Боец - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич - Страница 46

• Предыдущая
• 46/67
• Следующая

– Так ведь я не предлагаю выкупать его. Если надумаешь переехать, то получишь его бесплатно. Не каменный – деревянный, но добротный и теплый. Ты плотников, что ко мне на заработки ездили, поспрашивай.

– Это так. Да только тут я родился, тут вырос, здесь и детям расти. Вы, ваша милость, только не гневайтесь, спросить я хотел.

– Хотел, так спрашивай.

Улыбается. Настроение из-за отказа плотника у Георга, судя по всему, не испортилось. Как видно, иного он и не ожидал услышать. Вот и хорошо. А то мало ли… А тут еще он со своими расспросами. Чай, даже не простой воин-наемник, целый барон, в чести у короля.

– Домой я пришел, а там Анна слезами заливается. Говорит, вы матушку Аглаю забираете из Хемрода. Правда ли?

– Конечно, правда. Может ли быть иначе? Это раньше я был бездомным бродягой, а теперь, когда есть свой угол, пристало ли, чтобы она проживала порознь со мной? Вот привел все в порядок, теперь решил перевезти.

– А она сама-то как?

– Уже согласилась.

– Дык как же так-то? – вдруг заволновался плотник. Выходит, все правда!

– Ну как-как – уговорил. Х-хе, она с меня обещание взяла, что женюсь. Вот так и договорились.

– А что, и невеста уж есть?

– Есть, есть. Это не твоя забота, – вдруг посмурнел барон, чем заставил Джима поволноваться. Вот же, вызвал неудовольствие.

А как тут не хмуриться? Ведь матушка за прошедшее время так и не выпустила из головы ту красавицу «дочурку» по имени Адель. Вот подавай ей дочку – и все тут, да чтобы детки у Адели обязательно такие же красивые и пригожие были, как и у нее. Попробуй ей объясни, что та птица – не его полета. Матушка в своем мире живет, где все можно и нет никаких преград. Конечно, если объявиться на весь свет, то шанс немалый… но делать этого никак нельзя. И без того уж наворотил столько, что, считай, по краю ходит.

– Ты куда собрался? А ну садись. Ты пиво еще не допил. Да не обращай на меня внимания. Тут ведь какое дело… Всем нам приходится чем-то поступиться, но к тебе это отношения не имеет. Значит, говоришь, Анна сокрушается?

– Прихожу, а мои все в слезах. Я уж, грешным делом, подумал, опять беда какая. А оно вроде беда и получается. Как же мы без нее-то?

– Вам-то что. Вы птицы вольные. А вот старине Адаму и впрямь не позавидуешь.

– Нешто…

– Так и есть. Он ведь обетом связан. Да и матушка без него никак не соглашается. Думал в замке ее поселить, да, видать, опять в трактире обретаться будет. Но хоть у меня под боком, и то радость.

– А с этим трактиром как же?

– Тут его старший останется. Парень уже взрослый, женился в этом году, справится. А вот остальное семейство со мной поедет. Придется мне и ему ставить трактир, да получше этого.

– Дык ему же нельзя. Он сам сколько говорил, что беда случится.

– Ну какая беда, если я тот трактир, считай, для матушки поставлю? Я ведь ей сын. Да и не трактир это будет, а гостиница. Матушка все одно выпивку не жалует. Ну так как, не надумал?

– Вы уж простите, ваша милость…

– Ты погоди отказываться. Иди домой, с Анной посоветуйся. Народ поспрашивай, себя послушай. А тогда уж и отказываться будешь. Только знай, что обмана с моей стороны нет никакого. Я ведь наемник бывший, а у нас просто так, на слово, ничего не делается. Каждому, перед тем как на новое место ехать, я отпишу грамоту на дом. Вот такие дела. Анна твоя сможет ткачихой работать, это не прачка, заработок куда как выше. Старшенький уже сейчас сможет пряжу выделывать. Сможет-сможет, не сомневайся, у меня один выдумщик есть, так он такую прялку сделал, что и малец управится.

– Ну дык я пойду… Подумаю.

– Подумай, Джим. Обязательно подумай.

– Вот вы где, ваша милость! Я уж переживать начал.

Бросив укоризненный взгляд на беглянку, Брук легко скользнул из седла на землю. Весь его вид указывал на то, что не будь молодая особа его госпожой, ей досталось бы от всей его широкой души. Но с другой стороны, на лице угадывалось облегчение, испытанное им при обнаружении пропажи. Тут ведь какое дело. Мало того, что он как личный телохранитель нес ответственность перед самим королем Джефом, так ведь есть еще и барон Авене. Тот, правда, ничего такого не говорил, только пожелал счастья Бруку и его будущей жене, но ни для кого в сотне не было секретом, что отношение барона к знатной молодой особе совсем даже не обычное. Потому и приглядывал наемник за Аделью весьма бдительно. Сотник для него не чужой человек, он соратник, с которым вместе кровь проливали. Но как этого добиться, когда баронесса своевольничает?

Обычно у нее подобные номера не проходили, разве что в самом начале, когда Брук только появился. Воины из ее сопровождения робели перед ней, выказывая всяческое почтение и боясь препятствовать ее капризам. С Бруком все оказалось иначе. Невзирая на все протесты, он заставлял госпожу повиноваться своей воле, если чувствовал, что очередная проказа может оказаться чреватой последствиями. Никакие угрозы не имели на него действия.

Причин такого вольного поведения было две. Первая заключалась в том, что их знакомство состоялось в тот момент, когда баронесса Гринель являлась пленницей наемников, а Брук был ее личным охранником. С самого начала она имела возможность воздействовать на него уговорами или обаянием, коего у нее было в избытке. Но очень скоро сотник объяснил парню, что не стоит поддаваться на подобные уловки. Так что кое-какая закалка и привычка в общении с Аделью у него имелась.

Вторая причина сейчас находилась в замке и ждала возвращения беглянки и телохранителя. Баронесса, как и обещала, не стала противиться браку наемника и своей верной служанки, но при одном условии: та должна была остаться при ней и после свадьбы. Ну а коли уж так вышло, то и Бруку нашлось занятие. Он стал первым и пока единственным телохранителем и личным воином молодой баронессы. Так вот, ему до коликов не хотелось получить взбучку от супруги, которую он любил всем сердцем, а оттого и на шее у себя позволил угнездиться окончательно и бесповоротно.

Король Джеф Первый был категорически против такой вольности баронессы. А уж когда узнал, при каких обстоятельствах этот пройдоха попался на глаза дочери… Брука едва не арестовали. Нет, не за те деяния, которые имели место в недавнем прошлом, – тут все по законам войны и обвинить наемника не в чем. Но, как говорится, был бы человек, а причина всегда сыщется. Король никак не мог простить пленения своей дочери.

Однако в вопросе с наемником Адель проявила стальной характер. Возможно, основанием для заступничества послужило то, что между ней и Джефом Первым имелось давнее, скрытое от посторонних глаз противостояние. Все, чего хотела девушка, – чтобы король признал ее дочерью. Не во всеуслышание, но хотя бы наедине. Король всячески противился этому, неизменно называя ее баронессой и всем видом показывая, что она только его воспитанница, как и несколько других дворянок.

А возможно, дело в том, что в окружении Адели появился второй человек, который предан ей, а не королю. Во всяком случае, ей хотелось в это верить. Но, не полагаясь только на веру, она делала все возможное, чтобы заполучить наемника целиком и полностью, даже если для этого приходилось поступиться какими-то мелочами. Плату он получал не от короля, как остальные воины, а лично от нее. Разумеется, доходы баронства уходили в казну, ведь Адель была под защитой короны, но кое-какие средства выделялись и лично ей. Ограничив некоторые свои траты, она смогла выделить сумму для жалованья одному воину. Брук просто не мог этого не оценить. Подпись на его договоре найма поставила баронесса Гринель, и обязательства он имел лишь перед ней. У наемников тоже есть свои понятия о чести, замешанные на деньгах и обязательствах, но это подчас куда крепче врожденной дворянской.

Прошло время, и король поостыл, практически позабыв о Бруке. В конце концов, была война со всеми вытекающими «прелестями». А вот то обстоятельство, что наконец нашелся тот, кто мог урезонить строптивицу, не могло не радовать любящее отцовское сердце. Хоть он и показывал баронессе всем своим видом, что не собирается выделять ее среди прочих, на самом деле это было не так.

• Предыдущая
• 46/67
• Следующая