Она так долго снилась мне... - Коэн Тьерри - Страница 11
- Предыдущая
- 11/75
- Следующая
Захотелось найти те фразы, которые она зачитывала шепотом. Я встал и извлек из мусорной корзины выброшенную накануне рукопись. Быстро нашел взволновавшие ее моменты и попытался вспомнить ее голос, когда их перечитывал. И снова чувства захлестнули меня.
Она плакала не потому, что прочитанная ею сцена была грустной, а потому, что речь в ней шла о любви. Простые слова любви, произнесенные вслух героем, когда он пришел к безумной, замкнувшейся в своем мире женщине. Моя героиня не могла их услышать, но они должны были прозвучать.
Накануне, перечитывая роман, я испытал только гнев: не получалось воссоздать свои чувства, не удавалось больше понять персонажей: я обиделся на них, решил, что они меня предали. Но те же самые слова, услышанные в тихом шепоте незнакомки из моих настойчивых сновидений, теперь показались мне сильными, искренними, яркими и выразительными. Она примирила меня с моим текстом. Дала мне возможность вернуться к источнику вдохновения, к пределам моей боли. Какой еще властью надо мною она наделена? И как я отныне должен оценивать свою работу? Она нравится мне сама по себе или лишь потому, что она облагородила ее своими глазами, своим дыханием, своим чутким сердцем?
Мне нужно было другое мнение о книге — холоднее, беспристрастнее. Я как раз размышлял об этом, когда Жош позвонил в дверь. Он был несказанно удивлен, что я встретил его с улыбкой, что был явно рад ему.
Я тотчас же поведал ему свои переживания и свой сон. Он внимательно выслушал меня, время от времени хмуря брови или как-нибудь еще выражая свои чувства. Я посвятил его в свое намерение доверить ему свою рукопись, объяснил, что мне необходимо еще чье-то объективное мнение, кроме моего собственного или суждения незнакомки из сна. Он на мгновение замешкался, решаясь, а потом схватил рукопись и умчался.
Неделю от Жоша не было ни слуху ни духу. Неужели за все это время он не нашел времени прочесть рукопись? А может быть, ему не понравилось и он не решается мне об этом сказать?
Однажды утром я услышал, как он захлопнул входную дверь, и выскочил на лестничную площадку. При виде меня он явно растерялся, пробормотал, что опаздывает на важную встречу, извинился и исчез, махнув мне рукой на прощание.
Он не появлялся в течение десяти следующих дней, и я утвердился в уверенности, что он просто избегает меня, поскольку не хочет высказывать мнение о книге. Я страдал: его молчание можно было расценить как предательство. Допустим, мой роман действительно так плох, но неужели нашу дружбу может погубить капелька искренности? Меня подмывало постучать в его дверь и разобраться, но я сдерживал себя, опасаясь, что он просто не поймет причину моего гнева. В конце концов, я же сам втолковывал друзьям, что этот роман — не более чем способ провести досуг, внезапное мимолетное увлечение. С какой же тогда стати я так жажду его мнения?
Я уже был на грани отчаяния, как вдруг, опять же утром, раздался телефонный звонок. Я включил автоответчик и услышал незнакомый голос:
— Мсье Ланкри? С вами говорит Тьерри Виллар из издательства «Жанвье». Я прочитал вашу рукопись. Мне все очень понравилось — и сюжет, и стиль. Хотелось бы с вами встретиться.
Я стоял как громом пораженный, не сводя глаз с телефона, не в силах ответить. Когда издатель повесил трубку, я вновь включил автоответчик и прослушал послание несколько раз, словно чтобы окончательно убедиться в его реальности и при этом попытаться за это время понять, как же мой роман попал к этому человеку. Мысли путались, собрать их воедино не удавалось. Я витал в какой-то параллельной вселенной, в которой моему другу понравилась моя книга, он отнес рукопись редактору и тот тоже ее оценил.
В этой вселенной, кстати, и сны были вещими.
— Да я просто положил ее в почтовый ящик, — принялся виновато оправдываться Жош.
— Черт, Жош, ну ты прям удивительный человек! — с восхищением воскликнула Хлоя. — Вот так взять и отнести рукопись издателю, ни с кем не посоветовавшись, без согласия Ионы… Мне лично это кажется смелым поступком и залогом истинной дружбы.
Жош, не привыкший к комплиментам, густо покраснел.
Мы сидели у меня в гостиной. Я позвал их в гости после того, как встретился с издателем, и они тотчас же откликнулись на мой зов. Прежде всего я в общих чертах рассказал о том, как прошла встреча с издателем. Жош улыбнулся, он был явно горд за свой поступок и рад за меня. Хлоя радостно завопила, запрыгала и расцеловала меня. За неимением шампанского мы откупорили бутылку белого вина. Что касается меня, я не чувствовал ни радости, ни возбуждения — лишь удивление и беспокойство.
— Я прочитал все за одну ночь, — объяснил Жош. — Мне безумно понравилось. А на следующий день я уже отправил рукопись издателю.
— Кстати… было бы мило, если бы ты удосужился и мне переслать экземплярчик, — добродушно проворчала Хлоя.
— Я так и собирался, но Жош молчал, и я решил, что написал чушь собачью.
— Я так горжусь тобой, Иона Ланкри! — воскликнула Хлоя в новом приступе энтузиазма. — И тобой тоже, дорогой мой Жош!
Удивительно, с чего она так радуется? Конечно, мне улыбнулась удача, это факт. Но мою радость омрачал страх перед неизвестностью. Родители-то мои всегда мечтали, чтобы я стал писателем, но сам я не видел для себя такого будущего, и этот роман я тоже писал вроде как для себя. Мне казалось, что я не заслуживаю такой судьбы, что я самозванец.
— Тебя ждет столько интересного! Издательские тусовки, журналисты, презентации, фанаты…
— Вот именно! Уж ты-то знаешь меня достаточно и понимаешь, что все это меня мало интересует.
— Вот зануда! Вечно всем недоволен! Даже сейчас ты не выглядишь счастливым!
— Ну, я просто слегка удивлен. Пока не очень себе представляю, как все будет. Этот роман не был предназначен для печати… поэтому я немного растерян. Я едва не отказался от предложения издателя, — признался я.
— Быть не может! — воскликнула Хлоя.
— Но почему ты все же согласился?
— Я подумал о родителях. Они всегда верили, что в один прекрасный день я стану писателем. Не хотелось их разочаровывать. Но… Не могу избавиться от ощущения, что незаконно вломился в литературный мир, что не имею на это никакого права.
— По-моему, все молодые писатели так думают, — заявила Хлоя. — По крайней мере те, кто изначально не собирался публиковаться. Такое авторское целомудрие.
— Безусловно. Но в придачу к тому, что ты называешь целомудрием, у меня присутствует еще инстинкт самосохранения. Литературный мир стал частью мира шоу-бизнеса, а я не создан для того, чтобы выставляться напоказ и светиться в телевизоре и желтой прессе. Кстати, книга выйдет под псевдонимом.
— Под вымышленным именем? — удивилась Хлоя. — Но это же глупо, разве нет?
— Почему же глупо? Это всего лишь способ провести границу между мной сегодняшним и тем человеком, которому вскоре будет присвоен статус писателя.
— И что за имя?
— Ох, ну я не стал оригинальничать. Просто взял второе имя отца и девичью фамилию матери.
— И что получилось?
— Рафаэль Скали.
— Неплохо, — сказал Жош.
— Да, неплохо, — подтвердила Хлоя. — Господи, если тебе так нужно, пожалуйста!
— Нужно, нужно. Ты же меня знаешь, я не из экстравертов. А псевдоним меня хоть как-то убережет от излишней публичности.
Как человек, проработавший некоторое время в журнале, я прекрасно знал, что в литературной среде неизбежны тусовки, светская болтовня, улыбки, настоящие и искусственные, деловые обеды, фуршеты, сопровождающиеся разговорами с незнакомцами, которые, не прочитав романа, расписывают, как он им понравился, лезут в вашу личную жизнь, выясняют ваше мнение по разнообразным вопросам и отношение к разным авторам. Одиночество вынудило меня стать писателем, но я не готов был пожертвовать своими принципами и в одночасье превратиться в общительного, красноречивого и улыбчивого светского человека. Я объявил издателю, что не стану участвовать в рекламной кампании. Все, что я хотел сказать, я сказал на двухстах шестидесяти страницах романа, остальное же принадлежит лично мне и никого не интересует. Тьерри Виллар остановил на мне лукавый взгляд голубых глаз, призадумался, а потом ответил, что понимает мои чувства и принимает мое условие. А пресс-секретарь был в ужасе, он принялся рисовать мне катастрофические последствия моего решения, грозил мне безвестностью, пугал ничтожными продажами — больше всего, похоже, его волновала невозможность применить свои умения, а не судьба моей книги и мое литературное будущее. Но я ответил ему, что пиар никогда не определял литературную славу книги. По мне, так он нужен был лишь для того, чтобы польстить самолюбию автора.
- Предыдущая
- 11/75
- Следующая
