То, что меня не убьёт...-1 - "Карри" - Страница 20

• Предыдущая
• 20/77
• Следующая

Миль, чтобы доставить бабушке удовольствие, закружилась снова, жалея, что не может при этом напевать, как все делают… И вдруг остановилась. Издалека, с другого конца вестибюля, за ней пристально, с тоской следила худенькая невзрачная девочка. Девочка была на празднике тоже, но не в новогоднем костюме, а в обычном платье. В то время все одевались из одного магазина, носили более-менее однообразную одежду, добротную и вполне приличную, красивую даже и разноцветную, но почему-то всегда хотелось чего-то другого, непонятно чего, чтобы не как все, а как я… Мода, что ли, такая была? Или ткани? Или красители?

Миль никогда об этом не думала, она всегда была довольна тем, как её одевали, вещи были к ней дружелюбны. А если вдруг нет — то и до свиданья, никогда её не заставляли носить колючее или навырост, или ставшее малым, ворчали, правда, порой, что вещи на ней горят — так на кого не ворчали?

А эта вот девочка… Её одевала женщина, торопливо застёгивала, напяливала, завязывала, засовывала… Такая же, как дочка, с попыткой выглядеть нарядно, но — никакая. Девочка безучастно позволяла себя одевать, а сама жадно, неотрывно разглядывала ровесницу в розовом наряде феи, весело кружившуюся в танце, всю такую сверкающую, с удивительной, прекрасной куклой-барышней, такой же весёлой и сказочно красивой…

Миль вдруг разглядела её застиранные, вытянувшиеся на коленках тёплые штаны, уже не раз зашитые, заправленные в сапожки с потёртыми носами, длинноватое тёмно-малинового цвета пальто на вате с коричневым цигейковым воротником, чёрную кроличью шапку, трикотажные шарфик и варежки — разных цветов. И тоскливый, безысходный взгляд.

Этот взгляд что-то сдвинул в душе Миль, вызвал протест — и она сорвалась и побежала догонять ту девочку, которую уже уводили, а она всё оборачивалась, чтобы ещё посмотреть на чужой праздник.

Бабушка ничего не успела сказать, как Миль вернулась и потащила её к гардеробу, возле которого почти никого не осталось. И только получив свои и внучкины одёжки, бабушка хватилась:

— Эй, а кукла твоя где?!

Глядя бабушке в глаза, Миль махнула рукой на входную дверь, в которую как раз, пугливо озираясь, выходила, ведя дочку за руку, женщина в тёмно-зелёном пальто и сером пуховом платке. Мария Семёновна разглядела, что дочка её прижимает к себе что-то яркое, рыжее и розовое… И только руками развела:

— Подарила?! И не жалко было?

Миль улыбнулась и тоже развела руками. Может, и жалко, но что сделано — то сделано. Хорошо, что у неё не было времени подумать, а то бы, глядишь, и передумала. А так — теперь и у той девочки будет праздник, и у неё, Миль, на душе легко и весело! Улыбка никак не помещалась внутри, губы сами разъезжались, и Миль, вместо того, чтобы одеваться, опять закружилась по пустеющему вестибюлю. И по дороге домой она не шла, а вытанцовывала вокруг бабушки. И всё вспоминала, как засияли, сперва робко, потом радостно, глаза той незнакомой девочки, когда прямо ей в руки вложили рыжее чудо в розовом платье…

Каникулы были у всех, и у больших, и у маленьких, во дворе опять стало весело и интересно. Поэтому Миль большую часть дня пропадала на улице, что бабушка только приветствовала. Там, посреди двора, возвели высокую деревянную горку, полили скат водой, та в положенный срок замёрзла, и теперь все, плюхаясь на фанерку, с радостным визгом старались уехать как можно дальше, когда кучей-малой, друг на дружке, а в редких случаях — поодиночке. Съехать в одиночку можно было очень далеко и потом гордо пройти мимо барахтавшейся на ледяной дорожке «кучи», но удавалось это редко — кто-нибудь из «кучи» обязательно старался догнать везунчика и, прицепившись, попользоваться удачей, испортив, разумеется, все его достижения. Да и возвращаться после дальней поездки приходилось долго. Так что, увернувшись от «наездников» пару раз, Миль принялась совершенствоваться в езде «кучей». Это было проще, но травматичней, да и от валяния в снегу отделаться не получалось. Состав «кучи» таким образом постоянно обновлялся, а порой переодеться и вернуться не удавалось — родители бдительно следили, чтобы каникулы не перешли в заболевания. И слава Богу, а то ребятня, даже замёрзнув, домой не торопилась. Как-то само собой получалось: подышишь на варежку, тепло проникнет внутрь, пальцы на время согреются — вот и здорово, играем дальше, и как забавно было стучать обледеневшими варежками одной об другую, как пасхальными яйцами! Замёрзшие ноги согревались, если затеять игру в «пинашки» — водящий, пиная твёрдый кусок снега или льдину, должен был попасть по чьим-нибудь ногам. Пятнадцать минут таких прыжков и уворачиваний — и согреваешься в любом случае, как бы ни озяб. Ещё можно было сесть на очень удачно обломанный участок палисадника — так, чтобы замёрзшие ноги болтались свободно — и энергично дрыгать ими до тех пор, пока не согреются. И они согреются обязательно!

А после — снова плюхаться в сугроб на спину и делать «снежную бабочку» и «ангела», как называют их в других дворах. Или, если шёл снег, стараться поймать ртом самую крупную снежинку. Или строить из твёрдых обломков снега крепость и бросаться через неё снежками. И обязательно пососать вкуснющую сосульку — не говорите мне, что вы не пробовали! И не ели чистого свежего снега, только что выпавшего, выбирая, где, по вашему мнению, почище!

Если погода была тёплая, катали снеговиков и остро завидовали тем, кому позволили вынести из дому акварель, чтобы расписать своих снегурочек и зайчиков. Миль в таком конкурсе участвовала только один раз — ей было очень жаль свою красивую снегурочку, которую тут же, глупо ухмыляясь, разбил, то ли из зависти, то ли пытаясь таким неуклюжим способом познакомиться, какой-то неумеха-неудачник…

Катали наперегонки друг дружку в санках — по одному и «паровозиком»- кто увезёт больше и быстрее. Пели при этом песни… Особым шиком среди, конечно, старших ребят было катание на снегокатах — сваренных из толстых железных изогнутых прутьев, с поперечиной для ног. Надо было одной ногой встать на эту подставку, а другой отталкиваться от дороги — как на самокатах, а руками следовало держаться за гнутую ручку — она была прямо перед тобой, как у коляски. Это было совсем не трудно, железные полозья скользили легко, развивая большую скорость. Вот, видимо, из-за скорости младшим детям и дали прокатиться всего по разу и только по двору. А потом умчались кататься по городским тротуарам.

Двумя перекрёстками дальше имелась небольшая площадь, с одной стороны ограниченная несколькими магазинами, с другой — длинной решёткой Летнего сада, с третьей стояли жилые дома, а четвёртая представляла собой широкий цветник, зимой засыпанный снегом. И на этой площадке городские власти ставили высокую ёлку, самую обычную, зелёную и колючую. На макушке у неё горела большая красная звезда, по ветвям вилась гирлянда из разноцветных лампочек — точно таких, как у всех дома светили с потолка, только покрашенных, но на ели они смотрелись очень даже. А вместо обычных картонно-бумажных игрушек, сделанных учениками ближайшей школы на уроках труда, развесили настоящих кукол и надувных зверюшек. Нижние ветки заблаговременно срезали на высоту человеческого роста, залезть на ель было нельзя, да и висели игрушки на самых концах веток, прикрученные, как следует — за всю зиму на глазах Миль ветер только однажды сорвал куклу, и досталась она какой-то тётке, которую катал на саночках, как маленькую, её дядька. Миль долго недоумевала, зачем кукла такой взрослой тёте, когда кругом бегало полно ребятишек. Но тётка кукле всерьёз обрадовалась. Может, она была не такой уж взрослой, какой показалась?

Миль с бабушкой часто бывала на этой площади и успела не по разу облазать все тамошние чудеса. И стоявшие но углам четыре расписных фанерных домика, внутри которых вдоль стен имелись ледяные скамеечки, а под окошками — столики. Удобно в домиках было только детям, а прочие туда не помещались, да и дверные проёмы были низкие. Наверное, поэтому в них никто не гадил.

• Предыдущая
• 20/77
• Следующая