Журнал «Если», 2002 № 10 - Хейсти Роберт - Страница 13

— Но тогда получается, что рапорт Джерри неверен?

— Ничего подобного! Он абсолютно верен, но это не помешает мне убить Каплана.

Андертон еще никого никогда не убивал. И даже никогда не видел, как убивают. Последние тридцать лет он был комиссаром полиции, но убийство как реальное преступление уже не существовало. Просто такого не случалось, вот и все. Теперь Андертон сидел в полицейской машине, припаркованной в полуквартале от митинга, и внимательно осматривал мощный армейский пистолет, доставшийся ему от Флеминга. Пистолет, насколько он мог судить, был в полном порядке.

Он не испытывал ни сомнений, ни колебаний. Он твердо знал, что произойдет в ближайшие полчаса. Взяв пистолет, Андертон отворил дверцу автомобиля и устало вышел из машины на улицу.

Никто не обратил на него внимания. Множество людей пыталось протолкнуться вперед, поближе к сборищу, чтобы хоть что-нибудь услышать. По периметру площади, очищенной от толпы, стояли люди в полевой армейской форме в сопровождении нескольких танков и бронетранспортеров.

Солдаты соорудили для выступлений металлическую эстраду с узкой лесенкой. За эстрадой на шесте развевалось огромное знамя с эмблемой ОАЗА — символом объединенных сил, которые выиграли войну. Благодаря странной коррозии исторической памяти, Лига ветеранов ОАЗА объединяла офицеров обеих враждовавших сторон. Но генерал — он всегда и везде генерал.

В первых рядах временных трибун, сколоченных из струганых досок, восседал высший цвет командования ОАЗА; за ними сидели отставные офицеры рангом пониже, и так далее. Весело реяли разноцветные полковые знамена, украшенные золотыми и серебряными эмблемами и значками, и все это ужасно напоминало костюмированный фестиваль.

На металлической эстраде, приподнятой над простыми трибунами, расположились почетные представители Лиги ветеранов; их суровые лица и каменные позы выдавали напряженное ожидание. По углам площади ютились почти незаметные полицейские патрули, долженствующие поддерживать порядок. В действительности это были опытные наблюдатели, поднаторевшие в сборе обрывочной информации. Если порядок на площади и нуждался в какой-либо поддержке, то армия сама справлялась с этим делом.

Вокруг шеренги оцепления скопилась плотная, глухо жужжащая толпа, которая поглотила Андертона, когда он начал протискиваться к армейским трибунам. Над толпой витало чувство напряженного предвкушения, словно бы она ощущала коллективным нутром, что здесь непременно произойдет нечто неожиданное. Наконец он прорвался к деревянным рядам, обошел их по краю и приблизился к кучке высокопоставленных военных, горделиво стоящих на краю металлической эстрады.

Среди них был Каплан.

Но только это был генерал Каплан.

Очки без оправы, золотые часы луковицей, серебряная трость, консервативный деловой костюм с жилетом — ничего этого больше не осталось. Для такого торжественного случая генерал стряхнул нафталин с формы старого образца. Прямой и статный, с неистребимой военной выправкой, он стоял в окружении своих прежних соратников из Генерального штаба. Он надел все свои ордена и медали, свои парадные лакированные ботинки, свой декоративный раззолоченный кортик, свою щегольскую генеральскую фуражку с золотой кокардой и целлулоидным козырьком. Просто удивительно, как преображается лысый пожилой мужчина, надев мундир с золочеными генеральскими погонами и фуражку с кокардой и надвинутым на лоб козырьком.

Заметив Андертона, Каплан вышел из своей группы, спустился по лесенке и подошел к нему. На его подвижном сухом лице появилась улыбка, свидетельствующая, что генерал Каплан необычайно рад увидеть комиссара полиции.

— Какой сюрприз, — сказал он Андертону, энергично пожимая ему руку. — У меня создалось впечатление, что вас уже арестовал новый комиссар.

— Нет, я по-прежнему на свободе, — просветил его Андертон, отвечая на генеральское рукопожатие. — Комиссар Уитвер в конце концов познакомился с нужной записью. — Он указал на пакет, который Каплан держал в левой руке, и честно посмотрел в глаза генералу.

Несмотря на некоторую нервозность, в целом Каплан пребывал в прекрасном расположении духа.

— Это великое событие для армии, — объявил он. — Думаю, вас порадует, что я намерен оповестить общественность о несправедливости обвинения, выдвинутого против вас.

— Я рад, — спокойно сказал Андертон.

— Вас обвинили незаконно, и это факт. — Каплан испытующе взглянул на Андертона, пытаясь понять, что он знает и чего не знает.

— Флеминг должен был поближе познакомить вас с ситуацией. Это ему удалось?

— До некоторой степени — да, — кивнул Андертон. — Вы собираетесь обнародовать рапорт меньшинства, не так ли? Это все, что у вас с собой?

— Я собираюсь также сравнить его с рапортом большинства. — Каплан подал знак своему адъютанту, и через секунду у него в руках появился кожаный кейс. — Все здесь, все доказательства, которые нам потребуются! Вы не против того, чтобы послужить в качестве прецедента? Ваше дело станет символом множества несправедливых арестов невинных людей. — Генерал взглянул на свой наручный хронометр. — Пора начинать. Не хотите ли присоединиться ко мне на сцене?

— Зачем? — пожал плечами Андертон.

Холодно, но с какой-то подавленной страстностью, генерал Каплан объяснил:

— Затем, чтобы люди увидели живое доказательство. Вы и я, обвиненный убийца и его жертва. И мы спокойно стоим рядом, плечом к плечу. Разве можно наглядней разоблачить ужасный обман и бесстыдные подтасовки, которые практикует наша полиция?

— Я согласен, — кивнул Андертон. — Чего же мы ждем?

Похоже было, что Каплан на это не рассчитывал. Он двинулся к платформе, подозрительно оглянувшись на Андертона и явно задаваясь вопросом, зачем он все-таки появился здесь и что ему на самом деле известно. Его неуверенность возросла, когда Андертон охотно поднялся вслед за ним по ступенькам и отыскал свободный стул поближе к микрофону.

— Вы полностью отдаете себе отчет, о чем я сейчас расскажу? — сказал он вполголоса, наклонившись к Андертону. — Это вызовет всеобщее недовольство системой допреступности. Сенат, скорее всего, ее полностью уничтожит.

— Я все понимаю, — подтвердил Андертон и скрестил руки на груди. — Валяйте.

Толпа сразу притихла, когда генерал Каплан достал бумаги из кейса и начал раскладывать их на столе рядом с микрофоном.

— Взгляните на человека, который сидит рядом со мной, — начал он ясным, хорошо поставленным голосом. — Вы все его знаете. Наверное, вы удивлены, увидев его здесь, так как недавно полиция объявила его потенциальным убийцей.

Глаза толпы сфокусировались на Андертоне. Все жадно таращились на единственного потенциального убийцу, который дал народу возможность поглазеть на себя с близкого расстояния.

— Несколько часов назад, однако, полиция отозвала ордер на его арест. Может быть, он сдался добровольно? Нет, он не сдался, его не поймали, однако полиция им больше не интересуется. Потому что Джон Эллисон Андертон не виновен в преступлении, ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Он был обвинен системой допреступности, которая исходила из ложных посылок… Эта машина так называемого правосудия обрекла многих наших граждан на незаслуженные страдания!

Толпа завороженно переводила глаза с Андертона на генерала Каплана и обратно. Все хорошо знали, как работает допреступность.

— Чело. век арестован и посажен за решетку под предлогом профилактической меры. — Голос Каплана постепенно набирал силу.

— Его обвиняют не в преступлении, которое он совершил, а в том, что он якобы собирается совершить! Полиция утверждает, что если этот человек останется на свободе, то в ближайшее время неотвратимо нарушит закон… Однако истинного знания о будущем нет ни у кого.

В самом деле, как только мы получаем данные от провидцев, они сами тут же их опровергают. Утверждение, что человек нарушит закон в будущем, не более чем парадокс! Сам факт извлечения из будущего информации о том, что еще не произошло, делает ее более чем сомнительной. В каждом случае рапорты трех полицейских мутантов взаимно обесценивают друг друга. И если бы несчастного, обвиненного в будущем преступлении, не арестовали, он все равно бы ничего не совершил…