Этот несносный Ноготков - Белов Лев - Страница 14

• Предыдущая
• 14/46
• Следующая

— Как?! — ахнул Нарзанов. — Разве была большая опасность?

— Видите ли, — впервые заговорил Виктор Люцианович, — дело в том, что «Эллипс» мог через несколько минут превратиться в раскаленные обломки металла. И только то, что вы сейчас увидели, спасло корабль от неминуемой гибели. Молотков принял самое верное решение, усыпив мальчишку ультрагипноингалятором.

— А вы... вы н-н-не шутите? — дрожащим голосом спросил Жобре.

— Нет, Георгий Васильевич, мы не любители черного юмора, — ответил Виктор Люцианович. Он замолчал и, вдруг о чем-то вспомнив, повернулся к академику. — Кстати о юморе, Константин Степанович, а куда подевался Стребинцев? Вы же сами меня предупредили, что он будет здесь — все-таки корреспондент центральной газеты.

— Сам удивляюсь, Виктор Люцианович, —пожал плечами академик и вопросительно посмотрел на Жобре, который сразу же сделал вид, что ужасно занят своими записными книжками.

Стребинцев нервно прохаживался вокруг машины, в которой сидел шофер Константина Степановича, то и дело поглядывая на часы.

«Строгий выговор, — думал Стребинцев, — это минимум, на который я могу рассчитывать, если даже мне удастся выудить у Нарзанова хотя бы какието жалкие сведения об «Эллипсе».

Мало кто поверит, что обычный скрип ржавых петель можно воспринять как звуки райской музыки, но на лице Стребинцева отобразилось настоящее блаженство, когда он услышал, как невдалеке сначала щелкнул засов, а затем приоткрылась дверь. Он даже закрыл глаза в предвкушении чуда и не ошибся, ибо тут же увидел, как к нему идут Константин Степанович и праправнук Дюма-отца.

— Ну как там дела с «Эллипсом»? — поздоровавшись с академиком, обратился к Нарзанову Стребинцев. — Порядок? Меня, понимаешь, вызвали на переговоры с главным, вот и опоздал. Ну, конкретно?

— Конкретно вы прочтете об этом послезавтра в нашей газете, — прикрывая рот рукою, зевнул Нарзанов.

— То есть как — послезавтра!? — воскликнул Стребинцев. — Я должен именно сегодня передать корреспонденцию в Москву!

— Понимаю и сочувствую, — развел руками Жобре. — Впрочем, могу посоветовать поговорить с Константином Степановичем.

— Нет, — мотнул головой академик, — мне сейчac не до бесед!

Убедившись после нескольких минут езды в машине, что из академика ему действительно не вытянуть ни одного слова, собкор «Новостей» все внимание сосредоточил на своем коллеге. Теперь Стребинцев прилагал невероятные усилия к тому, чтобы склонить Нарзанова к братскому дележу этих интересных сведений. Он решил прибегнуть к приему, который сам считал запрещенным. После длительной паузы Стребинцев, как бы невзначай, спросил:

— Вам приходилось, Георгий Васильевич, когда-нибудь в жизни щупать бактрийские монеты?

— Что? — встрепенулся Нарзанов. — Бактрийские? — Почувствовав, что он проявил излишнюю заинтересованность, Жобре безразлично пожал плечами. — Ах, бактрийские... Насколько мне помнится, Бактрия была образована в верховьях Амударьи что-то около первого тысячелетия до нашей эры.

— Абсолютно верно! — обрадованно подтвердил Стребинцев.

— Вам бы читать курс древней истории в университете! Так все-таки, Георгий, вы когда-нибудь щупали бактрийские монеты?

— А вы у кого-нибудь их видели? — ответил вопросом на вопрос Нарзанов, тщетно пытаясь скрыть свою взволнованность: приобрести хотя бы одну такую монету Жобре мечтал с детства.

— Да у меня где-то завалялись штуки четыре, — как-то стеснительно произнес Стребинцев, заметив волнение Нарзанова.

— Какие медяшечки! — вздохнул Жобре, и в его глазах Стребинцев прочел ту знакомую ему тоску, какую он испытывал, когда видел в чужих руках вожделенный луидор, тугрик или истертый пенс.

По джентльменскому соглашению, которое было заключено, когда бактрийская монета перекочевала из рук Стребинцева в карман Жобре, а содержимое симпатичного хрустального графинчика — в желудки Высоких Договаривающихся Сторон, статья в областной газете и корреспонденция в «Новостях» должны были появиться одновременно.

Вот текст статьи Стребинцева — от слова до слова, — не считая некоторых сокращений, которые сделал метранпаж, решительно заявивший, что «сорок восемь строк не влезают, хоть убей».

ФАНТАСТИКА? НЕТ, РЕАЛЬНЫЕ СОБЫТИЯ!

Весь мир облетела весть о беспримерном в космонавтике случае появления никем не запланированного пассажира в «Эллипсе», который (корабль. — А. С.) следует на Марс и, надо полагать, достигнет цели точно в срок, установленный руководителями полета, то есть через 32 суток, восемь часов и 46 минут после старта.

Теперь, однако, чтобы уложиться в это время, экипаж корабля должен немного увеличить скорость лайнера. Дело в том, что некоторое время «Эллипс» двигался по замкнутой кривой.

Сейчас — когда можно сказать, что почти все беды у экипажа остались позади, — сейчас есть смысл сообщить читателям о том, какие же события произошли на космическом корабле в течение последних (а по сути дела первых) трех суток.

Выяснилось, что случайный пассажир, Алик Ноготков, сын доктора биологии Филиппа Ивановича Ноготкова, обладая удивительнейшими качествами гипнотизера и телепата, подчинил своей воле весь экипаж. Члены экипажа вот уже третьи сутки ведут настоящую борьбу с этим бездумным малолетним тираном. Борьба идет с переменным успехом. Последнее, чего добились взрослые, это изолирование мальчика.

Как уже сообщалось в печати, радиосвязь с «Эллипсом» была однажды потеряна, но тогда это произошло из-за вмешательства Алика Ноготкова. Теперь же несмотря на тяжкие испытания, выпавшие экипажу советского космического лайнера, полет «Эллипса» успешно продолжается. И если кое-кому из маловеров сам факт запуска на Марс корабля казался фантастикой, мы можем радостно воскликнуть: «Нет, это не фантастика, а реальные события!»

В том же номере «Новостей» были опубликованы беседы с несколькими крупнейшими учеными СССР по поводу полета «Эллипса».

Особый интерес представляло интервью, взятое у Константина Степановича специальным корреспондентом «Новостей» Вениамином Мадригадовым. Вот оно (естественно, с некоторыми сокращениями, произведенными по настоянию упомянутого метранпажа).

ЧТО ОНИ ЕДЯТ?

Да, да, именно этот, вроде бы, весьма прозаический вопрос был задан нашим специальным корреспондентом академику Константину Степановичу Иванбву-Иванову, когда речь зашла о полете советского космического корабля «Эллипс» на планету-загадку Марс.

— Казалось бы, вопрос простой, — начал академик. — Известно, что первые советские космонавты питались особо приготовленными концентратами и частично обычной, земной, пищей. Поначалу было задумано, чтобы и пища экипажа «Эллипса» не отличалась от той, которую употребляли пионеры космоса. Однако впоследствии было решено провести крупный научный эксперимент. К нему готовились заранее, и тут надо отметить серьезную роль опытов, поставленных в лаборатории имитации руководимого доктором биологии Ноготковым института цитологии.

Смысл эксперимента состоял в том, чтобы космонавты не брали с собою все продукты питания, а создавали какую-то часть их на корабле. То есть задача заключалась в том, чтобы через несколько суток перейти на самообеспечение продуктами.

Любой человек на Земле потребляет в сутки приблизительно три килограмма пищи и воды, а также один килограмм кислорода. Учитывая это, на борт корабля следовало взять две тонны продуктов и воды, не считая семисот килограммов жидкого кислорода, — и это лишь в расчете на полет до Марса и обратно. Если же учесть необходимость иметь определенный запас на случай задержки в пути или непредвиденных задержек после высадки на Марсе, то эту цифру следует по меньшей мере удвоить. Получается внушительная цифра — около пяти с половиной тонн «жизненно необходимого груза».

• Предыдущая
• 14/46
• Следующая