесу он мог довериться. Этот человек был выше упреков, выше амбиций, он никогда не станет осыпать почестями своих друзей и семью, если не будет по настоящему убежден, что они их заслуживают. Даже теперь он помнил все, чем был обязан Изабелле, и своими блестящими способностями будет служить семейству Изабеллы.

Тогда регентом Испании, пока его внук не подрастет, будет кардинал Хименес, архиепископ Толедский.

Фердинанд знал, что Хименес будет поддерживать Карла. Лицо у него исказилось. «О, если б я был не на смертном одре! О, если б я мог бороться за королевство и даровать его моему внуку Фердинанду!»

Но все это было неподвластно умирающему. Речь не шла о наследовании Кастилии; что же касается Арагона и Неаполя, то они должны перейти к Хуане — безумной Хуане, пленнице замка Тордесилья, и ее наследникам. Регентство Кастилией должно перейти к Хименесу, а регентство Арагоном — к его дорогому сыну архиепископу Сарагосскому.

Фердинанд криво усмехнулся, и ему показалось, что у его постели появилась его первая жена Изабелла, и что он резко обратился к ней: «Да, Изабелла, моему внебрачному сыну, моему дорогому, кому я даровал звание архиепископа Сарагосского, когда тому было шесть лет. Каким это было для тебя потрясением, моя чопорная Изабелла, когда ты узнала о его существовании! Но видишь, он хороший и благородный мальчик, разумный человек и его любит народ. Арагонцы любят моего незаконнорожденного сына больше, чем любила его ты, Изабелла».

Он не забудет своего внука Фердинанда. Ежегодно он будет получать пятьдесят тысяч дукатов и долю в Неаполе. Что касается Гермэны, ее нужно обеспечить. Ей определили тридцать тысяч золотых флоринов и, пока она остается вдовой, эта сумма будет увеличена на пять тысяч. Долго ли это продлится? Он представил ее — веселую Гермэну, с супругом, которому не нужно прибегать к эликсирам. Его чуть не задушил ревнивый гнев, и чтобы восстановить дыхание, ему потребовалось сдержать себя.

Он увидел стоящего рядом с постелью человека и спросил:

— Кто это?

Подошли его слуги и сказали: — Ваше Величество, это Адриан Утрехтский, он прибыл сюда, как только услышал о недомогании Вашего Величества.

Чтобы скрыть свой гнев, Фердинанд отвернулся к стене. Адриан Утрехтский, главный советник его внука Карла.

Итак, подумал он, черные вороны уже начали слетаться. Сидят и ждут, пока погаснет последний проблеск жизни. Они ошибаются. Я не собираюсь умирать.

Он повернулся и прохрипел:

— Скажите... этому человеку, чтобы он ушел. Он пришел слишком рано. Отошлите его.

И Адриану Утрехтскому пришлось покинуть дом. Но Фердинанд ошибался.

Несколько дней спустя, когда его камергеры подошли к постели, чтобы пожелать ему доброго утра, они увидели, что он мертв.

Рождественские празднества закончились, и Катарина была рада. Она ждала ребенка в феврале и твердо решила не переутомляться.

Генрих, как и прежде, был с ней нежен. Его вполне устраивало, что во всех празднествах, где он играл центральную роль, она оставалась всего лишь зрительницей. Он заботливо уговаривал ее пойти лечь в постель и отдохнуть, а сам затем отправлялся к Элизабет Блаунт или, быть может, к какой-то другой молодой женщине, которая пришлась по вкусу.

Катарина не возражала. Она терпеливо ждала.

Та зима выдалась суровой, самой холодной, как могли припомнить; и когда стоял ужасный мороз, и Темза покрылась таким толстым льдом, что по нему могли проезжать на телегах, к Генриху принесли известие о кончине Фердинанда.

Тот встретил его в приподнятом настроении. Умер этот старый обманщик Фердинанд. Генрих так и не простил его за то, что тот его одурачил. С ним уходила старая эра, Генрих хорошо это знал. В Испании будет править другой. Генриху хотелось громко расхохотаться. Им станет тот мальчишка, с которым он познакомился во Фландрии — этот еле ворочающий языком неотесанный парнишка, с глазами навыкате и мертвенно бледной кожей. Полная противоположность Фердинанду.

Генрих вовсе не был недоволен. Теперь свою ненависть и зависть, которые он испытывал к испанскому властителю, он обратит на короля Франции, это обворожительное создание с хитрыми глазами, кто показал свою храбрость и начал свое правление, дав своему народу победу — как в свое время это хотел сделать Генрих.

Но пока что умер Фердинанд.

— Это будет для королевы потрясением,— сказал он Уолси, когда они обсуждали новость.— Лучше скрыть это от нее, пока не родится ребенок.

— Внимательность Вашего Величества можно сравнить лишь с вашей мудростью.

— Значит, вы, э, согласны, что ей не следует говорить?

— В ее нынешнем состоянии говорить ей было бы неосмотрительно. Может случиться еще одна беда.

Король кивнул. В его глазах появилось коварное выражение. Уолси были понятны его мысли. В лице своего отца Катарина потеряла могущественного союзника. Если теперь король решится дать ей развод, ни одна великая держава в Европе не возмутится таким с ней обращением, так как вместо воинственного и хитроумного отца-покровителя у нее есть лишь юный и неопытный племянник.

Уолси подумал: роди здорового сына, Катарина, или же тебе будет угрожать большая опасность.

— Я доведу до всеобщего сведения,— сказал Уолси,— что под страхом навлечь на себя неудовольствие Вашего Величества, никто не должен сообщить королеве о смерти ее отца.

Ребенок Катарины родился 18 февраля 1516 года в Гринвичском дворце. Катарина пришла в себя и услышала крик ребенка. Ее первой мыслью было: «Значит, ребенок жив».

Вокруг своей постели она увидела лица, и среди них Генриха. Она услышала, как кто-то сказал:

— Ребенок здоров, Ваше Величество. Ребенок живет.

Она ощутила огромное удовлетворение. Как она любит этого ребенка! «Всю жизнь я буду его любить,— подумала она,— хотя бы за ту радость, что он принес мне в эту минуту».

Но почему они сказали «ребенок»?

• Предыдущая
• 54/59
• Следующая