Как Саушкин ходил за спичками - Ряховский Борис Петрович - Страница 1
- 1/10
- Следующая
КАК САУШКИН ХОДИЛ ЗА СПИЧКАМИ
повесть
Жил-был Саушкин. Стоило прохожему обронить апельсиновую корку, тотчас являлся на это место Саушкин и поскальзывался. Его везли вправлять ногу, и никто тому не удивлялся: Саушкин был знаменитый неудачник.
Саушкин перестал ходить в школу. Друзей не было: известное дело, с кем поведёшься, от того и наберёшься. С родителями он разговаривал шёпотом. Саушкин считал: чем тише он говорит, чем меньше двигается, тем скорее злая судьба забудет о нём.
Но однажды мама послала его в магазин за спичками…
САУШКИН ВЫХОДИТ ИЗ ДОМУ
— Сходи за спичками, пожалуйста, — сказала мама. — Поторопись, ты же видишь, надо ставить кастрюлю на огонь, а спички вышли.
Саушкин замотал головой. Ничего хорошего, знал он, за порогом его не ждало.
— Ну чего проще — сходить за спичками! Магазин через улицу! — сказала мама и подала сыну копейку.
Он убрал копейку в кошелёк и попросил:
— Дай мне ещё двухкопеечную монету, пожалуйста.
— Зачем?
— Позвоню тебе с дороги. Мама вручила ему карандаш:
— Пиши письма!
С карандашом и копейкой в кошельке Саушкин побрёл через улицу.
Посреди улицы стоял автофургон с надписью «Плодовощтранс». Шофёр возился под машиной.
— Эй, парень! — окликнул он Саушкина. — Слазь-ка в фургон, принеси порожний ящик. Сидеть мне будет удобнее.
— У меня не получится, — прошептал Саушкин.
— Делай, я отвечаю! — сказал шофёр. Он был нездешний, Саушкина не знал.
Саушкин полез в фургон, потянул на себя нижний ящик. Само собой, гора ящиков рухнула и завалила Саушкина. Саушкин лежал и думал:
«Пошевелишься — ещё хуже будет, я себя знаю…» Шофёр подождал-подождал Саушкина и подумал, что парнишка ушёл своей дорогой. Кончил ремонт, закрыл двери фургона и поехал дальше.
Неслась машина по шоссе, мимо садов и деревень, пугала гудками стада. В темени фургона под кучей ящиков смирно лежал Саушкин.
Добежала машина до берега моря.
Шофёр стал грузить фрукты и обнаружил под ящиками Саушкина.
— Я вас предупреждал, — прошептал Саушкин. — Видите, так оно и вышло.
Развёл шофёр руками:
— Горе ты луковое, отвезу тебя домой и детям накажу держаться от тебя подальше. А сейчас пойди искупайся в море, покуда я нагружаю машину.
— Я плавать не умею, — говорит Саушкин.
— Чего проще! Я тебе баллон накачаю, лежи себе на воде.
Шофёр посадил Саушкина на баллон, оттолкнул от берега и занялся своим делом.
Поднялся ветер, побежали волны, потащили Саушкина прочь от берега. Скрылись берега. Сидел Саушкин на баллоне пень пнём, нет, чтобы к берегу грести, шептал:
— Мама, ты ждёшь от меня письма, а в море почты не бывает.
Вдруг…
Давайте условимся, что с этого самого «вдруг» станут начинаться новые главы. Вдруг из морской дали…
ПИСЬМА ОТ ДЯДИ КАПЫ
Вдруг из морской дали выплыла бутылка и стукнулась о баллон.
Саушкин вытащил её из воды и рассмотрел. На этикетке стояло «Лимонад», по надписи чернильная печать: «Аэрофлот».
В бутылке было письмо:
«Спешите на остров Толстяков-Добряков!
Спасайте меня! Я остался один!..
Я больше не буду!..
Ваш дядя Капа».
Саушкин достал из кармана карандаш, написал на обратной стороне листка:
«Мама, спичек я ещё не купил. Меня уносит в открытое море».
Запечатал бутылку и пустил её плыть.
Следом за первой приплыла вторая бутылка с запиской. В ней дядя Капа вновь клялся, что он больше не будет!..
Саушкин и тут приписал от себя:
«Мама, меня уносит в открытое море, спички ещё не купил».
Бутылки наплывали одна за другой, письма от дяди Капы становились короче:
«Спасите, не буду!»
«Не буду!»
А там и вовсе: «Не бу!..»
Количество бутылок росло, Саушкин плыл по реке из бутылок с письмами от дяди Капы.
Он хватал бутылку, распечатывал и под дяди Капи-ным «не бу…» писал «мам, меня уносит», запечатывал, хватал следующую, писал: «Уносит!»
За этой работой Саушкин не поднимал головы. Потому не сразу понял, что случилось, когда вдруг…
ДЯДЯ КАПА
Вдруг баллон ткнулся в берег: Саушкина притащило к острову.
На берегу возвышалась гора ящиков с пустыми бутылками. Под горой стоял накрытый к обеду стол, тут же в кресле сидел толстый человек в белом мундире с золотыми нашивками. Толстяк писал на листке «не бу…», запихивал листок в бутылку, запечатывал и бросал в воду. За работой он не поднимал головы и не видел, что Саушкин у берега вылавливает бутылку, вписывает в листок своё «мам, я на острове» и пускает бутылку плыть.
— Перерыв на обед! — объявил себе толстяк, поднял голову и увидел у берега Саушкина на баллоне.
— Я спасён! — воскликнул толстяк. — Теперь у меня есть друг! Дождался! Ура-а!
Однако сколько толстяк ни упрашивал Саушкина выйти на берег, Саушкин сидел на своём баллоне как приклеенный. Он отвечал толстяку:
— Я лучше тут останусь… я себя знаю… что ни шаг, новая ловушка. Пошёл за спичками — и вон где очутился. — Так отвечал Саушкин и показывал толстяку свою копейку.
Толстяк сманивал Саушкина на берег вкусным обедом. Хватал со стола салатницу, подбегал к воде. Нюхал салат, нарядный, будто клумба. Зачерпывал ложкой, пробовал, качал головой, чмокал, охал, мычал:
— Вкусно! Ах, как вкусно! Хватал супницу, объявлял:
— Суп «Лесная сказка». Из кореньев, трав и, свекольной ботвы.
Поднимал крышку, вдыхал пар. Причмокивал и цокал, закатывал глаза:
— Запахи, запахи! Голова кружится! Прибежал с тарелками, заманивал:
— Гляди, по краю тарелки заячий след. Хлебаешь, а след спускается, спускается. Последнюю ложку почерпнёшь — вот он, заяц, попался, сидит на дне!
Саушкин в ответ только мотал головой.
— Что же мне делать? — сказал толстяк.
Саушкин отозвался:
— Вытаскивайте меня на берег.
— Это же будет как будто против твоей воли, — сказал толстяк. — А мы, толстяки-добряки, никогда и ничего не делаем против чужой воли.
— Вы тащите меня на берег, а я сделаю вид, будто не вижу, — прошептал Саушкин.
— Как же не видишь, когда ты видишь, — сказал толстяк.
— Так придумайте…
— Придумал, — ответил толстяк.
Он сходил к столу и вернулся с ветряной мельницей в руках. Дунул в её крылья, открылись дверцы в её боку — и полетели конфеты: леденцы в обёртках, конфеты-кубики, конфеты-грибки, конфеты-лепёшечки. Когда полетели белые шарики, толстяк подставил ладонь.
С горстью белых шариков он подошёл к воде, попросил Саушкина открыть рот, высыпал шарики ему в рот.
Саушкин закрыл рот, замычал: «О-о!» — и зажмурился, замотал головой: то была клюква в сахаре.
Когда он открыл глаза, увидел себя на берегу.
— Теперь спроси, кто я, — попросил толстяк.
— Кто вы?
Толстяк одёрнул свой роскошный белый мундир с нашивками и выпятил грудь:
— Догадался?
— Нет.
Толстяк показал на гору ящиков с пустыми бутылками:
— Пассажиры Аэрофлота в пути выпивают лимонад, а стюардессы оставляют бутылки под мою ответственность. Догадался, кто я?
— Нет.
— Я дядя Капа, начальник аэропорта на острове Толстяков-Добряков.
Дядя Капа не дождался от Саушкина сочувствия и уныло закончил:
— Я самый одинокий, самый несчастный в мире начальник аэропорта. Пойдём, я всё тебе расскажу и покажу.
Саушкин поплёлся следом за дядей Капой.
Улицы были пусты и шумны.
В одном доме свистели, в другом щебетали, в третьем куковали, в четвёртом тенькали.
Они спустились в подвал дома. Увидели множество бочонков с резными раскрашенными затычками в виде птиц. Квас поспел: птицы заливались на все голоса, звали отведать.
- 1/10
- Следующая
