Упрямец Керабан - Верн Жюль Габриэль - Страница 40

— Это решение, может быть, и разумно с твоей точки зрения, Бруно, — заметил ван Миттен, — но с моей — другое дело. Бросить моего друга Керабана, когда три четверти пути уже пройдено, — тут есть над чем поразмыслить.

— Господин Керабан вовсе не друг ваш, — осмелел Бруно. — Он друг самого себя, вот и все. Впрочем, мне он не друг и не может быть им. И я не пожертвую для удовлетворения его капризов и самолюбия тем, что мне остается от моей полноты. Три четверти пути пройдено, говорите вы. Это верно. Но четвертая четверть, как мне кажется, принесет еще больше трудностей, так как ехать придется через полудикий край. Пусть с вами лично пока еще и не случилось ничего неприятного, хозяин. Но я вам повторяю, если вы будете упорствовать, то берегитесь! С вами случится несчастье!

Настойчивость Бруно, предсказывавшего ему беду, из которой он не выйдет целым и невредимым, не переставала беспокоить ван Миттена, а советы верного слуги оказывали на него определенное влияние. В самом деле, это не шутка — путешествие за пределами русской границы через пустынные области трапезундского и североанатолийского пашалыков[254], почти полностью независимых от власти турецкого правительства! В силу подобных обстоятельств, а также по причине недостаточно твердого характера ван Миттен стал колебаться. Бруно заметил это и удвоил настойчивость. Он приводил множество аргументов, показывал свою болтающуюся одежду на худеющем животе. Вкрадчивый, логичный, Даже красноречивый по причине своей глубокой убежденности, слуга в конце концов заставил хозяина согласиться с его мыслями о необходимости следовать за господином Керабаном не иначе, как своим собственным путем.

Ван Миттен размышлял. Он слушал и кивал головой. Когда этот серьезный разговор закончился, голландец боялся уже только одного — обсуждать эту тему со своим неисправимым другом.

— Ну и что, — продолжал Бруно, имевший ответ на все, — обстоятельства благоприятствуют. Раз господина Керабана здесь нет, то расстанемся с ним не прощаясь и предоставим Ахмету присоединиться к нему на границе.

Ван Миттен отрицательно покачал головой.

— Есть одно препятствие, — сказал он.

— Какое? — спросил Бруно.

— Дело в том, что я выехал из Константинополя почти без денег и теперь мой кошелек пуст.

— А вы не можете, хозяин, перевести достаточную сумму из Константинопольского банка?

— Нет, Бруно, это невозможно! Срок хранения моих денег в Роттердаме еще не завершен…

— …и чтобы получить требующиеся для нашего возвращения деньги… — продолжил слуга.

— Нужно во всех случаях обращаться к моему другу Керабану! — заключил ван Миттен.

Это заявление никак не устраивало Бруно. Если его хозяин снова встретится с господином Керабаном и поделится с ним своими планами, то возникнет спор, и ван Миттен победителем в нем не будет. Но что делать? Обратиться непосредственно к молодому Ахмету? Нет! Это было бы бесполезно. Ахмет никогда не выделит ван Миттену средства, чтобы покинуть его дядю? Так что об этом не стоило и думать.

В конце концов, после долгих обсуждений, хозяин и слуга решили, что они вместе с Ахметом покинут Поти и присоединятся к господину Керабану на турецко-русской границе. Там ван Миттен под предлогом нездоровья и в связи с предстоящими тяготами заявит, что для него невозможно продолжать эту поездку. В таком случае его друг Керабан не сможет упорствовать и не откажется предоставить необходимые деньги для возвращения в Константинополь морем.

«Это не самый лучший выход из положения, — подумал Бруно, — но разговор между моим хозяином и господином Керабаном все равно будет трудным».

Затем оба вернулись в гостиницу, где их ждал Ахмет. Ему они о своих планах ничего не сказали, так как, несомненно, не нашли бы у него поддержки. Поужинав, путешественники легли спать. Ван Миттену снилось, что Керабан порубил его на мелкие кусочки как начинку для пирога. Проснувшись рано утром, путники обнаружили у дверей четырех лошадей, готовых «поглощать пространство».

Любопытно было наблюдать выражение лица Бруно, когда от него потребовали сесть верхом. Новые претензии, записанные в счет господину Керабану. Но другой возможности продолжать поездку не было, и Бруно пришлось повиноваться. По счастью, ему досталась старая лошадь, неспособная закусить удила. С ней легко можно справиться. У ван Миттена и Низиба тоже не было особых хлопот. Лишь у Ахмета оказалась довольно резвая лошадь, но такому хорошему наезднику, как он, требовалось лишь умерять свою скорость, чтобы не обгонять других.

Из Поти выехали в пять утра. В восемь часов, через двадцать верст пути, в первый раз позавтракали в поселке Николая. Второй завтрак состоялся еще через пятнадцать верст, а к двум часам после полудня, проехав новые двадцать верст, Ахмет и его спутники остановились в Батуми — северной части Лазистана, принадлежащей Российской империи.

Некогда это был турецкий порт, очень удачно расположенный в устье Чороха — античного Батиса. Досадно для Турции, что она потеряла его, так как этот обширный порт с хорошей якорной стоянкой может принимать значительное количество кораблей и даже суда с большой осадкой. Что же до города, то это просто большой деревянный базар, через который проходит главная улица. Но рука России, жадно протягиваясь в закавказские области, схватила Батуми, как в дальнейшем она схватит и оставшиеся районы Лазистана.

Таким образом, Ахмет находился здесь еще не у себя дома, как было бы за несколько лет до этого. Ему потребовалось проехать через Гонио, близ устья Чороха, и поселок Макриялос в двадцати верстах от Батуми, чтобы добраться наконец до находящейся далее, в десяти верстах, границы.

Там, на краю дороги, под недобрыми взглядами казаков его ожидал некий человек, стоявший на турецкой территории в такой ярости, которую легче понять, чем описать. Вы, конечно, догадываетесь, что звали его господин Керабан.

Было шесть часов вечера, и с прошлой полуночи, когда он был выпущен на свободу за пределами русской границы, господин Керабан не переставал гневаться. Все это время убежищем или, скорее, укрытием ему служила довольно бедная хижина сбоку от Дороги, с дырявой крышей, плохо закрытая и еще хуже снабженная провизией.

Еще за полверсты, заметив один — своего дядю, другой — друга, Ахмет и голландец стали подгонять лошадей и теперь спешились в нескольких шагах от него. Однако господин Керабан не заметил их и продолжал расхаживать, жестикулировать и разговаривать, вернее, спорить с самим собой, поскольку рядом не было никого, чтобы возражать.

— Дядя! — воскликнул Ахмет, протягивая к нему руки, в то время как Бруно и Низиб удерживали лошадей. — Дядя!

— Друг мой! — присоединился к нему ван Миттен.

Керабан схватил их за руки и закричал, указывая на прогуливавшихся по краю дороги казаков:

— По железной дорою! Эти негодяи заставили меня ехать по железной дороге! Меня! Меня!

Было очевидно, что недостойный истинного турка способ передвижения больше всего раздражал господина Керабана. Он не мог переварить этого! Его встреча с господином Саффаром и ссора с ним, поломка кареты, трудности с продолжением пути — все было забыто перед такой чудовищностью: оказаться на железной дороге! Ему, истинно верующему!

— Да! Это недостойно! — согласился Ахмет, подумавший о том, что уж сейчас-то тем более не время возражать дяде.

— Да, недостойно! — подтвердил и ван Миттен. — Но все же с вами не случилось ничего серьезного, друг Керабан.

— О! Остерегайтесь своих слов, господин ван Миттен! — закричал Керабан. — Ничего серьезного, говорите вы?

Ахмет сделал голландцу знак, указывающий, что тот пошел по неверному пути. Старый друг назвал его «господин ван Миттен»!

— Вы не поясните, что подразумеваете под словами: «ничего серьезного»? — продолжал Керабан.

— Друг Керабан, я подразумеваю, что не было обычных железнодорожных неприятностей — схода с рельсов или столкновений.