Как Саушкин ходил за спичками - Ряховский Борис Петрович - Страница 4
- Предыдущая
- 4/10
- Следующая
ПО СЛЕДУ ВЕЛИКАНА
Вдруг бухнули в стену, загудела она котлами-тазами. Сильный голос прокричал:
— Если нынче не выйдете на переговоры, я потеряю терпение!
Темно, засиделись за столами! А в стенах проломы! Саушкин завопил:
— Я боюсь!
Толстяки-добряки успокаивали его, совали вафли, мандарины, пирожки, яблоки, пирожное. Саушкин продолжал реветь.
Великан бухал в стену, кричал:
— Выходите!..
Толстяки построились, как военные, и спели свою песню «Пора, пора садиться за столы». Своей дружной песней они надеялись отогнать великана. Голоса у них были тоненькие. Великан в ответ хохотал громовым басом и дразнил их:
— Вот-вот!.. За пирогом, за чаем мы не подкачаем! А гор боитесь!
Саушкин продолжал реветь.
— Пожалуйста, перестань! — упрашивал его Пирожок. — У меня сердце не выдержит.
— Проси чего хочешь! — твердил Свирелька. — Я приготовлю для тебя вкуснейшее блюдо из поросячьих ножек под названием «Труляля».
Каждый предлагал что-нибудь своё плачущему Саушкину.
— Ничего не хочу! — ревел Саушкин. — Я тороплюсь, меня послали за спичками.
Свирелька и Пирожок подняли Саушкина на руки и понесли к пролому в стене.
В это время остальные толстяки-добряки, чтобы отвлечь великана, вышли за стену и закричали:
— Пожалуйста, великан, мы в твоей власти! Друзья вытащили Саушкина через пролом, простились с ним на веки вечные и побежали сдаваться великану — погибать, так заодно со своими!
Саушкин полез вверх по снежному склону — прочь, прочь от крепости толстяков-добряков, там великанище. Руки загребущие, глаза завидущие. Схватит — и в карман. А голодный — сунет в пасть и пуговиц не выплюнет. Никогда, никогда даже за спичками не выйду из дома!
Наверху Саушкин увидел палаточный городок. Спасён, спасен, альпинисты защитят, укроют, спрячут, отправят домой, к маме!
Тишина была в городке. Саушкин увидел большую палатку с вывеской «Кухня-столовая» и понял: альпинисты ужинают. Заглянул туда: тихо, пусто, на столах походные миски и ложки, кружки с брезентовыми ремнями, продетыми в ручки. В кухне пахнет кашей. В заварном чайничке чай.
Стало быть, альпинисты в клубе, кино смотрят. Саушкин зашёл в клубную палатку — и там тихо, темно. Заглянул в почтовую палатку — и там никого, и конверта не спросишь, а ведь такой случай написать маме письмо: почтовый ящик висел на столбе у входа.
Саушкин обошёл палатки. И там порядок, дощатые полы вымыты, на кроватях спальные мешки с накрахмаленными вкладышами. На крючках в палатках рюкзаки, альпинистское снаряжение: гроздья тёмных защитных очков, стальных крюков.
Тут же мотки верёвки, и какие-то невиданные молотки с длинными рукоятками и острыми железными клювами, и острые железные скобы с ремешками. Всё в порядке, вычищено: стало быть, глядят за снаряжением, заботятся. Но где же, где люди? Никаких следов.
В поход пошли альпинисты, на гору взбираются — догадался Саушкин и скорее, скорее им навстречу.
Он обогнул ряд палаток, и вдруг…
ВОТ ТАК ВЕЛИКАНИЩЕ!
…Вдруг Саушкин увидел след великана. След уходил прочь от лагеря. Вот она, разгадка! Альпинисты бежали от великана!
Но где же следы альпинистов? Нет следов! Стало быть, великан похватал их, рассовал по карманам! Прочь, прочь отсюда!
Недалеко убежал Саушкин от пустого палаточного городка.
Его окликнули громовым голосом:
— Эй, парень, погоди!
Другой бы побежал во весь дух, а Саушкин поплёлся. Плёлся, уныло говорил сам себе:
— Мне не убежать, я себя знаю.
Плёлся, ждал: догонит великан, возьмёт двумя пальцами — и в пасть, тёмную и глубокую, как ущелье. А после выплюнет пуговицы и облизнётся.
Тут Саушкин задел ногой обо что-то такое, что зазвенело и загудело. Взглянул — под ногами у него гитара.
— Гляди под ноги-то! — закричали на него детским голоском. — Ишь, чуть мою гитару не раздавил.
Саушкин склонился и увидел, что на гитаре сидит человек величиной с бутылку. Одет человечек в брезентовую штормовку с капюшоном — какие носят альпинисты. За спиной рюкзачок. На ногах у человечка горные ботинки с железными зубчиками, на груди мегафон.
— Тише… — зашептал Саушкин, — за мной охотится великан.
— Я на острове хозяин, снежный человек, — ответил человечек. — А ты кто?
— Я Саушкин… Тише говори, — зашептал Саушкин, — великан тут где-то… только что позвал меня… Погоди, парень, говорит, от меня всё равно не уйдёшь.
— Это я тебя звал, — сказал снежный человек своим детским голоском.
— Ври, только тихо, — попросил Саушкин. Человечек щёлкнул кнопкой мегафона, ударил по струнам и оглушил Саушкина песней:
Играть на гитаре человечек не умел. Вернее сказать, не мог: куда ему дотянуться до грифа. Он лишь водил рукой по струнам взад-вперёд, а когда разошёлся, сбросил ботинки, вскочил в носках на корпус гитары. Бил по струнам руками и ногами. В игре не было ни строю, ни ладу, но какая в том беда — всё заглушалось голосом человечка. Мегафон был включён на полную мощность.
— Как нет великана? Вон следы на снегу! — указал Саушкин в страхе.
Снежный человек не ответил, а поднял на спину гитару и понёс. Гитара была для него тяжела, время от времени он клал её на снег. Стало быть, отпечатки гитары толстяки принимали за след великана?
Саушкин озирался — а вдруг вылезет великан из-за горы? — и бубнил своё:
— А на скалах кто пишет?
— Я пишу, — ответил снежный человек.
— На такой-то высоте?
— Что мне высота, альпинисту!
Опять не верил Саушкин снежному человеку:
— А зачем пишешь на скалах?
— Для толстяков пишу, чтоб они учили альпинистские песни.
— А зачем им твои песни?
— Хочу сделать толстяков альпинистами. Сейчас ведь тоска одному. В сезон съезжаются альпинисты со всего света, я их на горы вожу, песни с ними пою. Хвалят, громко поёшь, говорят.
Так они добрались до палаточного городка. Снежный человек накормил Саушкина кашей. Сладкий крепкий чай, как положено у альпинистов, снежный человек налил в алюминиевую кружку. А когда гость выпил чай, снежный человек продел через ручку кружки брезентовый ремень и подал:
— Бери, Саушкин, кружку с ремнем. Дарю! От всего альпинистского сердца! А сейчас я тебе спою знаменитую песню «Эх, подружка, моя большая кружка».
— Некогда мне, — отмахивался Саушкин. Снежный человек вышел из себя:
— Ну что ты за человек! Сроду таких не встречал.
— Я неудачник, пошёл за спичками — и вот где очутился…
Саушкин рассказал о своих злоключениях. Достал кошелёк, показал копейку и закончил:
— Меня мама ждёт, я тороплюсь. Снежный человек скомандовал:
— Пиши маме письмо, вон у меня же здесь почтовое отделение. А когда подружишь нас с толстяками, мы отправим тебя домой.
Саушкин написал маме письмо: про остров со снежными горами, толстяков и снежного человека.
Снежный человек лизнул клапан конверта. Лизнул оборот марки. Поднял письмо и понёс его к почтовому ящику. Так несут лист фанеры: положил на голову и придерживал обеими руками. А Саушкин тихонько снял кружку на ремне, взял свой баллон — и прочь.
Добрался до берега, сел на баллон и отплыл. С горы снежный человек кричал ему в мегафон:
— Это не по-дружески! Это не спортивно!
Дул ветерок, подталкивал баллон с Саушкиным, подталкивал, и вдруг…
СТАРИК-СТАРИЧИЩЕ
…И вдруг Саушкин увидел остров, а на нём избу с тесовой крышей, с узорными наличниками. За избой — ветряная мельница и амбар с тяжёлыми дверями, окованными железом.
Саушкин постучал в избу, а открылась дверь амбара. Выглянул оттуда старик. Драная рубаха, борода помелом, взгляд дикий, и галоши на босу ногу.
— Ага! Дождался помощничка! — сказал старик, схватил Саушкина и втянул его за собой в амбар. Закрыл изнутри окованную дверь, а ключ — на пояс.
- Предыдущая
- 4/10
- Следующая
