До встречи с тобой - Мойес Джоджо - Страница 22

• Предыдущая
• 22/84
• Следующая

Из дома доносился глухой гул пылесоса. Фирма прислала четырех уборщиц в одинаковых халатах. Интересно, чем они будут заниматься два часа в этом маленьком флигеле?

— Вы скучаете по ней?

Я слышала, как женщины переговариваются. Кто-то распахнул окно, и время от времени в разреженный воздух вырывались взрывы смеха.

— Скучал. — Уилл внимательно изучал горизонт. Потом повернулся ко мне и сухо добавил: — Но я много думал об этом и решил, что они с Рупертом отличная пара.

— Они сыграют дурацкую свадьбу, — кивнула я, — родят спиногрыза-другого, как вы выражаетесь, купят дом в деревне, и не пройдет и пяти лет, как он соблазнит секретаршу.

— Вероятно, вы правы.

Меня понесло:

— И она будет слегка злиться на него все время, толком не понимая почему, пилить его на просто кошмарных торжественных ужинах, к смущению всех друзей, а он не посмеет ее бросить, чтобы не платить алименты. — (Уилл повернулся ко мне.) — Сексом они будут заниматься раз в шесть недель, и он будет обожать своих детей, но пальцем не ударит, чтобы помочь их воспитывать. А у нее будет превосходная укладка, но из-за разговоров исключительно обиняками вечно кислая мина. — Я поджала губы. — И она с головой уйдет в пилатес,[33] может, заведет собаку или лошадь и втюрится в инструктора по верховой езде. А в сорок лет он начнет бегать трусцой, купит «харлей-дэвидсон», который она будет презирать, и каждый день будет ходить на работу, смотреть на молодых парней в своем офисе, и слушать в барах, кого они подцепили на выходных и куда съездили поразвлечься, и чувствовать, что его каким-то образом обвели вокруг пальца, но так и не раскусит каким. — Я повернулась. Уилл смотрел на меня. — Простите, — произнесла я через секунду. — Не знаю, что на меня нашло.

— Мне становится немного жалко Бегуна.

— Он тут ни при чем, — ответила я. — Просто я много лет проработала в кафе, где все видишь и слышишь. Люди ведут себя шаблонно. Знали бы вы, что происходит!

— Поэтому не вышли замуж?

— Наверное, — заморгала я. Мне не хотелось говорить, что всерьез меня замуж не звали.

Возможно, по моему рассказу кажется, что мы ничем особенно не занимались. Но на самом деле дни, проведенные с Уиллом, были чуточку разными — в зависимости от его настроения и, что более важно, от того, насколько сильную боль он испытывал. Иногда я приходила и видела по его выпяченному подбородку, что он не желает со мной — или кем бы то ни было — разговаривать. Заметив это, я хлопотала по хозяйству, стараясь предвосхитить его нужды, чтобы не тревожить его вопросами.

Источники боли были самыми разными. Общие боли из-за атрофии мышц — его тело поддерживало намного меньше мышц, чем прежде, несмотря на все физиотерапевтические усилия Натана. Боль в животе из-за проблем с пищеварением, боль в плече, боль из-за инфекций мочевого пузыря — по-видимому, неизбежных, несмотря на все наши старания. У Уилла развилась язва желудка из-за того, что первое время после несчастного случая он принимал слишком много болеутоляющих — наверное, глотал горстями, как драже «Тик-так».

Время от времени случались пролежни из-за того, что он слишком долго сидел в одной и той же позе. Пару раз Уиллу предписывали постельный режим, просто чтобы залечить пролежни, но он терпеть не мог лежать. Он лежал, слушал радио, и глаза его сверкали от едва сдерживаемой ярости. Еще у Уилла случались головные боли как мне кажется, побочный эффект злости и разочарования. У него оставалось так много умственной энергии, которую не к чему было приложить. Все это искало выход.

Но наиболее изнурительным было жжение в ладонях и стопах — непрекращающееся, пульсирующее, оно не давало ему сосредоточиться на чем-либо другом. Я наливала в миску холодную воду и погружала в нее его руки и ноги или оборачивала их холодной фланелью в надежде облегчить его страдания. На подбородке Уилла билась жилка, и иногда он словно исчезал, как будто единственным способом справиться с жжением было покинуть собственное тело. Я на удивление привыкла к физическим потребностям Уилла. Казалось несправедливым, что конечности причиняют ему так много мучений, несмотря на то что он не может ими пользоваться или чувствовать их.

Несмотря на все это, Уилл не жаловался. Вот почему мне понадобилось несколько недель, чтобы заметить, что он страдает. Теперь я могла расшифровать его напряженный взгляд, молчание, манеру прятаться в своей скорлупе. Он лишь спрашивал: «Не могли бы вы принести холодной воды, Луиза?» или «По-моему, пора принять обезболивающее». Иногда ему было так больно, что лицо в прямом смысле лишалось красок, становилось желтовато-серым. Такие дни были самыми худшими.

Но в другие дни мы неплохо ладили. Уилл уже не казался смертельно оскорбленным, когда я заговаривала с ним, как было вначале. Сегодня, похоже, выдался день без боли. Когда миссис Трейнор вышла и сказала нам, что уборщицам нужно еще двадцать минут, я приготовила свежий чай, и мы медленно прогулялись по саду. Уилл катил по тропинке, а я следила, как мои атласные туфельки на шпильках темнеют от мокрой травы.

— Любопытный выбор обуви, — заметил Уилл.

Туфли были изумрудно-зелеными. Я нашла их в благотворительном магазине. Патрик сказал, что в них я похожа на лепрекона-трансвестита.[34]

— Знаете, вы одеваетесь совсем не как местные. Мне по утрам не терпится увидеть, какое безумное сочетание вы изобрели на этот раз.

— И как же одеваются «местные»?

Он взял левее, чтобы объехать обломок ветки на дорожке.

— Во флис. А подруги моей матери носят только что-нибудь от «Jaeger» или «Whistles». — Он взглянул на меня. — Откуда у вас такие экзотические вкусы? Где еще вы жили?

— Нигде.

— Неужели вы жили только здесь? А где вы работали?

— Только здесь. — Я повернулась и посмотрела на него, оборонительно скрестив руки на груди. — И? Что тут странного?

— Это такой маленький городок. Такой ограниченный. Вся его жизнь вертится вокруг замка. — Мы остановились на дорожке и уставились на замок, вздымавшийся вдалеке на причудливом куполообразном холме, безупречный, словно нарисованный ребенком. — Мне всегда казалось, что это место, куда люди возвращаются. Когда устают от всего остального. Или когда им не хватает воображения, чтобы отправиться куда-то еще.

— Спасибо.

— Разумеется, в этом нет ничего плохого. Но… Иисусе! Динамичным его не назовешь, верно? И в нем отнюдь не полным-полно идей, интересных людей или возможностей. Местные считают ниспровержением основ, если сувенирная лавка меняет изображение миниатюрной железной дороги на пластиковых салфетках.

Я невольно засмеялась. На прошлой неделе в местной газете была статья именно на эту тему.

— Вам двадцать шесть лет, Кларк. Самое время завоевывать большой мир, ввязываться в неприятности в барах, демонстрировать свой странный гардероб сомнительным мужчинам…

— Я счастлива здесь, — возразила я.

— А не должны бы.

— Похоже, вам нравится указывать другим, что им делать.

— Только когда я знаю, что прав. Поверните мой чай, пожалуйста. Я не могу до него дотянуться.

Я повернула соломинку на сто восемьдесят градусов, чтобы ему было легче пить, и подождала, пока он сделает глоток. От легкого морозца кончики его ушей порозовели.

— О господи, — скривился Уилл, — ну и гадость для девушки, которая зарабатывает на жизнь приготовлением чая.

— Просто вы привыкли к лесбиянскому чаю, — фыркнула я. — Ко всякому там «лапсанг сушонгу»[35] с травами.

— Лесбиянскому чаю! — Он едва не подавился. — Уж всяко лучше, чем эта политура для мебели. Господи, да в нем, наверное, ложка стоит.

— Значит, мой чай никуда не годится. — Я села на скамейку напротив Уилла. — С какой стати вы считаете себя вправе высказывать мнение, что бы я ни говорила или делала, а мне затыкаете рот?

• Предыдущая
• 22/84
• Следующая