Кутерьма - Котовщикова Аделаида Александровна - Страница 5
- Предыдущая
- 5/21
- Следующая
— Я же тебя, тетечка, не вызывала. Скажешь, нет? — Ленивый смешок племянницы, сопровождавший эти слова, взбесил Анну Петровну.
— Нет, ты не просила меня приехать, — сказала она насмешливо. — Ты только прислала телеграмму: «А Коля опять заболел». И как у тебя на телеграфе приняли это дурацкое «а»?
— Меня спросили: «„А“-то зачем?» Я сказала: «Надо».
И оставили. Что им — жалко?
— И телеграфом ты послала мне двадцать рублей. Хотя телеграфом раз в пять дороже, чем почтой. Тут и медведь поймет, что на дорогу. Чтобы срочно выехала.
— Это уж твое дело было, как поступить.
— Я там все дела бросила. Васька, соседей там одних мальчонка, только стал подтягиваться по арифметике… При клубе детскую самодеятельность начали организовывать… И работу хорошую только что получила. Страниц двести дал в перепечатку один профессор из Ялты. Пришлось вернуть…
— Ну и не ехала бы, раз вся общественная работенка там без тебя проваливается. Колька посидел бы один запертый, ничего бы с ним не сделалось.
Метнув на племянницу неуверенный взгляд, тетка пробормотала:
— Во втором классе мог бы у нас в школе поучиться, у меня пожить. И климат…
Асины глаза потемнели.
— Сына отнять хочешь?!
— Не болтай ерунду! — поморщилась Анна Петровна.
— Никуда Коля не поедет! Кончен разговор! Маленького давала — хватит.
— Тогда заботься о нем по-человечески. Ты ведь часто даже обед забываешь приготовить, бессовестная…
— Готовлю, когда успеваю. Не помрет с голоду. Как могу, так и живу.
— Носочки все оказались грязные у него. И больше половины — в дырках…
Топот ног по коридору, испуганный Колин голос прервал ее:
— Ба-аб!
Он распахнул дверь. Непонятный, громкий и низкий гул несся из комнаты.
— Что такое?! — со всех ног Анна Петровна кинулась вон из кухни.
В комнате она выдернула вилку репродуктора из электрической розетки.
— Ты с ума сошел, Коленька? Зачем ты это сделал?
Коля возбужденно подскакивал возле нее.
— Я хотел… Думаю, что будет, если вставить? Заговорит или нет?
— Даже паленым пахнет. Как у тебя все не взорвалось? — Анна Петровна один за другим повернула выключатели, загорелись лампы под потолком и на письменном столе. — Просто чудом не перегорело все на свете. Быстро вытащила я — оттого… Никогда, никогда, Колюшка, не балуйся с электричеством!
Ася хохотала над теткиным испугом:
— Извечный вопрос мальчишек: что будет, если…
— А что тут смешного? Вот и оставляй его одного на целые часы, — проворчала Анна Петровна. — И погибнет ни за понюшку табаку…
В два с половиной года Коля не понимал, где живут лягушки. Он тащил баб-Аню за руку под цветущие вишни и яблони, показывал пальцем куда-то под кусты и говорил: «Здесь лягушки!». Старательно заглядывал под каждый кустик, присаживался на корточки и выжидал, не выпрыгнет ли лягушка.
Маленькая потешная фигурка в белой панамке. Искал он лягушек там, где их не могло быть, но она не разуверяла его, чтобы не совался к речонке и в канавы. Анемоны у нее в садике он упорно называл «лимоны» и уверял ее: «Так лучше».
Без конца Колю возили взад-вперед из Ленинграда на юг, с юга в Ленинград. Увезя Колю или потребовав, чтобы тетка привезла ей сына, Ася затем снова привозила его или отправляла со знакомыми, едущими в Крым в отпуск. С няньками она не уживалась, в яслях Коля сразу заболевал.
Каждый раз, собирая ребенка в дорогу, Анна Петровна откладывала ломаные игрушки, сношенную, прохудившуюся обувь и одежонку: «Это нужно выкинуть». А когда, посадив их на поезд в Симферополе, она возвращалась в свое опустевшее жилище и наталкивалась на маленькие стоптанные сандалии, то сердце у нее переворачивалось. Она прижимала к груди сандалишки, бережно подбирала с полу и прятала целлулоидного зайца с дырой на боку, даже обрывки картинки. Все выглядело так сиротливо без Коли.
Первые дни без Коли она не знала, куда деваться от тоски. Сидела, растерянно опустив на колени руки, ни за что не хотелось браться. Ни к кому, кажется, так не присыхало сердце, как к этому беззащитному крохе, на которого и прав-то у нее нет. И вот между ним и ею ложилось расстояние в два дня, в пять дней, в неделю. Уже семь раз он ложился без нее спать и семь раз вставал, и она не знала, плакал ли он, ушибался ли, пугался ли… Расстояние в семь дней — как это бесконечно много! В двадцать дней расстояние уже не ощущалось таким огромным. Боль разлуки притуплялась. Она писала письма, посылала фрукты, вязала и отправляла Коле свитера, носочки.
А потом Ася вызывала ее или присылала Колю обратно. И каждый раз в чем-то он оказывался другим: изменялся голос, он употреблял много новых слов… И только кротость, доверчивость, какая-то открытая улыбчивая доброта оставались у Коли неизменными. Совсем крошечным он говорил игрушечной собачке: «Не будем рычать! Будем жить мирно».
Но вот он стал учиться, и зимой увозить его было уже невозможно.
Сидя на полу под столом, рядом с морскими чудовищами, Вартан взволнованным шепотом сообщал Коле последние новости.
— И когда ты, наконец, поправишься? Все что-нибудь случается, всякие происшествия, а тебя нет! Ирка отрекается начисто.
— Может, и правда не она? — сказал Коля.
— Кто же еще? А сокровищница разворочена. Факт? Факт. Я ее и совсем порушил. Все наше имущество спрятал пока просто в коробку, под нянину кровать поставил, велел няне охранять, чтобы никто не тронул.
Коля задумчиво поправил пальцами гребешок допотопного ящера.
— А знаешь, может, сорока прилетала? Блеснуло ей из дупла, она сразу туда сунулась. Сороки любят блестящее воровать.
Вартан моргнул с сомнением.
— Я у нас тут сорок не видел… Нет, это Ирка, Ирка. Кто же еще? Врет просто, будто ничего знать не знает. А этот Севка и на теплоходе плавал, и на самолетах летал и даже — подумай! — на воздушном шаре!
— Ну-у? А воздушные шары для летанья разве теперь делают? Раз есть ракеты. И всякие-всякие самолеты. И вертолеты. А на самолете я тоже летал сколько раз. К баб-Ане в Крым и обратно.
— Он так сказал, Севка, что на воздушном шаре… И он там у себя, в этом… ну, откуда он приехал, все первые премии за художественную самодеятельность получал. Он и стихи на сцене читал, и рассказы художественные говорил, и пел, и фокусы…
— Молодец какой! — сказал Коля.
— А главное, он знает всякие разные секреты!
— Какие секреты?
— Он еще не сказал. Еще мне скажет. И потом, врагов, говорит, надо выслеживать. Он покажет как.
— Врагов? Каких врагов?
— Предателей всяких. Он научит их следить.
— А где же у нас…
— Коля, иди сюда! — позвала Ася.
Поднявшись с полу, Коля подошел к маме, копавшейся в платяном шкафу. Ася надела на Колю широкополую кавказскую панаму и засмеялась.
— Ой, какой гриб! — выйдя из кухни, улыбнулась Анна Петровна.
— Ты моя поганочка! — Ася с нежностью притянула к себе сына.
— Уж ты скажешь! — обиделась за внука Анна Петровна. — Самый, наоборот, хороший грибок. Только хиленький.
— Как раз такая бледная, трухлявая поганочка.
Тетка поняла, что Ася нарочно ее поддразнивает, и переменила тему:
— Совсем скоро уже допекутся пирожки. Ужинать будем.
Коля вытянул с нижней полки шкафа, из хаоса вещей, до которых еще не добрались баб-Анины руки, смятую цветную занавеску и накинул ее себе на плечи.
— Мама, дай и Вартану какую-нибудь тряпку для плаща. И шляпу дай!
Через минуту на голове Вартана красовалась соломенная шляпа, а на спине болталась другая занавеска, завязанная узлом под горлом.
— Мы мушкетеры! Мы мушкетеры!
С победными криками мальчишки скакали, визжали, размахивали шпагами — бамбуковыми палочками, которые привозила для Коли с юга баб-Аня.
Буйный, воинственный и восторженный пляс прервала Тина. Она пришла за сыном.
— Почему ты не идешь домой, Вартан? Ушел, говорят, уже три часа назад. Если не больше…
- Предыдущая
- 5/21
- Следующая
