Бледный всадник - Корнуэлл Бернард - Страница 63
- Предыдущая
- 63/94
- Следующая
— О том, мой господин, что нам нужна горячая еда, — ответил я. Затем подбросил топлива в огонь, вышел наружу, к ручью, пробил корку льда и зачерпнул горшком воду.
Стеапа последовал за мной, но не для того, чтобы поговорить, а чтобы помочиться. Я встал у него за спиной и сказал:
— На витенагемоте ты солгал насчет Синуита.
Стеапа завязал кусок веревки, служивший ему поясом, повернулся и посмотрел на меня.
— Если бы не пришли датчане, — рявкнул он, — я бы тебя убил.
Я не стал спорить, потому что он, скорее всего, был прав. Вместо этого я спросил:
— В битве при Синуите, в тот момент, когда погиб Убба, где ты был?
— Там.
— Я тебя не видел. Я был в гуще битвы, но не видел тебя.
— Думаешь, меня там не было? — разозлился Стеапа.
— Ты был с Оддой Младшим? — уточнил я.
Он кивнул.
— Ты был с ним, потому что его отец велел тебе его защищать? — догадался я.
Он снова кивнул.
— А Одда Младший всегда предпочитает держаться как можно дальше от опасных мест. Верно?
Стеапа не ответил, но его молчание показало мне, что я прав. Решив, что ему больше нечего сказать, великан начал поворачиваться к мельнице, но я потянул его за руку, чтобы остановить. Это его удивило. Стеапа был таким большим, сильным и страшным, что не привык, чтобы кто-то заставлял его что-либо делать. Я увидел, как в нем медленно разгорается гнев.
— Ты был нянькой Одды, — издевательски ухмыльнулся я. — Великий Стеапа Снотор был в этой битве всего лишь нянькой. Другие воины сражались лицом к лицу с датчанами, а ты просто держал Одду за ручку.
Он молча пялился на меня. Его туго обтянутое кожей лицо ничего не выражало, а взгляд напоминал взгляд животного — в нем читались только голод, гнев и жестокость. Стеапе хотелось меня убить, отплатив за все мои насмешки, и тут я кое-что понял. Стеапа Снотор и вправду был донельзя туп. Он убил бы меня, если бы ему приказали, но без указаний хозяина этот верзила не знал, что делать. Поэтому я сунул ему в руки горшок с водой и велел:
— Отнеси это в дом.
Он заколебался.
— Не стой тут, как тупой бык! — рявкнул я. — Возьми это! И смотри не пролей!
Он взял горшок.
— Его надо повесить над огнем, — сказал я. — И в следующий раз, когда мы станем сражаться с датчанами, ты будешь со мной.
— С тобой? Но почему?
— Потому что мы воины, — ответил я, — и наша работа — убивать врагов, а не нянчиться со слабаками.
Я набрал хвороста, вошел внутрь и увидел, что Альфред отсутствующим взглядом уставился в никуда, а Стеапа сидит рядом с Хильдой: похоже, теперь уже она утешала его, а не наоборот.
Я покрошил овсяные лепешки и сушеную рыбу в воду и перемешал все палочкой — получится нечто вроде каши. Это будет ужасным на вкус, зато еда будет горячей.
Той же ночью снегопад прекратился, а на следующее утро мы отправились домой.
Альфреду не следовало идти в Сиппанхамм. Все, что он там узнал, он мог бы выяснить и с помощью разведчиков, но он настаивал на том, чтобы отправиться самому. И вернулся он куда более встревоженным, чем раньше. Правда, король узнал и кое-что хорошее: у Гутрума не хватает людей, чтобы покорить весь Уэссекс, а поэтому тот ждет подкрепления. Но Альфред узнал также, что Гутрум пытается привлечь на свою сторону уэссекскую знать. Как выяснилось, Вульфер уже принес клятву верности датчанам, кто еще поступил так же?
— Будет ли фирд Вилтунскира сражаться за Вульфера? — спросил он нас.
Ясное дело, будет. Большинство жителей Вилтунскира хранили верность своему господину, и, если господин прикажет им последовать под его знаменем на войну, они послушаются. Люди из мест, не занятых датчанами, может, и отправятся к Альфреду, но остальные сделают то, что делали всегда: последуют за своим господином. А другие олдермены, видя, что Вульфер не лишился своих имений, решат, что безопасность их семей и все их будущее зависят от сотрудничества с захватчиками.
Датчане всегда так действовали. Их армии были слишком малы и недостаточно организованны, чтобы завоевать большое королевство, поэтому датчане вербовали на службу местную знать, ублажали олдерменов, даже делали королями… А когда их власти уже ничего не грозило, обращали оружие против недавних союзников и убивали их.
Поэтому, вернувшись на Этелингаэг, Альфред стал делать все, что в его силах. Он написал письма всем знатным людям, и гонцы отправились во все концы Уэссекса, чтобы найти олдерменов, танов и епископов и доставить им эти послания. «Я жив, — говорилось в тех клочках пергамента, — и после Пасхи я отберу Уэссекс у язычников, а вы мне в этом поможете».
Мы стали ждать ответов.
— Ты должен научить меня читать, — сказала Исеулт, когда я поведал ей об этих письмах.
— Зачем?
— Это волшебство, — ответила она.
— Волшебство? То, что ты сможешь читать псалмы?
— Слова — как дыхание. Ты произносишь их, и они уходят. Но если ты пишешь их, они оказываются пойманными. Ты можешь записывать истории и поэмы.
— Попроси Хильду, пусть тебя научит, — сказал я.
И монахиня действительно принялась учить Исеулт, царапая буквы на земле. Иногда я наблюдал за ними и думал, что их можно принять за сестер, только у одной волосы были черные, как вороново крыло, а у другой — цвета бледного золота.
Итак, Исеулт изучала буквы, а я тренировал мужчин во владении оружием и щитами, гоняя их до тех пор, пока все не уставали настолько, что не могли даже меня проклинать. А еще мы построили несколько новых укреплений. Мы восстановили одну из бревенчатых дорог, которая вела на юг, к холмам на краю болота, и там, где эта дорога встречалась с твердой почвой, возвели крепкий форт из земли и древесных стволов.
Никто из людей Гутрума не пытался нам помешать, хотя мы видели датчан, наблюдавших за нами с высоты холмов. К тому времени, как Гутрум понял, чем мы занимаемся, укрепления были готовы.
В конце февраля целая сотня датчан явилась, чтобы бросить нам вызов, но, увидев ров и прикрывавший его палисад из кустов терновника, увидев за рвом крепкие бревенчатые стены и частокол наших копий на фоне неба, развернулись и ускакали прочь.
На следующий день я взял шестьдесят человек и отправился на ту ферму, где были лошади датчан. Лошади исчезли, а ферма была сожжена., Мы поскакали в глубь страны, но нигде не встретили врага. Мы нашли загрызенных лисами новорожденных ягнят, но не нашли датчан и с того дня углублялись все дальше в земли Уэссекса, разнося повсюду вести, что король жив и сражается. Порой мы встречались с датскими отрядами, но вступали в бой, только если превосходили их числом, потому что не могли себе позволить терять людей.
Эльсвит родила дочь, которую Альфред назвал Этельгифу.
Жена короля хотела оставить болото. Она знала, что Хаппа Торнсэтский удерживает Дорнваракестер, потому что олдермен ответил на послание Альфреда, написав, что город в безопасности и, как только король прикажет, фирд Торнсэты двинется ему на помощь.
Дорнваракестер был не таким большим, как Сиппанхамм, но его окружали римские стены, а Эльсвит устала жить на болотах, устала от бесконечной сырости и зябких туманов. Она боялась, что ее новорожденная малышка умрет от холода, а Эдуард снова заболеет. Епископ Алевольд ее поддержал. Ему наверняка уже виделся большой теплый дом в Дорнваракестере, где он будет окружен приличествующим духовному лицу комфортом, но Альфред отказался уезжать. Если он переберется в Дорнваракестер, датчане немедленно оставят Сиппанхамм и осадят город, где нашел убежище король. В этом случае гарнизону будет грозить голод, тогда как на болоте имелась еда. А в Дорнваракестере Альфред стал бы пленником.
И он написал новые письма, в которых утверждал, что Уэссекс жив, что король соберет силы и после Пасхи — но еще до Пятидесятницы — нанесет удар по язычникам.
Зима уже заканчивалась, и постоянно шел дождь. День за днем, снова и снова. Я помню, как стоял на грязном парапете нового форта и наблюдал за этим бесконечно льющим с неба дождем.
- Предыдущая
- 63/94
- Следующая
