Скитальцы - Удовиченко Диана Донатовна - Страница 2

Казалось, все получается. И хотя картой Мары все еще был Повелитель тьмы, что означало недоброе влияние на ее жизнь властных особ, Лэю уже выпал Маг вместо Башни. Это означало: юноша прошел испытание внезапно открывшейся правдой и сумел обрести внутреннюю силу, чистоту души, что приведет его к инициации. Только вот, снова раскинув карты на орку и эльфа, Тир-на задумалась. Вторым символом судеб обоим легло Колесо Лак'хи. В сочетании с Повелителем тьмы получалось, что Маре предстоит искушение деньгами и властью. Девушке придется разгадать множество загадок и тайн, а на пути ей встретятся подлые, хитрые, изворотливые люди, справиться с которыми поможет только истинное прямодушие. Что же касается Лэя, то сочетание его карт поставило в тупик даже опытную гадалку. Выходило, что главный враг эльфа — это он сам, его чувства, эмоции, мысли. И еще в ближайшем будущем юношу ждала встреча с орлами. Как истолковать этот расклад, Тир-на не знала. Она попыталась заглянуть в будущее с помощью видений, но и в них не сумела ничего разглядеть. Колесо Лак'хи означало, что судьбы этих двоих могут обернуться как угодно. Но, стараясь понять и исправить их линии, прорицательница утратила осторожность и сама угодила в ловушку. Собственное будущее ольды провидеть не умели.

Ее мучительница хотела, чтобы жрица пользовалась своими видениями для поиска новых саторисов. Получив отказ, Мелодия прибегла к зелью Беспамятства, уже испытанному на предшественнице Тир-на. Но опытная, обладавшая огромной силой гадалка даже в полубреду продолжала бороться. Приказ волшебницы: «Найди мне саторисов!» — заставил ее перенестись в заброшенный форт Приграничный, увидеть то, что там происходило. Тир-на изо всех сил сопротивлялась воздействию зелья: ни в коем случае нельзя было выдавать Лэя, которого Мелодия считала мертвым и уже сбросила со счетов. Понимая, что завтра скорее всего для нее не наступит, ольда сделала последнюю попытку достучаться до подопечных, послав свой образ в горячечный кошмар больной орки. Но эта встреча на тонкой грани реальности и сна была слишком короткой. Тир-на успела только помочь девушке отогнать болезнь, спорами безумия прораставшую в разуме, и сказать несколько слов. Она надеялась, что, выздоровев, Мара задумается о смысле видения. Больше жрица ничего не могла сделать ни для нее, ни для эльфа.

Завтра ее ждет смерть. Но Мелодия будет разочарована: возможностей прорицательницы хватит на то, чтобы не рассказать о своих видениях. Тонкие пересохшие губы Тир-на растянулись в грустной улыбке: смерть лучше неволи.

Северный ветер снова швырял в лицо колкую снежную крупу, мороз кусал щеки, пробирался под одежду, холодный воздух обжигал горло, делая дыхание болезненным. Лед на каменистой земле, лед, падающий с неба, лед в душе и на сердце…

Проклятый перевал давно уже остался позади, и мы спустились в плоскую долину — караван, а вернее, его остатки, прибыл в Нордию. Буран не утихал, наоборот, разыгрывался сильнее, заметая наши следы, мешая видеть то, что ждало впереди. В этом назойливом белом мельтешении невозможно было разглядеть ни дороги, ни человеческого жилья.

Я ехала вслед за Атиусом, который по одному ему известным признакам выискивал правильный путь в этом ледяном безумии. Ноги Зверя по колено утопали в снегу. Рядом брел Нарцисс, поводья которого я привязала к луке своего седла. Мне все время казалось, что конь горюет по хозяину — так печально он понурил гордую голову. Всякий раз, оборачиваясь, я видела его глаза цвета светлого янтаря — потухшие, какие-то больные.

После гибели Дейнариэла жеребец попытался ускакать от каравана, но не мог обойти мулов на узком перешейке. Он никого к себе не подпускал, вздергивал голову, когда люди пытались взять его за поводья, вставал на дыбы, рискуя свалиться в ущелье вслед за хозяином, и бил копытами так, что чуть не расшиб голову погонщику, который в недобрый час попытался его удержать. Времени на то, чтобы сладить с ним, не имелось. Следовало как можно скорее уходить из опасного места, пока перевал окончательно не занесло или прямо из камня не вылезло еще одно семейство червей. Атиус уже решил было, что придется убить строптивца, чтобы не подвергать мучительной смерти от холода, и мне пришлось вмешаться. Не сумела спасти Дея, так хоть коня его от гибели избавить. Хотя бы это я могла сделать в память о друге.

Наш народ, конечно, не обладает такой властью над животными, какая дарована эльфам. Но умение ладить с лошадьми у орков в крови. Я разогнала людей, бестолково пытавшихся вцепиться в узду жеребца, подошла поближе и остановилась в трех шагах от него, сложив руки на груди и тихо приговаривая на орочьем:

— Успокойся. Успокойся, друг. Все хорошо…

Конь все еще нервно дрожал, но уже не вставал на дыбы, и это было маленькой победой. Прядая ушами и раздувая ноздри, Нарцисс прислушивался к звукам незнакомой речи. Я не торопилась подходить к нему, повторяла одни и те же слова — ровно, негромко. Наконец Нарцисс вытянул в мою сторону голову и с фырканьем выдохнул воздух через ноздри. К удивлению всех присутствующих, я ответила тем же и, зайдя сбоку, начала медленно приближаться к жеребцу. Подойдя к нему, осторожно коснулась шелковистой шкуры кончиками пальцев, тихо приговаривая ласковые слова. Нарцисс перестал дрожать и с опасливым любопытством косился на меня желтым глазом.

— Молодец. Молодец. Умный конь. — Я перекинула руку через его спину, обняла, давая почувствовать свое тепло, похлопала по боку. — А теперь пойдем со мной.

Успокоенный жеребец позволил взять его под уздцы и послушно затрусил за Зверем. Но из него как будто ушел тот веселый задор, который есть у всякой хорошей лошади. Он не признал меня хозяйкой, не подружился со мной — просто смирился с неизбежным, следуя за тем существом, которое понимало его лучше других.

Но и на узком перевале, и в долине в свисте ветра мне слышался последний крик Дея. Вглядываясь в белую круговерть, я видела перед собой только умоляющие, широко распахнутые зеленые глаза и беспомощно скользящую по снегу тонкую руку.

Я — воин и привыкла к смертям. Но почему в моей жизни столько потерь? У меня больше нет близких: отец, мать, Олав — все они ушли в Альгебар. А теперь и этот смешной, нелепый ушастый мальчишка, которому я поклялась в дружбе… Остались только Ал да Зверь. И чувство вины. Он спас меня в заброшенном форте от смертельной болезни, а я не смогла ответить тем же.

Но не только это не давало мне покоя, снова и снова возвращало к мигу гибели Дея. Было что-то еще. Что-то, чего я сама не могла понять. Какая-то неправильность в картине, стоящей перед моим внутренним взором. Она мучила меня, изводила, заставляла вспомнить. Но у меня не получалось.

За тяжкими раздумьями я не заметила, как впереди показалась фактория Стоцци. Из-за высокого деревянного забора доносился лай собак. Мы уже подъезжали к воротам, когда вдруг прямо под копыта наших лошадей из снежного завихрения выпал большой черный клубок. Атиус выругался, осадил коня. Издавая непонятные звуки, ком откатился в сторону и распался на три части, при внимательном рассмотрении оказавшиеся невысокими людьми в черных шубах. Не обращая на нас никакого внимания и выкрикивая что-то на незнакомом мне языке, они упоенно тузили друг друга тяжелыми дубинами. Но из-за ветра, сбивающего с ног, и толщины меховых одежд горе-воины не причиняли друг другу особого вреда, только злились и орали еще пуще. Откуда-то вынырнул четвертый человек, вооруженный коротким копьем. Воинственно потрясая оружием, он бросился к дерущимся. Увидев на поле битвы нового участника, троица спешно отступила и обратилась в позорное бегство. Несколько мгновений Атиус наблюдал за дракой, потом, пожав плечами, тронул коня. Караван вошел в ворота.

Фактория оказалась довольно большим поселком с приземистыми бревенчатыми строениями. В центре стояла контора управляющего, там и остался наш командир. С нами же отправились провожатые, которые быстро расквартировали всех по домам. Здесь, как и в любом владении Стоцци, все было сделано с умом и на совесть. Мулов отвели в длинный барак для караванов, где под присмотром приказчиков работники фактории занялись разгрузкой товара. Измученных погонщиков устроили в доме неподалеку. К моей радости, конюшня в поселке тоже имелась, и очень добротная — бревенчатая, утепленная тесом, с дощатыми полами и денниками, застеленными толстым слоем чистой соломы. Здесь даже была печь, которую топил немолодой конюх. Несмотря на уверения старика, что он справится, Зверя и Нарцисса я обиходила сама. Убедившись, что с лошадьми все будет в порядке, отправилась в казарму охранников фактории, где выделили место и нам.