Дуга большого круга - Клименченко Юрий Дмитриевич - Страница 2
- Предыдущая
- 2/48
- Следующая
— Спасибо, Роман Николаевич. — Глаза у механика потеплели. — Каждый человек мне дороже золота. Нам говорили, что пришлют капитана, и я боялся… Ну, словом, хорошо, что у вас правильный взгляд на вещи. Пойдемте в машину, я познакомлю вас с ребятами.
В машинном отделении на железных плитах палубы гулко отдавались шаги. Здесь было как-то особенно мрачно, холодно и темно. Огромные шатуны паровой машины замерли с застывшими подтеками коричневого масла. Борта, как и снаружи, покрывал лед.
— С коптилками работаем. Света не хватает, — сказал механик, видя, что капитан неуверенно, ощупью пробирается вперед. — Я привык. Эй, ребята, идите-ка сюда!
Откуда-то из темноты вылезли два человека. Один очень высокий, худой, давно не бритый, другой коренастый, в ушанке, завязанной на подбородке, и шарфе, обкрученном вокруг шапки, как у ребенка. Оба держали в руках коптилки. Их лица было трудно разглядеть при слабом свете, но Роман все же увидел, что первый, молодой, не по возрасту морщинистый, смотрит на него с неприязнью и насмешкой. Второй не проявил интереса к новому человеку.
Простуженным голосом он спросил механика:
— Ну чего вызывал, дед?
— Капитан новый пришел. Вот, познакомьтесь.
— Очень приятно. Дубов — машинист.
— Засекин. Матрос первого класса, — сунул Роману грязную руку второй. — Теперь все в порядке. Капитан есть, значит в рейс пойдем, — и, отвернувшись, громко проговорил: — Прислали бы лучше еще одного машиниста. Дураки.
Роман нахмурился.
— Недоволен? Ты когда-нибудь живое судно видел без капитана?
— Так наше-то ведь мертвое.
— Не считают мертвым, если прислали капитана.
— Много себе позволяешь, Засекин. Прислали, — значит, надо, — строго сказал стармех.
— Надо! А уродоваться в машине не надо? И так сил нет. Еле ходим. Хлеба бы прибавили…
— Где боцман? Позовите-ка его, — распорядился стармех.
Дубов кивнул и скрылся за машиной. Через минуту появился человек с усталым, бледным лицом, тоже в ватнике и валенках. Глаза у него были неспокойные, встревоженные, он часто моргал. Узнав, что Роман прислан капитаном, обрадовался:
— Теперь как на настоящем судне. И капитан есть. Как вы думаете, товарищ капитан, не расщелкает нас немец у причала, пока мы тут ремонтом занимаемся? Ведь каждый день обстрелы. Жуть! — Он зябко поежился.
Роман пожал плечами.
— Кто его знает. Не должен бы. Сторона неопасная.
— Я тоже так думаю, — согласился боцман. — Не должны бы.
— Вот чудак, у всех одно и то же спрашивает. Боится он обстрелов, товарищ капитан, — вмешался Засекин. — А еще «драконом» называется.
— Да брось ты, — устало и беззлобно сказал боцман. — Не слушайте этого трепача. Кому охота без пользы погибать? Пошли лучше.
— Ну вот, — сказал механик, когда матрос и боцман ушли, — есть еще двое. Один на вахте, камелек топит, другой спит после ночной. Якименко и Калиновский. Вот и вся «армия». Мало, а работы вагон.
Роман ничего не ответил. Обстановка на судне была ясной. Механик понял молчание капитана по-своему.
— Мало людей, но они труженики, — с уважением сказал стармех. — Ворчат, но ведь в каких условиях работают, сами понимаете. Я с этим Засекиным до войны плавал. Такой шалтай-болтай был, а теперь дисциплинированный, хотя вечно всем недоволен. Так я с вашего разрешения включу вас в график? Потом его вам принесу, если не понравится — изменим.
— Включайте. Вижу, не легко вам приходится.
— Не легко, иначе оставили бы вас в покое. Капитан все же. Итак, до вечера. Каюта ваша открыта. Там, по-моему, и теплая роба есть. От Карла Федоровича осталась.
Роман прошел в капитанскую каюту. Видимо, в ней давно никто не жил. На диване лежало заиндевевшее шерстяное одеяло. В шкафу висел полушубок, ватник, ватные брюки, стояли валенки.
В каюту заглянул молодой человек. В руках он держал ведро с обледеневшими грязными щепками. Увидя Романа, он улыбнулся:
— Новый капитан? Здравствуйте. Второй механик. Якименко. На вахте. Вот топлю, — он кивнул на ведро. — Труба с топливом. Вы одевайтесь теплее, а то замерзнете. Вам будет впору. Карл Федорович… Хороший был старик. Не повезло. В последний рейс осколком…
— Вы давно на судне? Много работы? — спросил Роман.
— Года два. И видите, все ничего. «Айвар» знаете какой пароход? Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел… А работы? Работа есть. Нам его к весне пустить надо. Он очень нужный, не то что громадина какая-нибудь. Пустим, не сомневайтесь. Парораспределение проверим, скалки заменим… — Якименко стал с увлечением рассказывать, что предполагает сделать в машине.
«Славный парень, — подумал Роман. — Если все здесь такие — пароход будет готов. Выдержали бы».
Якименко ушел в кают-компанию. Роман слышал, как он возится с камельком.
Роману Николаевичу Сергееву недавно исполнилось тридцать лет. Людям, видевшим его впервые, он казался этаким рубахой-парнем. Но достаточно было встретиться с ним взглядом, и сразу же появлялась мысль: «Нет, парень этот не простой».
В пароходстве Роман слыл «трудным». Он требовал неограниченной самостоятельности в работе, а это не всем нравилось. Некоторые капитаны предпочитали иметь более послушных помощников.
Знали в пароходстве такой случай, когда Роман, плававший вторым штурманом на пароходе «Курск», посрамил ирландскую фирму.
«Курск» выгружал фанеру в Белфасте. Ирландцы заявили, что не хватает двадцати трех пачек.
— Будем делать пересчет. Я уверен, что груз в порядке, — спокойно сказал Роман.
— Что вы, Роман Николаевич, ведь надо пересчитать несколько тысяч пачек! — испугался капитан. — Если мы окажемся неправы — все валютные расходы по пересчету пойдут на наш счет. Платит ошибившийся.
— Я настаиваю. Мы правы. Если нет — пусть высчитывают с меня.
Стивидор неодобрительно покачал головой:
— Я тоже думаю, лучше записать недостачу… Со временем разберемся.
— Будем считать.
Всю ночь Роман и представители фирмы считали выгруженную и уже сложенную в склад фанеру. Пароход стоял на простое. Капитан нервничал. Команда с нетерпением ждала результата. От него зависел заработок. Недостача — все лишаются прогрессивки.
Счет сошелся — пачка в пачку! Убытки понесла фирма. Команда ликовала. Второй помощник оказался прав.
Года два назад соученика Романа Василия Шаримова капитан списал с судна. Расстроенный Шаримов зашел к Роману.
— Худо дело, Рома. Теперь выгонят из пароходства. А я ведь ни в чем не виноват. Просто личная антипатия. Я старался не допускать ни одного промаха, но капитан все-таки поймал меня на мелочи — вовремя не заполнил чистовой вахтенный журнал. Вокруг этого он и завернул… Ну пусть выговор, приказ, лишение премии… ну, я не знаю что, только не увольнение…
— Больше ничего не было?
— Ничего. Можешь спросить у наших штурманов.
Роман переоделся в форменный костюм и отправился на судно, на котором служил Шаримов. В кают-компании двое играли в шахматы.
— Мне нужен капитан, — обратился к ним Роман.
Один из игравших молча показал пальцем на дверь. Роман постучал и вошел в каюту. На диване сидел шарообразный человек в полосатых пижамных штанах и майке.
— Вы капитан? — спросил Роман.
— Если я нахожусь в этой каюте в таком виде, значит — я капитан. Чем могу служить?
— Я пришел попросить вас за Шаримова. Может быть, вы найдете возможным оставить его на судне…
— А вы, собственно, кто такой? — глаза капитана стали настороженными.
— Друг и соученик Василия Георгиевича.
— Ах вот что! Тогда сообщаю: не нахожу возможным оставить вашего приятеля. Еще есть вопросы?
— С Шаримовым мы кончали мореходку. Он отлично учился, был хорошим комсомольцем. Товарищи его любили. Жаль парня, непонятно, чем он мог заслужить увольнение.
— Я не обязан давать вам объяснения, уважаемый, но если вы настаиваете, — капитан встал и дурашливо раскланялся перед Романом, — ваш Шаримов ничтожество. Мне начхать, каким он был комсомольцем и как учился. На мостике он — нуль. Понимаете, нуль. Он считает, что я для него недостаточно грамотен. Сам он ни черта не знает. Не умеет взять высоту солнца, путает пеленги, спит на вахте…
- Предыдущая
- 2/48
- Следующая
