Эдуард Зюсс - Обручев Владимир Афанасьевич - Страница 3

В то время в Богемии, поставлявшей шерсть на английские фабрики, большое значение имело овцеводство. Эдекауэр, заинтересованный в торговле шерстью, послал жениха своей дочери для изучения овцеводства в Испанию, откуда вывозили самую тонкую шерсть. Адольф Зюсс, выехав в 1824 году в Испанию, провел там год, изучил испанский язык, а затем был послан в Лондон. Там он сначала бедствовал, занимаясь корректурой и переводами, потом устроился на службу в один торговый дом и тогда получил согласие на женитьбу. С'ездив в Прагу за невестой, он вернулся вместе с сыном Эдекауэра, открыл торговлю шерстью и затем женился. В Лондоне 20 августа 1831 года, вторым после дочери, у них родился сын Эдуард.

Родители Эдуарда, прожив в Лондоне шесть лет, вернулись в Прагу. Дети говорили только по-английски. К Эдуарду пригласили гувернера, молодого англичанина, по фамилии Тергер, воспитательные приемы которого были своеобразны и производили на воспитанника большое впечатление, сохранившееся надолго. Знакомясь с Эдуардом, которому было около пяти лет, Тергер притянул его к себе, взял за обе руки и спросил.

— Тедди-бой, ты хочешь стать джентльменом?

— О, да! — ответил мальчик, который не знал, что такое джентльмен, но чувствовал, что учитель желает ему добра.

На следующий день они пошли гулять и попали в сад Бубен. Мальчик захватил с собою сетку для бабочек. Красивый «аполлон» улетел от него на лужайку. Тогда гувернер взял у мальчика сетку и, в погоне за бабочкой, перелез через низкую ограду газона. Сторож сада окликнул его, но англичанин не понимал по-немецки. При попытке ареста произошла свалка, и Тергера увели в полицию, без шляпы, с оборванным воротником сюртука, а ревущего Эдуарда отправили домой. Отец его пошел в полицию и добился освобождения гувернера. Тергер потом сказал воспитаннику:

— Тедди-бой, ты ревел, а джентльмен никогда не плачет.

— О, сэр, я никогда больше не буду плакать, — ответил мальчик.

В другой раз на прогулке они прошли по большому мосту через реку и спустились на остров Кампа, — в то время мало населенную часть Праги. Вдруг Тергер исчез. Мальчик ждал, звал его и, наконец, отправился домой. На мосту гувернер догнал его и сказал:

— Тедди-бой, ты не плакал, дай мне пожать твою руку.

Дома Эдуард хвастался, что он почти час оставался один на площади острова и не боялся.

Несколько дней спустя гувернер со своим воспитанником отправились в возвышенную часть города — Храдшин. Спуск с нее идет по крутому переулку Шперер, с одной стороны которого тянутся дворцы, а с другой — низкая стена с перилами.

Тергер прошел несколько шагов вниз и сказал мальчику:

— Иди ко мне, держась за перила.

Эдуард подошел.

— Теперь поднимись назад и спустись, не держась за перила.

Мальчик послушался, но на спуске, конечно, разбежался и упал бы, если бы гувернер не подхватил его.

— Видишь, Тедди-бой, — сказал Тергер, — эти перила — истина. Тот, кто держится истины — идет верно, хотя и медленно; кто оставит ее — идет быстро, но под конец падает. Тот, кто преувеличивает, — уклоняется от истины, а это начало лжи; ложь — самая дурная вещь на свете. Кто раз солгал, тот не может быть джентльменом, хотя бы по внешности походил на него. Ты сказал, что на острове Кампа был целый час один. Это было преувеличение.

— О, сэр, я никогда не буду преувеличивать, — обещал мальчик.

Через два года Тергера сменил немец, так как Эдуард должен был основательно усвоить родной язык.

Немца сменил француз, который много и интересно рассказывал мальчику о походах Наполеона в Россию и научил его французскому языку.

В 1840 году Эдуард поступил в шестиклассную гимназию. В младших классах его охватила мания коллекционирования: он собирал бабочек, минералы, монеты, печати. В пятом классе он увлекался поэзией, — сначала элегиями, потом героикой, переводил отрывки из «Кампеадора» Сида с немецкого на английский и пытался сочинять стихи, но без успеха. Несмотря на обилие мыслей и чувств, рифмы не давались ему, и он стал сомневаться, тождественны ли поэзия и стихосложение, не может ли поэзия подняться на высоту без рабского подчинения рифме.

Эдуард перестал писать стихи и лишь через девять лет, влюбившись, опять занялся поэзией.

В гимназии в конце каждого учебного года происходил торжественный акт. Под грохот барабанов и звуки труб, в присутствии всех гимназистов и учителей вызывались к столу дирекции три лучших ученика из каждого класса и в награду им вручались книжки в красном переплете. Ученики учились не из любви к знанию, а для получения диплома, и страх перед экзаменами заставлял долбить наизусть. Зюсс избежал этой опасности: он учился ради знаний. Он вспоминает, что его экзаменатором по вероучению был пастор Рацга, венгерец с черной бородой и жгучими глазами, замечательный оратор, который впоследствии в Пресбурге примкнул к революции 1848 года, но в самом начале ее погиб.

В 1845 году семья Зюсса переселилась в Вену, так как отцу пришлось взять на себя заведывание кожевенным заводом заболевшего шурина. Эдуард поступил в старший класс академической гимназии, которой руководили монахи ордена пиаристов. Внутренний быт гимназии полностью сохранил обычаи средневековья. Например, тучный префект (инспектор) в конце уроков становился у выхода на лестницу с протянутой рукой, и все ученики, уходя домой, должны были целовать ее. Когда правая рука уставала, префект протягивал левую. Несмотря на самодурство преподавателей, затхлость всей учебной обстановки, Эдуард вспоминает гимназию с благодарностью.

Молодой Зюсс уделял много времени осмотру музеев и посещению лекций Ариота — известного нумизматика и заведующего собранием древностей. Слушателей было мало и Эдуард мог целыми часами стоять перед открытыми шкафами с их богатствами в виде медалей римских цезарей, камней, так называемого «блюда Митридата» и пр., созерцание которых помогало усвоению исторических фактов.

Окончив гимназию, Зюсс по желанию отца поступил в Венский политехникум.

Этот политехникум, имея ряд выдающихся профессоров, в те времена считался одним из лучших в Европе. Но, как и все австрийские университеты той эпохи, Венский политехникум был организован так, что оттуда выходили узкие специалисты, лишенные общего образования, которое в какой-то мере давали университеты других стран. В системе преподавания также было немало архаического. Например, старый профессор Альтмюллер в течение нескольких недель раз'яснял студентам устройство инструментов для изготовления плоского винта, на который в карманных часах, приводимых в движение пружиной, наматывается цепочка, а в заключение, когда была истрачена масса времени, профессор заявил, что такие часы давно вышли из употребления.

На втором курсе в 1847/48 учебном году студенты должны были слушать курс начертательной геометрии, высшей математики и физики. Но этот год социальных потрясений в Европе был годом потрясений и для Австрии. И здесь студенчество было подхвачено вихрем революции.

С 1815 года, со времени окончания наполеоновских войн, Австрия, напуганная революционной Францией, стала оплотом мировой реакции, наиболее последовательным поборником которой был князь Меттерних — инициатор и организатор «священного союза».

В 40-х годах XIX столетия начинается заметное нарастание фабричного производства. «Введение пара и машины перевернуло в Австрии, как и везде, старые отношения в промышленности и условия существования целых классов общества» [1]. По мере роста промышленности росло и значение буржуазии. Накапливал силы новый класс — фабричных рабочих. Конечно, старые экономические условия, сохранившиеся в абсолютистской и полуфеодальной империи Габсбургов, тормозили нарастание мощи как промышленной, так и торговой буржуазии. Неизбежно было, в свою очередь, стремление этих классов к тому, чтобы сломить это сопротивление и повести страну по пути свободного капитализма.