Модеста Миньон - де Бальзак Оноре - Страница 20

• Предыдущая
• 20/63
• Следующая

«Г-ну де Каналису.

Ваше письмо, мой друг, принесло мне и горе и радость. Кто знает, быть может, скоро наши письма будут доставлять нам одну только радость. Поймите же меня хорошенько. Как часто обращаешься к богу, просишь его о многом, а он молчит. Я же хочу получить у вас ответы на те вопросы, на которые не отвечает мне бог. Скажите, разве не может повториться дружба между г-жой де Гурне и Монтенем? Разве не слышали вы о супругах Сисмонд-де-Сисмонди из Женевы, этой трогательной чете, похожей, как мне говорили, на маркиза и маркизу де Пескиера, которые были счастливы в браке вплоть до самой смерти. Боже мой, неужели же не могут существовать две арфы, которые откликались бы друг другу на расстоянии и сливали, как в чудной симфонии, свои голоса в восхитительную мелодию? Человек одинок на земле, он одновременно и арфа, и музыкант, и ценитель. Неужели вы думаете, что меня беспокоит то же, что тревожит большинство других женщин? Разве я не знаю, что вы бываете в свете и встречаете там красивейших и остроумнейших женщин Парижа? Вполне возможно, что одна из этих сирен прельстила вас своей блистательной, но холодной чешуей и что именно она внушила вам те прозаические рассуждения, которые меня так огорчают. Но на свете, мой друг, есть нечто более прекрасное, чем эти обольстительные розы парижского кокетства; я говорю о том цветке, который растет на неприступных альпийских вершинах, именуемых гением и гордостью человечества, и распускается, когда на него упадет капля росы, которую эти великаны черпают в небесах. Вот этот-то цветок я и хочу растить, хочу видеть, как раскроется его чашечка, ибо его дикий и сладостный аромат никогда не выдыхается, он вечен. Молю вас, не считайте меня способной на пошлость. Будь я Беттиной (я поняла, на кого вы намекаете), я никогда не стала бы г-жой Арним. Будь я одной из жен лорда Байрона, я жила бы сейчас в монастыре. Вы коснулись моего больного места. Вы еще не знаете меня, но со временем узнаете. Во мне живут высокие чувства, и я говорю об этом без всякого тщеславия. Бог вложил в мою душу семя того альпийского цветка, о котором я упоминала. И я не желаю, чтобы он рос в цветочном горшке на моем подоконнике: он там погибнет. Нет, проза жизни не загрязнит этот великолепный, неповторимый цветок с опьяняющим ароматом. Он принадлежит вам во всей своей незапятнанной чистоте, вам одному и навсегда. Да, дорогой поэт, вам — все мои мечты, самые сокровенные, самые безрассудные, вам безраздельно принадлежит сердце девушки, ее безграничная любовь. Если вы окажетесь человеком мне чуждым, я никогда не выйду замуж. Я могу жить жизнью сердца, жить вашими мыслями, вашими чувствами, они милы мне, и я останусь навеки тем, что я есть, — вашим другом. В вашем нравственном облике есть нечто прекрасное, и с меня этого достаточно. В этом будет вся моя жизнь. Снизойдите же к молодой и красивой служанке, которую не пугает мысль стать когда-нибудь старой домоправительницей поэта, отчасти его матерью, отчасти экономкой, а также его здравым смыслом, а быть может — и богатством. Эта преданная женщина, которая столь необходима в жизни, вроде вашей, олицетворяет собой чистую и бескорыстную дружбу; ей можно поверить все тайны, а она выслушает вас, хоть иной раз и покачает головой, она бодрствует поздно вечером за прялкой, чтобы встретить поэта, когда он возвратится домой, промокший под дождем и проклинающий все на свете. Вот мое будущее, если только мне не выпадет на долю стать счастливой и навеки преданной женой поэта. Я с одинаковой улыбкой радости встречу как ту, так и другую судьбу. Не думаете ли вы, что Франция много потеряет, если мадемуазель д'Ест не выйдет замуж за какого-нибудь Вилькена, и не подарит ему двоих или троих детей? Я уверена, что я никогда не превращусь в старую деву. Сильная своим милосердием и своей тайной причастностью к жизни великого человека, я буду ему матерью, я посвящу ему здесь на земле все свои помыслы и заботы. Я питаю глубокое отвращение ко всякой пошлости. Если я буду свободна и богата, — что я молода и красива, это я знаю, — я все равно никогда не выйду замуж ни за глупца, будь он даже сыном пэра Франции, ни за негоцианта, который может за один день потерять все свое состояние, ни за красавца, который будет в нашем семействе играть роль женщины, ни за того мужчину, который заставит меня краснеть по двадцати раз на день при мысли, что я принадлежу ему. Вы можете быть совершенно спокойны на этот счет. Мой отец слишком любит меня и никогда не пойдет наперекор моим желаниям. Если я понравлюсь моему поэту и если он понравится мне, сверкающее здание нашей любви будет построено на высоте, недоступной никакому несчастью. Ведь я орлица, вы прочтете это в моем взоре. Не стану повторять то, что я уже вам говорила, признаюсь только, что я буду счастливейшей из женщин, став пленницей любви, подобно тому как в настоящее время я пленница отцовской воли. Давайте же, мой друг, переложим на язык притчи то, что приключилось с вами по моей воле.

Юную девушку, одаренную пылким воображением, заключили в башню; узница сгорает от желания проникнуть в парк, который она видит из своего заточения. Каким-то чудом она распиливает решетку темницы, выбирается из окна и, проскользнув сквозь ограду, весело резвится в парке соседа. Вот она, извечная комедия. Так вот эта девушка — моя душа, соседний парк — ваш гений. Разве все это не естественно? И станет ли жаловаться сосед, если его цветы потоптала хорошенькая ножка? Такова мораль для поэта. Но не хочет ли знаменитый резонер мольеровской комедии выслушать рассуждения? Пожалуйста. Мой дорогой Жеронт[61], браки обычно заключаются вопреки здравому смыслу. Семья наводит справки о молодом человеке. Если Леандр[62], приведенный соседкой или встреченный на балу, не вор, если у него нет видимых пороков, если он обладает достаточным состоянием, окончил коллеж или юридический факультет и удовлетворяет, таким образом, обычным требованиям воспитания и при всем том умеет носить фрак, ему разрешают явиться в дом, где есть молодая девушка. А эта последняя с самого утра уже затянулась в корсет, маменька наказывает ей следить за каждым своим словом, не выдавать выражением лица ни своих чувств, ни мыслей и улыбаться жениху застывшей улыбкой балерины, заканчивающей пируэт; ей читают наставления, полные здравого смысла, ей твердят, что неприлично проявлять свой подлинный характер, и советуют не показаться чересчур образованной. Уладив денежную сторону вопроса, родители простодушно предлагают молодым людям поближе узнать друг друга в те редкие минуты, когда их оставляют наедине; они беседуют или прогуливаются по саду, и все это принужденно, натянуто, ибо они уже ощущают свои узы. Мужчина старается в таких случаях не только приукрасить свою внешность, но и скрыть душу; девушка, со своей стороны, делает то же самое. Эта жалкая комедия сопровождается подношением цветов, драгоценностей, выездами в театр и называется «ухаживанием за невестой». Вот против чего я восстаю. Вот почему я предпочитаю длительный союз душ, предшествующий законному союзу. У девушки на протяжении всей ее жизни бывает одно короткое мгновение, когда ей требуется весь ее ум, проницательность и опыт. Она ставит на карту свою свободу, свое счастье. А вы не даете ей ни козырей, ни тузов. Ей остается только одно: гадать о своей судьбе и бесконечно ждать. Я имею право, желание, возможность и разрешение самой устроить свое счастье, я хочу воспользоваться этим правом и поступлю так, как некогда поступила моя мать, когда она, руководясь чувством, вышла замуж за самого преданного и любящего человека на свете, в которого влюбилась за красоту в первый же вечер знакомства. Я знаю, что вы свободны, красивы, что вы поэт. Уверяю вас, я никогда бы не выбрала поверенным своих тайн одного из ваших собратьев по служению музам, будь он женат. Если мою мать прельстила красота, которая, возможно, является гением формы, то почему меня не может привлечь гармония духа и формы? Как могу я лучше узнать вас — путем переписки или же пройдя через неизбежное испытание нескольких месяцев «жениховства»? Вот в чем вопрос, — говорит Гамлет. Но, мой дорогой Кризаль, преимущество моего способа заключается в том, что он нас не компрометирует. Я знаю, что любовь склонна строить иллюзии, а всякая иллюзия со временем рассеивается, Потому-то так часто расходятся влюбленные, которые полагали, что они связаны на всю жизнь. Подлинное испытание состоит в страдании и в счастье. Только изведав в жизни и то и другое, два существа, имевшие возможность проявить при этом свои недостатки и свои достоинства и изучить характер друг друга, дойдут рука об руку до могилы. Но, дорогой мой Аргант[63], кто сказал вам, что у той маленькой пьесы, которую мы с вами разыгрываем, нет завтрашнего дня? Во всяком случае разве наша переписка уже не доставила нам удовольствия?

• Предыдущая
• 20/63
• Следующая