Друг - Лем Станислав - Страница 3
- Предыдущая
- 3/13
- Следующая
– Речь идет о каком-нибудь аппарате?
– Что? Что вы говорите?! Откуда, откуда вы… – выпалил перепуганный Харден, как если бы я сказал нечто неслыханное. Казалось, он хочет попросту удрать.
– Но ведь это ясно, – по возможности спокойно ответил я, стараясь улыбнуться. – Вы одалживали у меня провод и вилки, а стало быть…
– О, вы необычайно проницательны, крайне проницательны, – в словах Хардена звучало не одобрение, а скорее испуг. Нет, никоим образом, то есть – вы ведь человек чести, не правда ли? Могу ли, смею ли я просить вас… То есть, одним словом, не пообещаете ли вы мне, что никому… что сохраните все, о чем мы говорим, в тайне?
– Да, – ответил я решительным тоном и, чтобы убедить его, добавил: – Я никогда не нарушаю данного слова.
– Я так и думал. Да! Я был в этом убежден! – сказал Харден, сохраняя хмурое выражение лица и не глядя мне в глаза. Еще раз потер подбородок и прошептал: – Знаете… есть кой-какие помехи. Не знаю почему. Не могу понять. То почти хорошо, то ничего не разберешь.
– Помехи, – повторил я, потому что он умолк, – вы имеете в виду помехи приема?
Я хотел добавить: «У вас есть коротковолновый приемник», но успел произнести только «У вас…», как он вздрогнул.
– Нет, нет, – прошептал Харден. – Речь идет не о приеме. Кажется, с ним что-то стряслось. Впрочем, откуда мне знать! Может, он просто не хочет со мной говорить.
– Кто? – снова спросил я, потому что перестал понимать Хардена; тот оглянулся и еще тише сказал:
– Я принес это с собой. Схему, вернее, часть схемы. Я, знаете ли, не имею права, то есть не совсем имею право показывать ее кому бы то ни было, но в последний раз получил разрешение. Это не моя работа. Вы понимаете? Мой друг, речь идет, собственно, о нем. Вот рисунок. Не сердитесь, что нарисовано так плохо, я пытался изучать различные специальные книги, но это не помогло. Все надо изготовить, сделать в точности так, как нарисовано. Я бы уж позаботился обо всем необходимом. Все уже есть, я раздобыл. Но мне этого не сделать! С такими руками, – он вытянул их, худые желтые пальцы дрожали перед моим лицом, – вы же сами видите! В жизни я ни с чем подобным не сталкивался, мне и инструмента не удержать, такой я неумелый, а тут нужна сноровка! Речь идет о жизни…
– Быть может, вы покажете мне рисунок, – медленно проговорил я, стараясь не обращать внимания на его слова, и без того он слишком смахивал на помешанного.
– Ах, простите… – пробормотал Харден.
Он расстелил на письменном столе кусок плотной бумаги для рисования, накрыл его обеими руками и тихо спросил:
– Нельзя ли закрыть дверь?
– Разумеется, можно, – ответил я, – часы дежурства уже кончились. Можно даже запереть на ключ, – добавил я, вышел в коридор и умышленно громко, чтобы он слышал, два раза повернул в замке ключ. Я хотел завоевать доверие Хардена.
Вернувшись в комнату, я сел за письменный стол и взял в руки рисунок. Он никак не походил на схему. Он вообще ни на что не походил, разве что на детские каракули: попросту нарисованы соединенные между собой квадраты, обозначенные буквами и цифрами, – не то распределительный щит, не то какой-то телефонный коммутатор, изображенный так, что волосы вставали дыбом. Символы не использовались, конденсаторы и дроссели были набросаны «с натуры», словно их рисовал пятилетний ребенок. Смысла во всем этом не было ни на грош, поскольку оставалось неизвестным, что означают эти квадратики с цифрами. Тут я заметил знакомые буквы и числа обозначения различных катодных ламп. Всего их было восемь. Но это не был радиоаппарат. Под квадратиками располагались прямоугольнички с цифрами, которые уже ничего мне не говорили; там же виднелись и греческие буквы – а все вместе выглядело как какой-то шифр или просто как рисунок сумасшедшего.
Я разглядывал эту мазню довольно долго, слыша над собой громкое дыхание Хардена. Я не мог даже приблизительно уловить идею аппарата в целом, но продолжал изучать рисунок, чувствуя, что из Хардена больше ничего не вытянешь, а стало быть, придется обойтись тем материалом, который лежал передо мной. Не исключено, что если я нажму на Хардена и потребую показать и разъяснить кое-что, то он перепугается и сбежит. И так уж он оказал мне большое доверие. Поэтому я решил начать с рисунка. Единственная понятная часть напоминала фрагмент каскадного усилителя, но скорее это был мой домысел, поскольку, как я уже сказал, все в целом представляло собой нечто совершенно неизвестное и запутанное. Была подводка тока с напряжением в 500 вольт – настоящий бред радиотехника, которого мучают кошмары. Имелись также надписи, которые должны были, по-видимому, служить руководством тому, кто бы собрал эту установку; например, замечания о материале, из которого следовало изготовить распределительный щит. Присмотревшись как следует к этой путанице, я обнаружил нечто удивительное: наклонные прямоугольнички, стоящие на ножках и обрамленные шторками, что-то вроде колыбелек. Я спросил Хардена, что это такое.
– Это? Это будут экраны, – ответил он, показывая пальцем на другой точно такой же прямоугольничек, в который действительно было вписано мелкими буквами слово «экран».
Меня это просто сразило. Скорее всего Харден совершенно не отдавал себе отчета в том, что слово «экран» означает в электротехнике нечто совершенно иное, чем в обыденной жизни, и там, где речь шла об экранировании отдельных элементов аппаратуры, то есть об отделении друг от друга электромагнитных полей заслонками, или экранами, из металла, со святой наивностью нарисовал экранчики, которые видел в кино!
И в то же время в нижнем углу схемы располагался фильтр высоких частот, подключенный совершенно новым, неизвестным мне способом, необычайно остроумно – это была просто первоклассная находка.
– Вы сами это рисовали? – спросил я.
– Да, я. А что?
– Тут есть фильтр, – начал я, указывая карандашом, но он прервал меня:
– Простите, я в этом не разбираюсь. Я рисовал, следуя указаниям. Мой друг… он, стало быть, является в некотором смысле автором…
Харден умолк. Внезапно у меня блеснула идея.
– Вы общаетесь с ним по радио? – спросил я.
– Что? Конечно, нет!
– По телефону? – непоколебимо выспрашивал я. Харден внезапно начал дрожать.
– Что… что вам нужно? – пролепетал он, тяжело опираясь на стол. Казалось, ему делается дурно. Я принес из мастерской табурет, на который он опустился, словно одряхлев за время разговора.
– Вы с ним встречаетесь? – спросил я. Харден медленно наклонил голову.
– Почему же вы больше не пользуетесь его помощью?
– О, это невозможно… – сказал он, неожиданно вздохнув.
– Если ваш друг находится не здесь и с ним нужно объясняться на расстоянии, то я могу одолжить вам мой радиоаппарат, – сказал я не без умысла.
– Но это ничего не даст! – воскликнул Харден. – Нет, нет. Он действительно здесь.
– Почему же он сам не зайдет ко мне? – бросил я. Лицо Хардена исказила какая-то спазматическая улыбка.
– Это невозможно. Он не является… его нельзя… Поверьте, это не моя тайна, я не имею права ее выдать… – неожиданно горячо сказал Харден с такой доверчивостью, что я поверил в его искренность. От напряжения у меня разламывалась голова, но я не мог уразуметь, о чем идет речь. Одно было абсолютно ясно: Харден совершенно не разбирался в радиотехнике, а схема была творением друга, о котором он выражался столь туманно.
– Послушайте, – неторопливо начал я, – что касается меня, то можете быть полностью уверены в моем уменье хранить тайны. Я не хочу даже спрашивать, что вы делаете и для чего это предназначено, – я указал на рисунок, – но, чтобы помочь вам, мне надо, во-первых, скопировать рисунок, а во-вторых, мою копию должен просмотреть ваш друг, который, по-видимому знает в этом толк…
– Это невозможно… – прошептал Харден. – Я… я должен был бы оставить вам рисунок?
– А как же иначе? Вам надо смонтировать этот аппарат не так ли?
– Я… я бы принес все что нужно, если вы позволите, – сказал Харден.
- Предыдущая
- 3/13
- Следующая
