Сотник и басурманский царь - Белянин Андрей Олегович - Страница 14

– Дядя, кто была эта женщина?

– О, это наша сестра. У неё большое сердце, она помогает нам вести борьбу за нашу свободу!

– Какая достойная женщина-а…

– Да, да, у неё много всяких достоинств, – задумчиво пробормотал дядя Сарам, поглаживая кошелёк за пазухой. – Ну, пойдём, дорогой, надо со всеми поговорить. Сейчас будет очень важное собрание.

Вышел Сарам к костру, встал в многозначительную позу, одну руку за спину, другую за отворот черкески, невольно копируя неизвестного ему императора Наполеона. Посмотрел свысока на своих бандюганов и велеречиво начал:

– О мои благородные братья! Отважные джигиты и бесстрашные воины! Завтра я поведу вас в великий поход на неверных! Это будет достойный и славный день, день, о котором мы всегда мечтали…

А разбойники недоумённо на главаря уставились. Вроде до сегодняшнего дня нормальный был человек, а тут какую-то хрень несёт псевдопатриотическую, знамя национализма и фанатизма религиозного поднимает. Раньше-то спокойно грабили себе всех подряд, паспортов и вероисповедания не спрашивая, и вдруг на тебе…

– Чего это он? – спросил толстый Бабур у кривозубого Саида. – Какой великий поход, почему славный день? И это мы, что ли, отважные джигиты?! Я особенно…

– Да плюнь, это спектакль для племянника. Щенок считает его героем, вот наш Сарам и пыжится…

– Завтра мы идём с вами на казачьи земли, вершить справедливую месть! – продолжал разливаться главарь. – Мы отомстим им за покорение Кавказа, за наши сожженные аулы, за проклятые имена Ермолова и Бакланова, которыми до сих пор пугают детей!

– Сарам, ты… как это, в своё уме?! – не выдержал Саид, хотя Бабур пытался удержать друга за руку. – Идти на казаков – это же верная смерть!

– Согласен, мой отчаянный брат, – мигом обернулся к нему прожжённый лжец, а сам глазами на Юсуфа показывает, дескать, помолчи, потом объясню. – Это будет беспр… беспрен… беспрецедентный подвиг! Но мы разделим эту славу с военными союзниками. Нашу священную войну вторым фронтом поддержат отважные воины басурманского султана Халила!

– А-а, так мы не одни туда попрёмся?! – сразу обрадовался толстяк Бабур. – И уж тогда пограб… ой, понасовершаем святую месть!

– Так бы сразу и сказал, – поддержал его воодушевлённый Саид. – Басурмане – это очень серьёзные союзники. Тогда другое дело, тогда мы тоже за эту, за твою… за священную войну!

– Покажем этим подлым гяурам! – загомонили, приплясывая, и остальные разбойники. – Сожжём казачью станицу! Возьмём богатую добычу! Отомстим за всё! А там и до белой крепости Астрахани доберёмся-а-а!!!

Юсуф, конечно, мало что во всём этом понимал. С одной стороны, он был рад, что его берут в настоящий поход. С другой, какая уж тут честь для джигита станицы грабить? Там же, наверное, не только казаки, но ещё и женщины, и старики, и дети. Неужели у них тоже надо всё отобрать и в этом смысл всего подвига? А он-то по наивности думал, что за сожженные аулы воевать надо с регулярной русской армией, нет?

Ну хорошо, дяде виднее, он человек опытный и настоящий вожак, вон как его все здесь любят и уважают…

Так вот, покуда разбойники лесные сами себя к завтрашней битве настраивают, шкуры неубитых медведей друг с дружкой шумно делят, мы с вами в ту самую станицу и вернёмся. Ночь ведь ещё, а ночи в степи тихие, долгие, глубокие, только комарики кусачие да гром далёкий спать мешают. Однако же в хате сотника шаги детские слышны, вы ж помните, что были у дядьки Андрея две дочки – старшая Ксения и малая Дашка. Ну, та самая, что сеструху большую мамке заложила насчёт поцелуев с Митькой за мельницей. Вспомнили? Так вот о них и речь пойдёт…

Ещё до рассвета вскочила Дашка со своей кроватки да осторожно, чтоб сестру не разбудить, к мамке прокралась. Встала рядышком, за плечо маму теребит…

– Ты чего, Дашенька? – проснулась сотникова жена. – Сон страшный приснился?

– Нет. Я к папке хочу.

Подняла её Настасья к себе на кровать, обняла, одеялом укрыла, вздохнула понимающе:

– А как я к твоему папке хочу… Ничего, не бойся, он скоро приедет.

– Да где ж его черти носят?

– Ты как об родном отце говоришь?! А по губам?!

– А мне Ксюшка сказала, что ты так сказала – «где его черти носят»…

– Та-а-ак… Ксения! Вижу, что не спишь, а ну иди сюда! Ты чему малую учишь, а?

– А что я? Сразу я, чуть что… – зевая, подошла дочка старшая и с другого бока к маме угнездилась. – Ничего я такого не говорила, врёт она…

– Я вру?! – аж подпрыгнула младшая. – Я не вру! И про Митьку за мельницей не вру, и про Сашку за забором, и про Петьку на скамейке, и про…

– Ябеда!

Как кинется старшая Ксения Дашку подушкой бить, та он неё по кровати кругами бегает, визжа счастливо. Жена сотникова терпела-терпела, да и сгребла обеих в одну охапку. Поприжала так, что пискнули, и по разным углам развела.

– Так, всё! Покуда батьки дома нет, я за него! Вона нагайка на стене висит, долго спрашивать не буду, отхожу за милую душу. А ну, кайтесь обе…

Перепугались сестрицы, друг на дружку косятся, а ссориться более не решаются. Да тут уже и рассвет золотой в оконце пробился, а с рассветом донеслась издалека удалая походная казачья песня…

Просветлели лица у всех троих…

– Папка вернулся-а-а!!!

И впрямь, только одеться да причесаться успели, как возвращается в станицу казачий отряд. Высыпали люди навстречу. Впереди атаман на боевом коне, рядом денщик его верный, за ними и сотник со товарищами. Обнимают жёны мужей, дети отцов, старики сынов храбрых. Кто плачет от счастья, кто смеётся в радости, кто дитя малое к себе на седло поднимает – расти, казак!

Удачей военный поход закончился. Все живы, хоть не все здоровы. Однако ж раны-то сабельные зарастут, дело привычное, а средь казаков лишь тот атаман особым уважением пользуется, что не только победы одерживает, но и станичников в бою не теряет. Сколько взял от матерей, стольких и верни – вот тогда тебе настоящая честь и слава…

Сотник-то у своих ворот с коня спрыгнул, старшей дочери поводья передал, жену милую к сердцу прижал, а малая уже и сама на шею лезет к папке.

– А меня мамка отругала!

– Да за что ж отругала-то?

– А я всю правду сказала про Ксюшку, которая с парнями целуется!

– Вот оно как?! – выгнул бровь сотник, посмотрел на старшую, та аж до ушей краской залилась. Снова к младшей обернулся: – Но ябедничать тоже нехорошо. Права мамка: сестру старшую уважать надо. Иди мирись.

Посмотрели друг на дружку девчонки, принахмурились, потом сами со смеху прыснули и обнялись! Вот и вся ссора исчерпана, кабы всегда так, проблем в семейной жизни на порядок меньше было бы…

Дома, ясное дело, умыться бы и за стол, позавтракать, да сотник от трудов военных вздремнуть решил. Со степи-то выехали ещё до солнышка, так пару часов доброго сна отчего ж не урвать на рассвете? Поцеловал он дочек, прилёг на кровать, одеялом прикрылся, да и придремал. Жена Настасья подошла к нему осторожненько, чтоб половицами не скрипеть, в щёку чмокнула, обернулась и палец к губам приложила:

– А ну, тихо вы, сороки! Папка с похода усталый, ему выспаться надо.

Да куда там… Обе красавы вновь на кураже, шило в одном месте свербит, ни пить, ни есть не хотят, на одной скамье сидят, за столом ложками дерутся.

– Она первая начала!

– А чего она опять врёт, что я с…

– Я сказала, цыть обе! – строгим шёпотом рыкнула на них мать. – Ксюшка, ты ж старшая, тебе умнее быть положено! Дашка, отпусти косу сестры, оторвёшь – никто замуж не возьмёт!

Ну а те мартышки не обращают внимания на мамку, продолжают себе безобразничать, ручки сложили невинно, а сами ногами босыми друг дружку под столом пихают. Жена сотникова бельё нестираное в корзину сложила, подняла – тяжело, да куда же без стирки-то?