Модеста Миньон - де Бальзак Оноре - Страница 26
- Предыдущая
- 26/63
- Следующая
Краска, залившая лицо Модесты, открыла карлику ее тайну.
— Так вот, сделать богатым того, кого любишь, привлечь его своим нравственным обликом, каков бы ни был облик физический, не значит ли это добиться любви? Вот мечта несчастного горбуна, его вчерашняя мечта, ибо сегодня ваша матушка вручила мне ключ к моим будущим сокровищам, пообещав мне содействие при покупке нотариальной конторы. Но, прежде чем стать вторым Гобенхеймом, я хотел бы знать, действительно ли требуется такое ужасное превращение. Что скажете на это вы, мадемуазель?
Модеста была так поражена, что даже не услышала заданного ей вопроса. Сети, расставленные влюбленным горбуном, оказались гораздо опаснее, чем западня старого солдата, и несчастная девушка лишилась от изумления дара речи.
— Бедный Бутша, — шепнула г-жа Латурнель своему супругу, — уж не сошел ли он с ума?
— Вы хотите превратить в действительность сказку о «Красавице и чудовище», — ответила наконец Модеста, — но вы забыли, что чудовище превращается в прекрасного принца.
— Вы так думаете? — сказал карлик. — А я всегда полагал, что здесь заключен символ: лучезарное сияние души, открывшись взору, заставляет забыть о безобразной ее оболочке. Если меня не полюбят, я не сниму своей маски, вот и все. Вы же и все ваши близкие, сударыня, — сказал он, обращаясь к своей покровительнице, — будете иметь к своим услугам не только карлика, но будете вдобавок располагать состоянием и жизнью человека.
Бутша вновь уселся за ломберный стол и сказал своим партнерам, стараясь казаться совершенно спокойным:
— Кому сдавать?
Однако в глубине души он скорбно твердил: «Она хочет, чтобы ее любили за нее самое; она состоит в переписке с каким-нибудь мнимо великим человеком. Но как далеко зашла ее любовь?»
— Дорогая маменька, уже без четверти десять, — сказала Модеста матери.
Госпожа Миньон простилась с друзьями и удалилась в спальню.
Тот, кто хочет скрыть свою любовь, может не опасаться ни шпионов, ни овчарок, ни матерей, ни Дюме, ни Латурнелей. Но влюбленный? Это алмаз против алмаза, разум против разума, пламя, вступающее в борьбу с пламенем, это уравнение, все члены которого взаимно уничтожаются. В воскресенье утром Бутша опередил супругу своего патрона, которая обычно заходила за Модестой, чтобы отправиться вместе с ней в церковь, и начал расхаживать возле Шале в ожидании почтальона.
— Есть ли у вас сегодня письмо для мадемуазель Модесты? — спросил он, увидев сего скромного труженика.
— Сегодня, сударь, нет!
— Мы с некоторых пор доставляем изрядный доход правительству! — воскликнул клерк.
— Да, уж могу сказать, — ответил почтальон.
Модеста увидела Бутшу и услышала этот краткий разговор из своей комнаты: в этот час она всегда стояла у окна и, скрытая за решетчатым ставнем, поджидала почтальона. Она спустилась в садик и позвала изменившимся голосом:
— Господин Бутша!
— К вашим услугам, мадемуазель, — ответил горбун, подходя к калитке, которую отворила Модеста.
— Скажите, пожалуйста, уж не считаете ли вы заслугой, достойной женской любви, ваше постыдное шпионство? — спросила девушка, пытаясь сразить своего раба взглядом и осанкой королевы.
— Да, мадемуазель! — ответил он гордо. — Я и не предполагал, что жалкий червь может оказывать услуги звезде, — продолжал он вполголоса. — Но это именно так. Неужели вы хотели бы, чтобы вашу тайну разгадала матушка, господин Дюме или госпожа Латурнель, а не существо, обойденное судьбою и готовое служить вам для забавы, как цветок, который вы сорвали, чтобы бросить его через минуту? Все ваши близкие знают, что вы любите, но как вы любите, знаю только я один. Воспользуйтесь же мной, как сторожевым псом; я буду вам повиноваться, я буду вас оберегать, и никто не услышит моего лая. Я не посмею вас судить. Я молю вас только об одном: разрешите мне быть вам полезным. Ваш батюшка украсил ваш зверинец господином Дюме, посадите туда и Бутшу, и вы увидите, на что он годен, несчастный Бутша, который ничего не просит, даже обглоданной кости.
— Хорошо, я подвергну вас испытанию, — сказала Модеста, желая отделаться от слишком проницательного стража. — Отправляйтесь не медля в предместье Гавра — в Гравиль, и обойдите там все отели, чтобы узнать, не приехал ли из Англии некий господин Артур...
— Послушайте, мадемуазель, — проговорил Бутша, почтительно прерывая Модесту. — Я попросту пойду гулять по берегу моря, — этого будет достаточно, раз вы не хотите, чтобы я был сегодня в церкви. Вот и все.
Модеста посмотрела на карлика с нескрываемым изумлением.
— Да, да, мадемуазель Модеста, у вас нет флюса, хотя вы и подвязали себе щеку платком, да еще подложили под него ваты. А если на вашей шляпе двойная вуаль, то это для того, чтобы видеть, оставаясь невидимой.
— Откуда у вас столько проницательности? — воскликнула Модеста, краснея.
— На вас нет корсета, мадемуазель! Ведь не из-за флюса же вы обезобразили свою талию, надев несколько юбок, ведь не из-за болезни нацепили вы на руки старые перчатки, а на свои хорошенькие ножки уродливые ботинки. Вы нелепо оделись и...
— Довольно, — прервала Модеста. — Чем вы докажете мне свое послушание?
— Мой патрон должен сегодня отправиться в деревню святой Адрессы. Хотя ему это и неприятно, но он действительно добрый человек и не захотел лишать меня воскресного отдыха. Так вот, я пойду в деревню вместо него...
— Ступайте, и вы приобретете мое доверие.
— Уверены ли вы, что я не понадоблюсь вам в Гавре?
— Нет, не понадобитесь. Взгляните, Таинственный карлик, — сказала она, указывая на безоблачное небо, — можете ли вы заметить след только что пролетевшей птицы? Так вот, мои поступки чисты, как и этот воздух, и тоже не оставляют ни малейшего следа. Успокойте Дюме, Латурнелей, успокойте мою мать и знайте, что эту руку, — прибавила она, показывая ему свою красивую тонкую руку с загнутыми кончиками пальцев и нежной, прозрачной кожей, — я не только не отдам до приезда отца, но не позволю, чтобы к ней прикоснулись уста того, кого принято называть возлюбленным.
— А почему вы не хотите, чтобы я был сегодня в церкви?
— Вы расспрашиваете меня после того, как я оказала вам честь своей откровенностью и обратилась к вам с просьбой?
Бутша молча поклонился и вернулся к своему патрону в восторге от того, что его прекрасная дама позволила служить ей.
Час спустя супруги Латурнель зашли за Модестой, которая стала жаловаться на страшнейшую зубную боль.
— У меня даже не хватило сил приодеться, — сказала она.
— В таком случае оставайтесь дома, — заметила добродушная супруга нотариуса.
— О нет, я хочу помолиться о счастливом возвращении отца, — ответила Модеста. — Я тепло оделась, и прогулка принесет мне только пользу.
И мадемуазель Миньон пошла в церковь вместе с г-жой Латурнель. Она отказалась взять под руку свою спутницу, боясь, как бы та не почувствовала той внутренней дрожи, которая охватила девушку при мысли, что скоро она увидит своего великого поэта. Разве один взгляд, брошенный на него, первый взгляд, не должен решить ее судьбу?
Есть ли в жизни человека мгновение восхитительнее первого свидания? Повторятся ли еще те радости, которые живут в глубине сердца и расцветают лишь в такие минуты? Испытаешь ли вновь то непередаваемое наслаждение, с которым Эрнест де Лабриер выбирал лучшую бритву, тончайшую рубашку, безупречный галстук и самый изысканный костюм? Невольно обожествляешь все предметы, имеющие хоть какое-нибудь отношение к этой неповторимой минуте, и творишь сам для себя целые поэмы, не уступающие девичьим мечтам. Неужели суждено им рассеяться в тот самый день, когда их разгадает он или она? Эти мечты подобны пряному и свежему аромату диких яблонь, расцветающих в непроходимой лесной чаще на радость одному только солнцу. Или, как говорит Каналис в «Песне девушки», этот аромат приносит радость только самому растению, как будто ангел цветов явил ему свой лик? Достойно упоминания, что наш скромный Лабриер ни разу не был любим, как и большинство обездоленных людей, чья жизнь начинается трудами и денежными заботами. Приехав накануне вечером, он тотчас же лег спать, стараясь, словно кокетка, уничтожить следы дорожной усталости; и теперь, приняв ванну, он только что закончил свой заранее обдуманный туалет, желая произвести наиболее выгодное впечатление. Пожалуй, будет уместно поместить здесь его портрет, сделанный во весь рост, хотя бы для того, чтобы оправдать письмо, которое предстояло Модесте написать ему.
- Предыдущая
- 26/63
- Следующая
