Эксперимент «Ангел» - Паттерсон Джеймс - Страница 43
- Предыдущая
- 43/61
- Следующая
Меня начинает всерьез сносить с катушек. Куда ни пойдем, всюду эта потусторонняя галиматья достает. Если не Голос, так телевизоры в витрине. Если не телевизоры, так хлопец в туннеле все содержимое моих мозгов на экран своего Мака выплеснет. А то водитель автобуса за здорово живешь на развлекаловки всякие указывает. Ирейзеры донимают. Что это, скажи на милость, дорогой читатель, если не паранойя? Но, может, все-таки не паранойя, если за нами и вправду гоняются постоянно?
— Мы окружены, — бормочу я себе под нос, мрачно разглядывая свои ботинки.
Рядом со мной Клык делает резкий разворот на все триста шестьдесят градусов.
— Мы только зря время тратим. У нас дела поважнее этих нью-йоркских прогулок найдутся. Пора Институт найти и все истории да судьбы поскорее распутать, а не шляться впустую по всяким игрушечным магазинам.
Всему свое время, Макс.
Клык собрался мне что-то ответить, но я прикладываю к губам палец — подожди секунду.
Ты, Макс, расслабляться не умеешь. А пора бы тебе научиться. Расслабление нервной системы способствует внутреннему развитию и общению с окружающим миром. Это наукой доказано. Так что учись.
— Какое, к черту, расслабление нервной системы! — шиплю я, как самая настоящая кобра. — Институт этот треклятый искать надо, деньги кончаются, ирейзеры повсюду! Мне не до расслаблений.
Все наши остановились и озабоченно на меня смотрят. А Клык, похоже, вообще меня в психушку тащить готов.
Получается, я совсем спятила. От инсульта или что там со мной было, мозги мои, видно, изрядно повредились. И я теперь голоса всякие слышу. Мои от меня теперь, как от парии какой, шарахаются. Я теперь как белая ворона. Они все вместе, а я — одна.
Не всякие голоса, Макс, а один только Голос. Так что не паникуй.
— Макс, ты что? Что с тобой? — волнуется Газ.
Перевожу дыхание, стараюсь, как могу, взять себя в руки. И честно признаюсь:
— Я больше не могу. Три дня назад Ангел сказала, что где-то здесь в Нью-Йорке есть место под названием Институт, что в нем собрана на нас информация, много информации. Которую мы всегда хотели про себя знать.
— Мы там про своих родителей узнаем, — вставляет Игги.
— Вот-вот. Но теперь мы здесь, и со мной всякая чертовщина творится, и я не уверена…
Без всякого предупреждения волосы у меня на затылке встают дыбом.
— Привет, малыши! — Прямо перед нами из дверей какого-то здания выскакивают двое ирейзеров.
Ангел визжит. Инстинктивно хватаю ее за руку и толкаю себе за спину. Круто развернувшись, молниеносно набираем скорость и несемся по тротуару. Я и Ангел впереди — Клык с Игги замыкающими. Народу полно. Расталкивая толпу, летим сломя голову.
— На другую сторону, — командую я, метнувшись на проезжую часть, и мы все шестеро ныряем между желтых нью-йоркских такси. Водилы клаксонят как сумасшедшие и сыпят нам вдогонку отборными ругательствами.
Но тут — хрясь — и весь этот гам перекрывает глухой стук и ошеломленный полузадушенный крик.
— Мотоцикл ирейзера сбил! — кричит Клык.
Как ты думаешь, дорогой читатель, можно драпать во все лопатки, тащить за собой шестилетку и при этом вслух, громко смеяться? Позволь мне тебя уверить, можно!
Но не проходит и секунды, как тяжелая когтистая лапа хватает меня за волосы, а жесткая подножка выбивает землю из-под ног. Рука Ангела выдернута из моей руки, и в уши мне бьет ее отчаянный крик:
— Спасите! Убивают!
И поверь мне, уважаемый читатель, если она кричит «убивают», значит, действительно, убивают!
Никто и глазом моргнуть не успел, как здоровенный ирейзер перебросил меня, будто тюфяк, через плечо.
В нос мне ударила его резкая звериная вонь. Раскрытая в хриплом хохоте пасть обнажила длинные желтые клыки, а глаза налились кровью.
Улицу по-прежнему оглашает истошный визг Ангела: «Убивают!»
Брыкаюсь, лягаюсь, кусаюсь, вонзаю в него ногти и изо всех сил колочу кулаками — ирейзер только ржет и рысцой бежит по тротуару.
Народ расступается, и я слышу, как кто-то спрашивает:
— Кино что ли снимают?
Держи карман шире. Голливуду такое и не придумать. Им там слюнявые сериалы подавай!
Поднимаю голову. Клык, злой и сосредоточенный, несется по пятам. Он не отстает, но и догнать этого волчину ему не удается. Если где-нибудь здесь за углом ирейзера поджидает тачка, я пропала.
Рву ему уши, впиваюсь зубами в холку, всаживаю острыми локтями в спину и в ребра — никакого результата. Этим проклятым мутантам болевые рецепторы удалены на генетическом уровне.
— Клык! — отчаянно призываю я. — Клык, спасай!
Ирейзер, кажется, даже не убыстряет бега, но Клык начинает отставать все больше, а вопли Ангела слышны все глуше и все дальше.
В следующий момент внезапно то ли я соскальзываю вниз, то ли ирейзер оседает на землю. Нет, он по-прежнему крепко держит меня, но ему как будто подрубили ноги. Секунда, и он, придавив меня своей тушей, с глухим стуком валится на землю. От удара о гранитный поребрик тротуара из глаз у меня сыплются искры. Бешено пихаю его локтями, коленями, кулаками, головой, всем, чем могу. В конце концов высвобождаюсь из-под него, хватаюсь за стоящую рядом урну и встаю на четвереньки. У меня шок. А с ним-то что? Он не шевелится. Глаза остекленели, из пасти стекает тонкая струйка крови. Пара любопытных зевак остановилась поглазеть на происходящее, но в основном народ как двигался себе целеустремленно, так и движется, ничего вокруг не видя и реагируя только на звон или вибрацию мобильников. Ничто не может вывести нью-йоркцев из привычного равновесия.
Клык подскочил, поднял меня на ноги и тянет прочь.
— Подожди, не беги, он, кажется, сдох.
Недоверчиво Клык пнул неподвижную тушу носком сапога — никакой реакции, ни вздоха, ни намека на движение. Наклонился, напрягшись, то ли от страха, то ли от омерзения, приложил большой палец к запястью пощупать пульс.
— Ты вроде права. Похоже, сдох. Что ты с ним сделала?
— Ничего я ему не сделала. Просто орала что есть мочи. Но ему все было хоть бы хны! Он вдруг сам ни с того ни с сего на части развалился.
Клык еще раз наклоняется к дохлому ирейзеру. Отодвигает воротник у него на шее. Смотрим, у верхнего позвонка — татуировка: 11–00–07.
Тем временем к нам сбежалась вся наша стая. Ангел бросилась ко мне в объятия и заплакала… Прижимаю ее к себе и, успокаивая, шепчу:
— Не бойся, моя хорошая, не бойся. Все прошло, никто нас больше не тронет, ни тебя, ни меня, никого из нас.
Краем глаза замечаю, что нас уже теснит сгрудившийся вокруг народ, и слышу, как все ближе завывает полицейская сирена. Пора линять.
— Торчок какой-то концы отдал, — нарочито громко бросает Клык. Не сговариваясь, растворяемся в толпе и быстрым шагом сворачиваем за угол. Ставлю Ангела на ноги. Она семенит рядом, по-прежнему хлюпая носом, а я крепко держу ее за руку и старательно улыбаюсь. Но что-то не уверена, что улыбка моя получается убедительной. Меня все еще колотит — серьезнее переплета со мной еще не случалось!
Надо скорей найти этот чертов Институт и убираться отсюда подобру-поздорову обратно в пустыню, туда, где не надо все время озираться по сторонам, туда, где нас никто не найдет.
Решили переночевать в парке — туда путь и держим, благо эта часть Манхэттена нам теперь как свои пять пальцев знакома. Мимо снуют такси и легковушки, и никому опять никакого дела до наших злоключений. Мало ли случается драм на улицах Нью-Йорка.
— Значит, ему было пять лет, — тихо говорит мне Клык.
Я согласно киваю:
— Сделан в ноябре двухтысячного года. Седьмой экземпляр в серии. Выходит, не больно-то долгий срок им отпущен. А нам? Сколько лет жизни заложено в наших генах?
Нельзя на эту тему думать. Так никогда не расслабишься. Стараюсь релакснуться. Перевожу дыхание и оглядываюсь вокруг.
В глаза бросается такси. Только на крыше нормального мотора будет нормальная неоновая реклама «Знаменитая пицца дядюшки Джо». Или что-нибудь в этом роде. А этот мотор наезжает на меня очередным неоновым предсказанием: «Первый шаг — самый трудный!» Не такси, а гадалка какая-то. Первый шаг… Сколько я их уже сделала? Какой был первым? А может, настоящий-то первый шаг у меня еще впереди?
- Предыдущая
- 43/61
- Следующая
