Штурман дальнего плавания - Клименченко Юрий Дмитриевич - Страница 16
- Предыдущая
- 16/122
- Следующая
Мне все больше и больше нравился Бакурин. Спокойно и серьезно, как со взрослым, говорил он со мной.
— Парусное дело люблю. Все свободное время отдаю этому спорту. Прекрасный спорт. Развивает смелость, находчивость, смекалку. Да сам увидишь скоро. Сейчас я уезжаю и вернусь только послезавтра. Вы с Ереминым можете вахту стоять по очереди или вместе, как хотите. Только судно не бросать!
— Хорошо, Лев Васильевич.
— Теперь ты должен уже отвечать не «хорошо», а «есть». На морском судне «хорошо» нет, — проговорил Бакурин и спустился в каюту. Через несколько минут он вышел в сером костюме и белых туфлях. В руках у него была какая-то книга:
— Вот, Игорь, тебе «Парусный спорт». Читай в свободное время. А сейчас свези меня на берег.
— Есть свезти вас на берег! — подражая Сереге, сказал я и сам остался собой доволен: очень уж по-морскому это звучало.
Я подал тузик к трапу. Лев Васильевич легко спрыгнул на банку и взял кормовое весло.
— Вот смотри, как нужно «голланить». — И он медленно стал показывать мне, как нужно грести одним веслом. — А ну-ка, попробуй.
Пытаясь повторить его движения, я убедился, что это не так легко. Тузик сносило течением.
— Так мы, пожалуй, в залив уйдем. Садись-ка на весла. Для тренировки будет много времени. Только обязательно два весла с собой бери, а то в заливе непременно будешь, — пошутил Бакурин.
Высадив его на берег, я погреб обратно на «Орион».
Закрепив тузик, я спустился вниз. Серега лежал на диване в кают-компании и не обращал на меня никакого внимания. Мне не хотелось начинать с ним разговор, но надо было:
— Как вахту будем стоять, по очереди или вместе?
— Как хочешь. Я все равно на яхте живу.
— Я тоже сегодня перееду сюда жить.
— Вот тогда и говорить будем о вахте. Продуктов с собой бери побольше.
— Ладно. Перевези меня на берег. Вечером вернусь. Слушай лучше, кричать буду.
— Услышу.
Серега нехотя поднялся, и мы вышли на палубу. Он перевез меня на берег, и я радостный помчался домой.
Мама была на работе, и мне показалось, что прошла вечность до ее прихода. По моему лицу она сразу же увидела, что у меня все хорошо. Как всегда, я подробно рассказал ей о посещении «Ориона». Ее интересовало все: какое судно, где будет его стоянка, как меня приняли, какое впечатление на меня произвел Бакурин, кто он такой и кто еще плавает на «Орионе». Милая мама, она понимала мое состояние и сочувствовала хорошей мальчишеской мечте.
А мне не терпелось скорее переехать на яхту. Я попросил маму, чтобы она собрала мне вещи и дала продуктов дня на три. Скоро все это было приготовлено. Мой старенький потертый чемодан вместил две пары белья, трусики, принадлежности для мытья и серый поношенный ватник. Остальные вещи были на мне. Из продуктов я получил буханку хлеба, немного сахару, макароны, пшено, соль, чай, несколько килограммов сырой картошки и бутылочку подсолнечного масла. На прощанье мама сунула мне в руку рубль.
— Это тебе так, на всякий случай, — сказала она, целуя меня в голову. — Гоша, обязательно давай о себе знать как можно чаще, а то я буду беспокоиться. — И она чуть-чуть погрустнела.
— До свиданья, мамочка. Когда вернемся с моря, я тебе позвоню в школу. Не скучай, — важно, как настоящий моряк, сказал я, взял в руки чемодан, мешочек с продуктами и вышел из дому. Вот бы Ромка увидел меня сейчас! Я посмотрел на Мойку. «Волны» у спуска не было. Наверно, ребята поехали к Петропавловке.
Началась жизнь, совсем не похожая на ту, которую я вел раньше. Сережка еще немного пофасонил, но вскоре это ему надоело. Он оказался компанейским и веселым парнем, влюбленным в парусный спорт и в Льва Васильевича. Сережка плавал на «Орионе» вторую навигацию и поэтому неплохо знал такелажные работы. Поразил меня Сережка своим умением плавать. Куда было Ромке до Еремина!
Как ловкая обезьянка, он забирался на краспицу грот-мачты (а эта перекладина была над уровнем воды не менее чем в десяти метрах), расправлял руки и «ласточкой» летел вниз. Маленький, с плотно сжатыми ногами, раскинутыми руками, он действительно напоминал летящую птицу. Красиво нырял, ничего не скажешь!
Плавал он всеми стилями, но любимым его был кроль. Учился он в шестом классе, только что вступил в комсомол, был на год старше меня и мечтал поступить в военно-морское училище.
Вахту мы решили стоять вместе, так как Сергей жил далеко от яхт-клуба и с яхты почти не сходил. Мне тоже хотелось провести на «Орионе» как можно больше времени. Домой я не собирался. Мы объединили наши продукты и договорились готовить по очереди: один день он, а другой — я.
Вставали мы рано — в семь часов. Если была солнечная, теплая погода, то прямо с борта ныряли в воду. Плавали вокруг яхты, вылезали, чистили зубы и принимались за приготовление завтрака. После чая начинались судовые работы. Ежедневно мы жесткими щетками терли палубу, убирали помещения внутри, драили мелом медяшку. Раз в неделю нужно было мыть с мылом белые борта «Ориона». По словам Сережки, Лев Васильевич и Николай Юльевич не прощали небрежной работы, а грязи просто не терпели. Когда кончались эти обязательные дела, мы начинали заниматься.
Сережка выступал в роли учителя, а я в роли ученика. Он учил меня разбирать снасти, говорил, для чего они служат и как их легче запомнить. Он показал мне морские узлы и даже тройной топовый, который считался самым красивым и трудным, показал, как нужно сращивать оборванные концы. Сразу все запомнить было тяжело, но кое-что все же оставалось в голове от этих занятий. Я все проверял по книжке, данной мне Бакуриным. Хотелось как можно скорее догнать Сережку.
Много времени я посвящал тузику — учился «голланить». Давалось мне это нелегко. Весло все время выскакивало из специальной выемки в корме, движения у меня получались совсем не такими, как показывал Сережка, и тузик вперед не шел. Но я упорно учился.
Когда бывало очень жарко, мы ложились прямо на палубу загорать и вели бесконечные разговоры.
— Знаешь, Игорь, — говорил Сережка. — Лев Васильевич замечательный человек. Смелый. Мы с ним в такие переплеты попадали, ой-ей-ей! Не теряется ни в каких случаях. Он ведь в революцию комиссаром был в матросской бригаде. Там его и ранили.
— Когда же мы в море-то пойдем, Серега? Уже три дня стоим. Никто к нам не едет.
— В субботу. Тогда все соберутся. Увидишь весь экипаж. У нас боцман смешной — Зуев. Рыжий, с трубкой. Вот придет, так не полежим. Лентяев не любит, и сам работает как черт. Говорит, что на судне всегда есть дело.
— Старый?
— Какое там! Молодой. Комсомолец. В порту на буксире работает. Моряк толковый. Скоро все они отпуска возьмут, тогда все время в море будем ходить.
— Кто же еще есть в команде?
— Альберт Пантелейчик. Большой любитель паруса. Силы необыкновенной — два пуда свободно выжимает! А посмотришь на него — ничего особенного. Молчаливый. За рейс слово-два скажет. Потом еще Кузьмич, тот пожилой, комичный, все шутит. И еще Седов — слесарь, ух, и веселый! Ты не удивляйся, они все парусники отличные.
— «Орион» кому принадлежит? Яхт-клубу?
— Нет, он в аренде у губисполкома. Поэтому нам с тобой по пятнадцать рублей и платят.
— Зачем же губисполкому яхта?
— Как зачем? Вот с субботы на воскресенье усталые люди, служащие и рабочие, выходят в море подышать свежим воздухом и отдохнуть.
Серега рассказывал мне о прошлогодних походах на «Орионе», о штормах, в которые он попадал, о том, как в штилевую погоду можно ловить рыбу «на свет».
Я с нетерпением ожидал выхода в море. Прочитал всю книжку «Парусный спорт». Многого не понял. Надоедал Сережке всякими вопросами. Так прошли три дня. Кончились продукты. Сережка решил поехать домой за пополнением. Когда я перевез его на берег, он важно сказал:
— Вот что, Гошка, если ветер будет усиливаться, потравишь якорную цепь. Я к вечеру постараюсь вернуться.
Я остался один на судне. Волновался, поглядывал на флаг. Было тихо. К вечеру, хотя ночи были совсем светлые, я поднял якорный огонь. Таково было указание Сереги. По правилам. Чтобы не заснуть и не прозевать Сережку, я остался на палубе.
- Предыдущая
- 16/122
- Следующая
