Воспоминания двух юных жен - де Бальзак Оноре - Страница 6

• Предыдущая
• 6/47
• Следующая

Вечером я поехала на бал; там я держалась подле матушки — она вела меня под руку. Самопожертвование ее было сторицей вознаграждено. Все комплименты получала она, а я служила лишь предлогом для самой неприкрытой лести. Ее заботами я танцевала с глупцами, которые твердили о духоте, словно сама я дрожала от холода, и о великолепии бала, словно сама я слепа. Все, словно сговорившись, изумлялись странному, неслыханному, необычайному, немыслимому, редкостному обстоятельству, заключающемуся в том, что они впервые видят меня на балу. Туалет мой, восхищавший меня дома, когда я красовалась перед зеркалом в своей белой с золотом гостиной, был почти незаметен среди чудесных нарядов большинства дам. Каждая из них была окружена толпой поклонников и краем глаза наблюдала за соперницами; многие, как и моя матушка, были совершенно неотразимы. Юная девушка на балу в счет не идет, она всего лишь инструмент для танцев. Мужчины в бальной зале за редким исключением не лучше, чем на Елисейских полях. Сплошь помятые физиономии с невыразительными, вернее, имеющими одинаковое выражение чертами. Гордых, волевых лиц, которые мы видим на портретах наших предков, сочетавших физическую силу с силой духа, нет и в помине. Правда, среди гостей нашелся один прославленный литератор, который выделялся своей красотой, но он не произвел на меня должного впечатления. Сочинений его я не читала, к тому же он простолюдин. Каким бы талантом и добродетелями ни обладал буржуа или человек, пожалованный дворянством, он не достоин моего внимания. Впрочем, этот гений так занят собой и так безразличен к окружающим, что я подумала: вероятно, для великих мыслителей окружающие люди — все равно что неодушевленные предметы. Когда гении влюбляются, они должны переставать писать, иначе это не Любовь. Для них всегда остается нечто более важное, чем возлюбленная. Мне кажется, я все это разглядела в повадке бальной знаменитости: говорят, он профессор, оратор, сочинитель, говорят, честолюбие заставляет его угождать сильным мира сего. Я сразу решила: обижаться на свет за то, что я не имею в нем успеха, ниже моего достоинства, и с легким сердцем предалась танцам. Впрочем, я полюбила танцевать. Я наслушалась скучных толков о неизвестных мне людях, но, быть может, чтобы понять эти разговоры, нужно знать многое, чего я не знаю, ибо я видела, как дамы и господа произносят и слушают иные фразы с особенным удовольствием. Свет полон загадок, которые не так-то легко разгадать. Кругом сплошные интриги. Глаз у меня острый, слух тонкий; что же касается понятливости, то кто может судить о ней лучше, чем вы, мадемуазель де Мокомб!

Вернулась я усталая и счастливая этой усталостью. По простоте душевной я имела неосторожность описать мои чувства матушке; она сказала, чтобы я не говорила таких вещей никому, кроме нее. «Дорогая девочка, — добавила она, — хорошее воспитание заключается не только в знании того, о чем следует говорить, но и того, о чем лучше умолчать».

Благодаря этому совету я поняла, какие впечатления нужно таить от всех, быть может, даже от матерей. В одно мгновение я постигла, как далеко может простираться женская скрытность. Уверяю тебя, дорогая козочка, что мы с нашей невинной откровенностью выглядели бы здесь двумя болтливыми кумушками. Как много может выразить приложенный к губам палец, одно слово, один взгляд! Я сразу оробела. Неужели нельзя ни с кем поделиться даже таким естественным ощущением, как удовольствие от танца! Что же в таком случае делать со своими чувствами? — думала я, ложась спать; у меня было тяжело на душе. Я до сих пор не оправилась от столкновения моей открытой, жизнерадостной натуры с суровыми законами света. Вот уже клочья моей шерстки белеют на ветках придорожных кустов. До свидания, мой ангел!

Как взволновало меня твое письмо, в особенности же несходство наших судеб! Ты будешь блистать в высшем свете, моя незаметная жизнь пройдет в мирной глуши. Я столько рассказывала тебе о замке Мокомб, что ничего не могу добавить; комнату мою я нашла точно такой же, какой оставила, однако теперь я могу оценить открывающийся из окна великолепный вид на долину Жеменос — ребенком я не могла понять всей его прелести. Через две недели после моего приезда я вместе с отцом, матушкой и братьями поехала на обед к одному из соседей, старому барону де л'Эстораду, зажиточному помещику, разбогатевшему, как это бывает в провинции, благодаря скупости. Старый барон не смог уберечь единственного сына от неумолимого Буонапарте; он спас его от рекрутского набора, но в 1813 году юноша принужден был покинуть отчий дом. Он стал гвардейцем почетного караула, и со времени Лейпцигского сражения[25] родители не получали от него вестей. Господин де Монриво[26], к которому господин де л'Эсторад ездил в 1814 году, сказал, что русские у него на глазах захватили юношу в плен. Попытки разыскать его в России были безуспешны; горе свело госпожу де л'Эсторад в могилу. Барона, человека очень набожного, поддерживала та прекрасная христианская добродетель, которая спасала нас с тобой в Блуа — надежда! Он видел сына во сне, копил для него деньги и выгодно помещал долю наследства, оставшегося сыну от покойной госпожи де л'Эсторад. Никто не смел смеяться над стариком. Теперь я понимаю, что нежданное возвращение молодого человека послужило причиной моего собственного возвращения домой. Кто бы мог подумать, что пока мы уносились мыслями в неведомые дали, мой жених медленно брел через Россию, Польшу и Германию? Судьба смилостивилась над ним только в Берлине, где французский посланник помог ему вернуться на родину. Европе нет дела ни до господина де л'Эсторада-отца, мелкого провансальского дворянина, у которого не больше десяти тысяч ливров годового дохода, ни до его несчастного сына, чья судьба удивительно отозвалась в его имени[27].

Состояние незадачливого гвардейца — двенадцать тысяч ливров ренты (наследство госпожи де л'Эсторад) вкупе со сбережениями старого барона — по провансальским понятиям весьма значительно, что-то около двухсот пятидесяти тысяч ливров, кроме того, у него есть земли. Накануне возвращения сына старый барон купил прекрасное, хотя и расстроенное, имение, где собирается посадить десять тысяч тутовых деревьев, саженцы которых он, готовясь к покупке, вырастил у себя в питомнике. Вновь обретя сына, барон загорелся желанием женить его, и непременно на девушке благородного происхождения. Мои родители охотно согласились выдать меня за молодого де л'Эсторада, как только узнали, что старик согласен взять Рене де Мокомб без приданого и указать в брачном контракте Рене ту сумму, какая пришлась бы на ее долю после смерти родителей. Младший мой брат Жан де Мокомб, едва достигнув совершеннолетия, подписал бумагу, удостоверяющую, что он получил от родителей свою долю, равную трети всего наследства. Вот как у нас в Провансе дворяне обходят подлый Гражданский кодекс господина Буонапарте[28], по милости которого добрая половина девушек из дворянских семей будет вынуждена принять постриг. Французские дворяне, судя по моим весьма скудным сведениям, придерживаются по этому важному вопросу самых различных мнений.

На обеде у де л'Эсторадов состоялось знакомство твоей козочки с несчастным пленником. Расскажу все по порядку. Челядь графа де Мокомба облачилась в старые ливреи с позументом и шляпы с галунами, кучер надел высокие сапоги с раструбами, мы сели впятером в старую коляску и около двух часов пополудни торжественно подкатили к поместью барона де л'Эсторада. Обед был назначен на три часа. Старик барон живет не в замке, а в бастиде[29] — простом деревенском доме, стоящем у подножия холма, на краю нашей прекрасной долины, гордостью которой, несомненно, является старый замок Мокомб. Бастида как бастида: четыре стены, сложенные из каменных глыб и скрепленные желтоватым цементом, под красной черепичной крышей. Под тяжестью каменной черепицы прогибается кровля. Окна расположены без всякой симметрии, огромные ставни выкрашены желтой краской. Дом стоит в саду, похожем на все провансальские сады, — он обнесен невысокой стеной, сложенной из крупных круглых камней; талант каменщика проявляется в умении класть их рядами то наклонно, то стоймя; стена обмазана глиной, которая местами осыпалась. На замок бастида похожа благодаря решетке при въезде. Из-за этой решетки было пролито немало слез: она такая тощая, что напомнила мне сестру Анжелику. В дом ведет каменное крыльцо, над дверью красуется навес, который не вызвал бы зависти даже у крестьянина с Луары, владельца прелестного белого домика под голубой кровлей, сверкающей на солнце. В саду ужасно пыльно, листья на деревьях пожухли. Сразу видно, что барон дни и ночи напролет только и думает о том, чтобы накопить побольше денег. Ест он то же, что и слуги, которых у него двое: молодой парень-провансалец да старушка — горничная покойной баронессы. В комнатах мало мебели. Впрочем, де л'Эсторады не пожалели сил, готовясь к нашему приезду. Они опустошили все закрома, призвали на помощь всех крестьян до единого, и результатом этих подвигов явился обед, поданный на старом серебре, погнутом и почерневшем. Пленник, дорогая душенька, как и решетка, весьма тощ! Он бледен, много выстрадал, молчалив. В тридцать семь лет он выглядит пятидесятилетним. Волосы его, некогда густые и черные как смоль, поседели и напоминают крыло жаворонка. Прекрасные голубые глаза запали; он глуховат, что придает ему сходство с рыцарем Печального Образа; тем не менее я милостиво согласилась стать госпожой де л'Эсторад и владелицей состояния в двести пятьдесят тысяч ливров, но с непременным условием, что я смогу преобразовать по своему вкусу бастиду и разбить вокруг нее парк. Я по всей форме потребовала, чтобы отец мой отвел сюда из Мокомба немного воды. Через месяц я стану госпожой де л'Эсторад, ибо жениху я понравилась. После сибирских снегов, дорогая моя, он явно находит прелесть в черных глазах, под взглядом которых, как ты говоришь, зреют фрукты. Луи де л'Эсторад, кажется, бесконечно счастлив, что женится на красавице Рене де Мокомб — таково славное прозванье твоей подруги. Пока ты предвкушаешь радости самой блестящей жизни — жизни барышни из рода де Шолье в Париже, где ты будешь царицей, твоя бедная козочка Рене, дочь пустыни, перестала витать в облаках и спустилась на землю, где ее ждет участь заурядная, как у полевого цветка. Да, я дала себе слово утешить этого молодого человека, лишившегося молодости, который из материнских объятий попал в пекло войны, из родной бастиды — в ледяные просторы Сибири. Однообразие моих дней будут скрашивать тихие радости сельской жизни. Я посажу вокруг своего дома прекрасные деревья и превращу наше поместье в оазис, который сольется с долиной Жеменос. Лужайки в моем парке круглый год будут зеленые, как везде в Провансе; парк раскинется до самого холма, на вершине которого я прикажу построить какую-нибудь красивую беседку, откуда, быть может, смогу разглядеть сверкание Средиземного моря. Апельсиновые, лимонные деревья — прекраснейшие жемчужины растительного мира — украсят этот уголок, где я буду полновластной хозяйкой. Нас будет окружать вечная поэзия — поэзия природы. Я буду жить, не страшась невзгод, ибо навсегда останусь верна своему долгу. Будущий свекор и шевалье де л'Эсторад разделяют мои христианские чувства. Ах, душенька, жизнь расстилается передо мной, как широкая дорога, ровная и гладкая, осененная вековыми деревьями. В одном столетии не бывает двух Буонапарте; поэтому если у меня будут дети, я смогу воспитать их, вывести в люди и жить их заботами и радостями. Если судьба от тебя не отвернется, ты станешь женой кого-нибудь из власть имущих, и у детей твоей Рене появится могущественная покровительница. Что же до меня, то я говорю «прощайте» всем романам и приключениям, героинями которых мы себя воображали. Я знаю всю свою жизнь наперед: самыми большими событиями в ней станут прорезывание зубов у молодых господ де л'Эсторад, их завтраки, обеды и ужины, а также урон, который они будут наносить моим цветникам и моей особе; вышивание детских чепчиков да любовь и восхищение несчастного страдальца — вот и все радости жизни на краю долины Жеменос. Быть может, в один прекрасный день деревенская жительница решит перебраться на зиму в Марсель — но и тут ее будут ожидать всего лишь узкие подмостки провинциального театра, закулисная жизнь которого лишена опасностей. Мне ничто не будет угрожать — даже те восхищенные взгляды, что преисполняют нас гордости. Главной нашей заботой станут шелковичные черви — ведь они питаются листьями шелковицы, которыми мы собираемся торговать. Нам суждено испытать превратности провансальского житья, неурядицы безбурного существования; ведь господин де л'Эсторад твердо решил передать бразды правления жене, а поскольку я не буду настаивать, чтобы он выполнял свое благоразумное решение, он вряд ли от него отступит. Романтической жизнью будешь жить за меня ты, дорогая Луиза. Поэтому подробно рассказывай мне обо всех твоих приключениях, описывай балы, праздники, не забывай писать, какие ты носишь платья, какие цветы ты прикалываешь к своим прекрасным белокурым волосам, передавай слова мужчин, изображай их манеры. Ты будешь все делать за нас двоих: слушать, танцевать, чувствовать, как чья-то рука тихонько пожимает твои пальцы. Хотелось бы мне веселиться в Париже, пока ты будешь вести хозяйство в Крампаде — так именуется наше поместье. А мой бедняга жених полагает, что берет в жены только одну женщину! Заметит ли он, что их две? Ну вот, я уже начинаю болтать глупости. А раз сама я могу теперь делать их только твоими руками, то останавливаюсь. Итак, целую тебя в обе щеки, — губы мои еще не узнали поцелуя мужчины; жених пока отважился только взять меня за руку. О! мы так почтительны и благопристойны, что это даже подозрительно. Но вот, я опять за старое. До свидания, дорогая.

• Предыдущая
• 6/47
• Следующая