Странники Гора - Норман Джон - Страница 15

Страх читался в её широко раскрытых глазах, в напряженно изогнутой спине, в легком дрожании приоткрытых губ. При сложившихся обстоятельствах она не представляла собой никакой ценности. Внезапно, совершенно не осознавая, что она делает, девушка, дрожа всем телом, сложила руки на груди и уронила голову на брошенную ей под ноги шкуру ларла.

– Пожалуйста, – взмолилась она, – не убивайте меня!

Я перевел её слова Камчаку и Катайтачаку.

– Ты будешь со всем возможным старанием исполнять любое желание тачаков? – обратился к ней Катайтачак.

Я перевел девушке его вопрос.

С ужасом в глазах она подняла голову и заглянула в суровые лица пленивших её людей.

– Нет, – покачала она головой. – Нет!

– На кол ее! – приказал Катайтачак.

Два стоящих у входа в палатку охранника рванулись к девушке, подхватили её за руки и подняли над полом.

– Что они хотят со мной сделать? – закричала она.

– Собираются посадить тебя на кол, – пояснил я.

Девушка забилась в истерике.

– Нет! – запричитала она. – Ну, пожалуйста, отпустите меня, отпустите, прошу вас!

Моя рука сама потянулась к рукояти меча, но Камчак легким жестом остановил меня. Он обернулся к Катайтачаку.

– Она, кажется, согласна служить тачакам верой и правдой, – заметил он.

Катайтачак снова окинул девушку сумрачным взглядом.

– Ты будешь со всем возможным старанием исполнять любое желание тачаков? – повторил он свой вопрос.

– Да, – захлебываясь слезами, пробормотала девушка. – Я буду с удовольствием делать все, что тачаки мне прикажут!

Я перевел её слова Катайтачаку и Камчаку.

– Узнай у нее, – обратился ко мне Катайтачак, – просит ли она у нас милости позволить ей быть рабыней тачаков?

Я довел его вопрос до сведения девушки.

Из глаз её снова хлынули слезы.

– Да, – рыдая, выдавила она из себя. – Я прошу, прошу вас позволить мне быть рабыней тачаков.

Интересно, не вспомнился ли ей в эту минуту тот странный незнакомец с землистым лицом и неестественно зелеными глазами, что осматривал её взглядом опытного оценщика, перед которым она с таким вызовом продемонстрировала свою женственность и красоту, не подозревая о том, что он проверяет лишь, годится ли она, чтобы носить тарианский ошейник.

Как он, должно быть, повеселился бы, увидев её сейчас стоящей на коленях перед этими варварами, в браслетах наручников, с низко склоненной головой, умоляющей этих кочевников оставить её у себя рабыней! Когда она думала об этом, как, должно быть, разрывалось её сердце от боли и унижения, поскольку только теперь она в полной мере осознала, что тот человек, несомненно, знал о том, что её ожидает. Как, должно быть, он потешался в душе над её нелепыми проявлениями ущемленной женской гордости, над убогим кокетством девчонки в скромном платье, судьба которой в это мгновение всецело находилась в его руках!

– Я принимаю её просьбу, – сообщил Катайтачак и, кивнув ближайшему охраннику, распорядился:

– Принеси ей мяса.

Охранник спустился с помоста и через минуту вернулся с ломтем жареного мяса.

Катайтачак жестом приказал подвести дрожащую девушку поближе. Охранники подхватили её под руки и опустили в двух шагах от него.

Катайтачак взял принесенный ломоть мяса и протянул его Камчаку. Тот откусил от него приличный кусок и в свою очередь протянул ломоть девушке.

– Ешь, – сказал я ей.

Элизабет Кардуэл взяла мясо обеими руками, скованными тонкими прочными цепями, и, низко опустив голову, так что упавшие волосы закрыли ей лицо, принялась машинально есть мясо.

Она, как обычная рабыня, приняла мясо из рук Камчака, кочевника.

Теперь она принадлежала ему.

– Я – кейджера, – едва слышно произнесла она, закрывая лицо руками. – Кейджера! Кейджера!

Если бы я надеялся на быстрое разрешение мучивших меня загадок или на то, что мне быстро удастся разыскать яйцо Царствующих Жрецов, то я был бы разочарован, поскольку за прошедшие месяцы мне не удалось продвинуться ни на шаг ни в том, ни в другом.

Я рассчитывал попасть в Тарию и там разгадать тайну ошейника для посланий, но раньше чем весной сделать это было невозможно.

Стада обходят Тарию, и это время называется Временем Прохождения Тарии, затем отправятся на зимние пастбища, и начнется Сезон Зимовки; в третью, и последнюю часть года, в Сезон Короткой Травы, стада возвратятся на равнины Тарии, и соответственно это время называется Периодом Возвращения к Тарии. Именно тогда и состоятся ритуалы получения знамений относительно благоприятствования высших сил избранию Высокого Убара, единого для всех четырех народов фургонов.

Сидя на шелковистой спине каийлы, я бросил взгляд на блеск высоких стен отдаленной Тарии.

Она показалась мне надменным, гордым городом, неколебимо возвышающимся над равниной.

– Будь терпелив, Тэрл Кэбот, – сказал мне Камчак, сидя в седле на своем скакуне. – Весной, когда начнутся игры Войны Любви, я отправлюсь в Тарию и, если ты захочешь, возьму тебя с собой.

– Хорошо, – ответил я.

Я подожду. Кстати, по зрелом размышлении, именно это и казалось мне наилучшим вариантом действий. Тайна кожаного ошейника представлялась мне второстепенной. Главная моя цель лежала где-то среди фургонов кочевников.

Мне стало интересно, что имел в виду Камчак, говоря о Войне Любви, которая происходит на Равнине Тысячи Столбов. Ничего, в свое время я узнаю и это.

– После Войны Любви, – добавил Камчак, – состоятся ритуалы предсказаний.

Я кивнул, и мы погнали своих каийл к стаду.

Как я узнал, в течение последних двухсот лет Высокий Убар кочевников не избирался, как, вероятнее всего, не будет этого и нынешней весной. Как я понял, путешествуя с фургонами, только устоявшиеся традиции года перемирия, который сейчас наступил, мешали свирепым кочевникам вцепиться друг другу в глотки, а точнее, в босков. Разумеется, как житель Ко-Ро-Ба, заинтересованный к тому же в судьбе нескольких северных городов, я не был огорчен тем, что Высокий Убар не будет избран. Впрочем, совсем немногие хотели его избрания. Тачаки, как и другие народы фургонов, предельно ценят независимость.

Все же ритуалы предсказаний проводятся каждые десять лет. Сперва я рассматривал этот год как бессмысленную традицию, но позднее я увидел, что в пользу его можно сказать многое: народы фургонов сходятся вместе, и в это время, кроме простой радости общения, они получают много других полезных вещей – происходит межплеменной обмен босков и женщин, как свободных, так и рабынь; обмен скотом генетически освежает стада и в биологическом смысле того же эффекта достигает межплеменной обмен женщинами. Что может быть ещё более важным, так это то, что год перемирия дает традиционную возможность народам фургонов объединиться перед лицом кризиса, способного погубить каждый из них по отдельности. Теперь я считаю, что люди, узаконившие тысячу лет тому назад этот год, были поистине мудры.

Мне было интересно, с чего бы это Камчак весной рассчитывал попасть в Тарию?

Впрочем, я уже давно понял, что он не последний человек среди тачаков.

Возможно, состоятся переговоры, возможно, будут оговариваться условия игр Войны Любви или торговли. Относительно недавно, и к своему удивлению, я узнал, что народы фургонов время от времени торгуют с Тарией. Это известие разожгло во мне надежды, что я в недалеком будущем сумею попасть в город, однако на деле надежды сбылись совсем не так скоро, да, может, и к лучшему.

Народы фургонов, хотя и были врагами Тарии, не испытывали безразличия к её богатствам, особенно к изделиям из металла и ткани, которые высоко ценились кочевниками. Даже ошейники и цепи, надеваемые на рабов, были тарианскими по происхождению.

Со своей стороны, в обмен на свои нажитые торговлей товары Тария получала рога и шкуры босков, каковых у степняков было предостаточно. Впрочем, тарианцы не гнушались и прочими товарами, предлагаемыми народами фургонов, а именно награбленным в обожаемых кочевниками набегах добром. В поисках караванов они иной раз удалялись на тысячи пасангов от своих стад, добывая золото, драгоценные камни, специи, подкрашенную соль, упряжи и седла для высоких тарларионов, меха из далеких краев, крестьянские орудия, бумагу, чернила, учебники для школы, сушеные овощи и рыбу, лечебные порошки, кремы и благовония и, разумеется, женщин. Впрочем, самых красивых кочевники оставляли себе, выставляя на торг с тарианцами кого попроще, так что, к вящему неудовольствию тарианцев, что на их рынок из степи поступали дешевые рабыни, а прекрасные, дорогие (до сорока золотых) девушки, прежде принадлежавшие к высоким кастам и рожденные свободными, – очень и очень редко. Мужчины народов фургонов любили, чтобы им прислуживали цивилизованные, очаровательные девушки; днем они трудились под палящим солнцем в степной пыли, ухаживая за босками или собирая кизяк, а ночью услаждали своих господ под крышами фургонов. Иногда народы фургонов выставляли на торг с тарианцами и роскошные шелка, однако обычно они сохраняли их для собственных рабынь; кстати сказать, свободным женщинам народа фургонов не дозволялось носить шелка – среди кочевников даже ходила пословица, что та, которая любит прикосновение шелка к своей коже, в глубине сердца своего является рабыней в независимости от того, покорил ли её господин или нет. Нужно добавить, народы фургонов с Тарией не торговали только двумя вещами: живыми босками и тарианскими девушками.