На последнем берегу - Ле Гуин Урсула Кребер - Страница 10
- Предыдущая
- 10/50
- Следующая
– Человек? – напряженно спросил Аррен.
– Да, люди.
– Но почему?
– Из-за своей неуемной жажды жизни.
– Жизни? Но разве это плохо – желать жить?
– Нет, это не плохо. Но когда мы силой заставляем природу выполнять наши желания, когда мы требуем, требуем, требуем – несокрушимого здоровья, абсолютной безопасности, бессмертия, – тогда естественное желание превращается в алчность. А когда алчность подкреплена Знанием, она открывает ворота Злу. И тогда Великое Равновесие нарушается, и Зло тяжким бременем тянет чашу мировых весов вниз.
Аррен некоторое время размышлял над услышанным, потом спросил:
– Значит, мы ищем все-таки человека?
– О да, человека и мага. Мне думается, это так.
– Но я всегда считал – так объясняли мне отец и учителя, – что искусство Высшей Магии пребывает в зависимости от Великого Равновесия, от существующего Миропорядка и именно поэтому не может быть использовано во зло.
– Это, – сухо откликнулся Ястреб, – давний спорный вопрос. Бесконечны споры магов между собой. На любом острове Земноморья найдутся ведьмы, что творят злые заклятья, и колдуны, использующие свое ремесло, чтобы разбогатеть. Но есть и другие. Например, великий маг, Повелитель Огня, который пытался уничтожить Тьму и остановить полуденное солнце в зените. Даже Эррет-Акбе вряд ли смог бы одержать над ним победу. А вот другой пример: тот, кто погубил Морреда. На его сторону переходили целые армии. Заклятье, которое он сотворил против Морреда, было столь сильно, что, даже когда проклятый волшебник погиб, действие этого заклятья приостановить было нельзя, и остров Солеа со всеми жителями исчез в пучине морской. То были люди, своим великим могуществом и знаниями служившие Злу и питаемые Злом. Всегда ли может волшебство, служащее Добру, оказаться сильнее? Неизвестно. Мы можем на это только надеяться.
Всегда испытываешь некоторое разочарование, когда вместо твердой уверенности обретаешь всего лишь надежду. И Аррен вдруг почувствовал себя неуютно на холодных вершинах столь высоких материй.
– Мне кажется, – сказал он, – я теперь понимаю, почему зло творит лишь человек. Ведь по сравнению с людьми даже акулы невинны: они убивают потому, что должны это делать.
– Именно поэтому ничто в мире не способно противостоять людям. Одно лишь может служить препятствием человеку с исполненным зла сердцем: другой человек. В позоре нашем кроется и наша слава. Лишь человеческий дух, способный вершить зло, способен и одержать над ним победу.
– Ну а драконы? – спросил Аррен. – Разве не творят они зла? Разве они так уж невинны?
– Драконы! Драконы кровожадны, ненасытны, коварны; они не знают жалости или угрызений совести. Но являются ли драконы носителями зла? Кто я такой, чтобы судить о деяниях драконов?.. Они значительно мудрее людей. С ними, Аррен, как со снами. Нам, людям, снятся сны, мы занимаемся магией, творим добро и зло. Драконы не видят снов. Они сами – сон, мечта; волшебство – это их сущность, а потому они не занимаются магией как наукой. Магия – основа их бытия. Они не совершают поступков, они просто существуют.
– В Серилюне, – сказал Аррен, – есть шкура дракона Бар Отха, убитого Кеором, князем Энлада, триста лет тому назад. С того дня ни один дракон больше не пролетел над Энладом. Я видел шкуру Бар Отха. Она тяжела, как железные доспехи, и так велика, что, как говорят, могла бы закрыть всю рыночную площадь в Серилюне. Зубы у него не меньше моей руки. И все-таки Бар Отх считался молодым драконом, не достигшим полной зрелости и величины.
– Тебе страшно хочется увидеть драконов, – сказал Ястреб.
– Да.
– Кровь их холодна и ядовита. Нельзя смотреть им в глаза. Они гораздо старше людей… – На некоторое время волшебник погрузился в молчание, потом продолжил: – И все же, хоть порой я и начинаю забывать или сожалеть о содеянном когда-то, я всегда буду помнить, как однажды на закате видел парящих в потоках ветра драконов над далекими западными островами. И каждый раз воспоминание это дарит мне радость.
Теперь замолчали оба. Ничто не нарушало тишины, кроме шепота волн, бьющихся о лодку в кромешной тьме. Потом путешественники наконец уснули, а лодка мирно покачивалась над темной морской бездной.
Утренняя дымка была просвечена ярким солнцем, когда они входили в бухту Хорта. На рейде стояла добрая сотня судов; некоторые быстро шли к причалам. Там были лодки рыбаков и краболовов, траулеры, торговые суда, две двадцативесельные галеры и одна огромная, шестидесятивесельная, требовавшая значительного ремонта; несколько легких парусников с треугольными парусами, предназначенными для того, чтобы ловить высокий ветер в теплых и тихих морях Южного Предела.
– Это военное судно? – спросил Аррен, когда они проплывали мимо одной из двадцативесельных галер, и спутник его ответил:
– Скорее рабовладельческое, раз там на скамьях для гребцов крепеж для цепей. Здесь, в Южном Пределе, людьми тоже торгуют.
Аррен с минуту обдумывал это сообщение, потом вытащил из рундука свой меч, бережно завернутый в кусок ткани еще при отплытии с Рока. Он развернул тряпицу и застыл в нерешительности, держа обеими руками меч и не вынимая его из ножен. Перевязь свисала до земли.
– Для ученика морского торговца этот меч не подходит, – сказал он. – Ножны слишком хороши.
Ястреб, правивший лодкой, бросил в его сторону быстрый взгляд.
– Если хочешь, возьми его с собой.
– Я подумал, что он, возможно, весьма пригодится там…
– Если меч сам просится в дело, мешать ему не следует, – сказал волшебник, внимательно следя, чтобы не столкнуться с кем-нибудь в забитом судами заливе. – Этого меча надо слушаться.
Аррен кивнул.
– Да, так мне говорили. Но он все-таки убивал. Людей. – Юноша посмотрел на изящную, чуть потертую рукоять. – Он уже убивал, а я еще нет. И в его присутствии чувствую себя дураком. Ведь он настолько старше меня… Возьму-ка я лучше нож, – заключил он, снова заботливо заворачивая меч и поглубже засовывая его в ящик. Лицо его было озабочено и сердито. Ястреб ничего на это не сказал и, помолчав немного, предложил:
– Может, сядешь теперь на весла, парень? Нам нужно причалить вон там, у лестницы.
Город Хорт, один из семи крупнейших портов Архипелага, покоился на трех высоких холмах, поражая многоцветьем своих улиц и шумной портовой жизнью. Дома, в основном глинобитные, были раскрашены в красные, оранжевые, желтые и белые цвета; крыши из пурпурно-красной черепицы; красные купы цветущих деревьев виднелись повсюду. Разноцветные полосатые тенты были натянуты от крыши до крыши, затеняя маленькие рыночные площади. Причалы были залиты солнцем; улочки, отходящие от них в глубь города, казались темными щелями, полными теней, людей и шума.
Когда они причалили и как следует привязали «Зоркую», Аррен уже хотел было выпрыгнуть на пирс, но Ястреб чуть помешкал, якобы проверяя прочность узла, и сказал юноше в спину:
– Сынок, здесь, в Хорте, есть люди, которые знают меня слишком хорошо. Так что смотри внимательно, чтобы в случае чего сразу отличить меня в толпе.
Когда он выпрямился, то шрамы на лице его совсем исчезли, волосы побелели, а нос стал курносым и похожим на грушу. Вместо высокого тисового посоха в руке у него появилась палочка из слоновой кости, а может, и хлыст, который он сунул за пазуху.
– Что, парень, не узнаешь? – сказал он, широко улыбаясь и с чисто энладским выговором. – Неужто никогда раньше не видел? Что ж ты дядюшку своего не признал!
Аррену приходилось видеть, как волшебники при дворе в Бериле до неузнаваемости меняли свой облик, представляя в лицах сказание о подвигах Морреда, так что поняв, что это всего лишь иллюзия, быстро справился с собой и даже оказался в силах ответить:
– О, ну как же, конечно, узнаю, дядюшка Хок!
Но пока волшебник торговался с портовой стражей по поводу слишком высокой платы за стоянку и охрану лодки, Аррен не сводил с него глаз: хотел быть уверенным, что сможет узнать повсюду. И чем дальше, тем больше почему-то тревожило его это превращение. Слишком сложным оно оказалось, и теперь это был уже вовсе не Верховный Маг, не мудрый наставник… Плата за стоянку и впрямь была высокой, и Ястреб ворчал, расплачиваясь с охраной, и продолжал ворчать, когда они с Арреном двинулись в город.
- Предыдущая
- 10/50
- Следующая
