Графиня Калиостро - Леблан Морис - Страница 15
- Предыдущая
- 15/44
- Следующая
— Да, пора действовать, — отозвался Рауль. — Они могут подняться в эту комнату…
Он снял с нее шляпку и надел на себя, опустив поля, чтобы букетик фиалок бросался в глаза.
— Я открою вам путь. Когда здесь не будет полицейских, вы спокойно пройдете к карете. Сидите там, и пусть Леонар будет в полной готовности.
— А вы?
— Я присоединюсь к вам минут через десять.
— А если вас схватят?
— За меня не волнуйтесь. Главное, не суетитесь, не бегите, ведите себя как можно спокойнее.
Он подошел к окну и с громким криком спрыгнул в сад, затем побежал со всех ног.
— Это она! Серое платье, шляпа с фиалками! Стой, стрелять буду!
Он понесся по вспаханному полю, потом пробрался сквозь кустарник, перескочил через ограду какой-то фермы, еще одну чащу кустарника, снова оказался в поле. Потом по тропинке вдоль новой фермы и опять по полю.
Рауль обернулся: преследователи остались далеко позади, сейчас он был вне поля их зрения. В мгновение ока он освободился от серого платья и шляпки и бросил их в кусты. Надел морскую фуражку, закурил сигарету и двинулся обратно, засунув руки в карманы.
Рядом с фермой на него натолкнулись двое полицейских:
— Эй, матрос, вы не видели здесь женщины в сером платье?
Он кивнул утвердительно:
— Ну да, пробегала какая-то сумасшедшая.
— Куда она девалась?
— Скрылась на той ферме.
— Давно?
— И полминуты не прошло.
Стражи порядка поторопились на указанную Раулем ферму, а юноша продолжил путь, беззаботно посвистывая.
На дороге его ждал экипаж. Леонар сидел на своем месте с бичом в руке, Жозефина Бальзамо была внутри.
— На Ивто, Леонар! — приказал Рауль.
— Но тогда нам придется проезжать мимо гостиницы, — возразила графиня.
— Главное, чтобы никто не видел, как мы выехали отсюда. Дорога пустынна, это нам на руку. Трогай же, Леонар!
Когда они проезжали мимо гостиницы, полицейские и жандармы возвращались полем, один из них в бешенстве размахивал серым платьем и шляпкой, прочие яростно жестикулировали.
— Они нашли вещи и теперь знают, кого искать. Но гораздо больше вас их интересует встретившийся им морячок. Что касается экипажа, на него они внимания не обратят. Если им скажут, что в этой карете едут мадам Пеллегрини вместе с сообщником-матросом, они только рассмеются в ответ.
— Они допросят тетушку Вассер…
— Пусть сама выкручивается…
Графиня была в темном платье и легкой шляпке, плотная вуаль скрывала ее лицо. Теперь она подняла вуаль, достала из кожаного несессера зеркальце…
Она долго разглядывала свое лицо, осунувшееся от усталости. Потом капнула на блестящую поверхность из маленького флакона и протерла стекло шелковым платком. И вновь стала пристально всматриваться.
Рауль не заметил, как промелькнули в ее глазах печаль и огорчение женщины, увидевшей, что неумолимое время и переживания кладут свой отпечаток на ее облик. Десять, пятнадцать минут прошли в полном молчании, ее взгляд с видимым напряжением был устремлен на старинное зеркальце. Но вот появились первые едва уловимые проблески улыбки, робкой, как свет январского солнца. Еще мгновение, и улыбка стала ярче, она вспыхнула, озарив изумленного Рауля. Уголки рта приподнялись, поблекшая было кожа вновь стала свежей и цветущей. Лицо Жозефины Бальзамо засияло ослепительной красотой.
Свершилось чудо!
«Чудо? — спросил себя Рауль. — Нет. Точнее, чудо сильной воли и могущественного духа. А все остальное — флакон, волшебное зеркальце, чудодейственный эликсир — это театральная бутафория».
Он взял зеркальце и внимательно осмотрел его. Это был тот самый предмет, который фигурировал в качестве улики на допросе в замке д'Этиг. Края его были украшены орнаментом, а золотая пластинка сзади была покрыта многочисленными вмятинами. На ручке красовалась графская корона, дата «1783» и перечень четырех загадочных фраз.
Рауль, вдруг испытав страстное желание как-то уязвить свою спутницу, усмехнулся:
— Очевидно, ваш отец передал вам в наследство это чудесное зеркальце, и поэтому несчастья избегают вас.
— Иногда они посещают меня, но только когда я теряю голову, а это случается со мной редко, ведь обычно я прекрасно владею собой и даже в самых опасных обстоятельствах держу себя в руках.
— Да уж, обстоятельства бывают весьма опасными, — сказал он с оттенком иронии.
Более они не обмолвились ни словом. Лошади продолжали идти галопом, обширная равнина Ко, всегда однообразная и в то же время такая живописная, простиралась перед ними до самого горизонта. Графиня Калиостро опустила вуаль. Рауль почувствовал, что эта женщина, столь близкая два часа назад, женщина, которой он с такой радостью и самоотречением предложил свою любовь, вдруг разом отдалилась от него, стала почти совсем чужой. Неужели он обманывался? Он был так разочарован, что подумал даже о бегстве из кареты. Но решимости у него не хватило, и это удвоило его раздражение. Он вспомнил о Клариссе д'Этиг, и перед ним во всем своем печальном величии встал образ девушки, покинутой им накануне столь «благородно». Но Жозефина Бальзамо не выпускала из рук добычи. От нее исходил пьянящий аромат, шорох ее платья был упоителен. Одним движением он мог взять ее за руку и целовать, целовать, целовать эту благоуханную плоть.
Вся она была воплощением страсти, желания, трепещущей и непостижимой тайной вечной женственности. И воспоминания о Клариссе д'Этиг покинули Рауля.
— Жозина, Жозина, — шептал он так тихо, что она вряд ли слышала. Но к чему кричать о своей любви и своей боли? — Они подъезжали к Сене. На высоком берегу реки повернули влево, проехали Кодбе… Экипаж остановился, и Леонар высадил двух путешественников на опушке небольшого леса, сквозь редкие деревья которого видна была Сена. Опершись на руку спутника, Жозефина сказала:
— Прощайте, Рауль. Станция Ла-Мапрэ совсем рядом.
— А вы?
— О, мой дом тоже недалеко.
— Но здесь поблизости нет ни одного строения.
— Видите яхту, вон там?
— Я провожу вас к ней.
Графиня углубилась в заросли прибрежного тростника, Рауль шел следом. Они выбрались на невысокую лужайку, совсем рядом стояла замаскированная яхта. Они были одни под огромным голубым небом, никто их не мог видеть или слышать.
— Прощайте, — еще раз произнесла Жозефина Бальзамо.
При виде протянутой ему руки он заколебался.
— Вы не хотите подать мне руку на прощанье? — удивилась она.
— Зачем нам расставаться? — выдавил он.
— Но ведь нам нечего сказать друг другу.
— Нечего, хотя мы так ничего друг другу и не сказали…
Рауль взял ее теплую и нежную руку в свою и промолвил:
— То, что говорили о вас полицейские в гостинице… Это правда?
Он ждал объяснения, пусть даже лживого — по крайней мере ему легче было бы оставаться в неведении и сомнении. Но она воскликнула в ответ:
— Разве для вас это что-то значит? Неужели эти разоблачения могут повлиять на ваше отношение ко мне?
— Не пойму, что вы хотите сказать.
— О, Господи, все очень просто. Вы помните, в чем обвиняли меня Боманьян и Годфруа д'Этиг, но разве вас смутили тогда мои чудовищные преступления?
Рауль был сбит с толку этим вопросом, а она насмешливо улыбалась, глядя прямо ему в лицо:
— Неужели виконт д'Андрези поражен сообщением о совершенных мною злодеяниях? Очевидно, виконт — человек безупречной морали…
— Что все это значит? — вскричал Рауль, испытывая смутную тревогу и досаду.
— Охотно скажу, — ответила графиня. — Вы разочарованы. О, как это неприятно! Вы утратили иллюзии, и вместо мечты, идеала пред вами предстала женщина в истинном своем обличье. Итак, я низко пала в ваших глазах?
— Да, — коротко и сухо сказал Рауль.
Наступило молчание. Она бросила на него глубокий, проницательный взгляд и шепнула:
— Вы считаете меня воровкой? Именно это хотели сказать?
— Да.
— А вы? — она со строгим и насмешливым видом слегка толкнула его в плечо и тут же перешла на «ты»: — А ты, малыш, кто ты, какой образ жизни ведешь? Как твое имя?
- Предыдущая
- 15/44
- Следующая
