Заклинание для хамелеона - Пирс Энтони - Страница 11

— А их дети рождались с магией, — подхватил Бинк, начиная понимать принцип, — А потом пришла Третья волна, перебила Вторую…

— Да, это случилось через несколько поколений и было не менее кровавым. К тому времени люди Второй волны стали относительно сносными соседями. И вновь уцелели только женщины, да и их немного. Эти женщины прожили в Ксанфе всю жизнь и обладали очень сильной магией. С ее помощью они поодиночке извели всех мужей-насильников и сумели отвести от себя все подозрения. Но их победа обернулась поражением — у них вовсе не осталось мужей. И тогда им самим пришлось пригласить обыкновенов…

— Какая мерзость! — воскликнул Бинк, — Я унаследовал тысячелетний позор!

— Не только. История человека в Ксанфе очень жестока, но в ней есть славные страницы, даже своего рода величие. Женщины Второй волны действовали обдуманно, они привели лучших мужчин, каких только сумели найти. Самых сильных, добрых, умных, справедливых, таких, кто понимал, куда идет, и шел по зову души, а не из жадности. Они поклялись хранить тайну и верность Ксанфу. Да, они были обыкновены, но благородные.

— Четвертая волна! — обрадовался Бинк. — Самая лучшая.

— Да. Женщины Ксанфа стали вдовами, жертвами насилия, наконец, убийцами. Иные из них состарились, война изувечила их тела и души. Но все они обладали сильной магией и железной волей; они пережили жесточайшее испытание, погубившее всех остальных людей в Ксанфе. Эти их качества были заметны любому. Когда прибывшие сюда мужчины узнали всю правду, некоторые из них сразу вернулись в Обыкновению. Но другим пришелся по вкусу брак с ведьмами. Они хотели, чтобы у их детей была сильная магия, и считали, что свойство это наследственное. Так что молодость и красота в расчет почти не принимались. Из них получились прекрасные мужья. Другие, экологи, хотели развить и защитить уникальный природный потенциал Ксанфа, а самым ценным богатством нашей земли они считали магию. К тому же Четвертая волна состояла не только из мужчин, были среди них и тщательно отобранные молодые женщины — будущие жены для подросших детей. Так удалось избежать ненужного кровосмешения. В общем, можно говорить не о захвате, а о мирной колонизации, основанной не на убийстве, а на разумных экономических и биологических принципах.

— Знаю, — сказал Бинк. — В той волне и появились первые великие волшебники.

— Именно так. Конечно, потом были и другие волны, но уже не столь значительные. Человек стал доминирующим видом в Ксанфе именно с Четвертой волны. В следующих нашествиях многие погибли, еще больше людей оказались вытеснены в самую глушь. Но цепь человеческих поколений больше не прерывалась. Почти каждый из вас, кто обладает умом или магией, ведет свой род от Четвертой волны. Убеждена, что и ты тоже.

— Да. У меня есть предки в каждой из шести первых волн. Но мне всегда казалось, что самая важная — Первая.

— Волны прекратились лишь с установкой щита. Он не пропускает обыкновенские существа в Ксанф, и наоборот. Ох, как его воспевали: спасение Ксанфа, гарант благоденствия! Только лучше отчего-то не стало. Словно поменяли одну беду на другую. За последнее столетие нашествия полностью прекратились, зато появились другие напасти.

— Вроде электрожучков, вжиков и плохого волшебника Трента, — подхватил Бинк. — Магические напасти.

— Трент не был плохим волшебником, — поправила Чери, — Он был злой волшебник. Разница принципиальная.

— Ммм, да. Он был хороший злой волшебник. Какое счастье, что он не успел завоевать Ксанф.

— Разумеется. Но вдруг появится другой злой волшебник? Или снова вылезут вжики? Кто спасет Ксанф на этот раз?

— Не знаю, — честно ответил Бинк.

— Иногда я сомневаюсь, что щит — такое уж великое благо. Он создает своего рода парниковый эффект: усиливает магию в Ксанфе, не допуская рассеивания вовне. И магия будто накапливается до критической точки. С другой стороны, мне бы очень не хотелось вернуться во времена волн.

С подобной точкой зрения Бинк сталкивался впервые.

— Мне как-то не понять, что за беда, если магия в Ксанфе становится сильнее? — сказал он. — Лично мне хочется, чтобы ее было чуточку побольше. Чтоб хватило и на меня, на мой талант.

— Без него тебе было бы лучше, — отозвалась Чери, — Вот если бы король разрешил тебе остаться…

— Ха! По-твоему, выходит, мне лучше жить отшельником в самой Глухомани? В деревне-то не потерпят человека без таланта.

— Странная параллель, — пробормотала Чери.

— Что?

— Так, ничего. Просто вспомнился Герман-отшельник. Несколько лет назад его изгнали из нашего табуна за непристойность.

Бинк засмеялся:

— Что может быть непристойным для кентавра? Что он сделал?

— Дальше не поеду, — сухо сказала Чери, резко остановившись на самом краю симпатичной цветочной поляны.

Бинк понял, что сказал что-то не то:

— Я не хотел обидеть… Извини, если что…

Чери заметно смягчилась:

— Ну да, ты же не знаешь… От запаха этих цветов кентавры совсем дуреют. Приближаться к ним можно только в самых крайних случаях. По-моему, замок волшебника Хамфри милях в пяти на юг. Остерегайся злой магии. Надеюсь, ты найдешь свой талант.

— Спасибо! — с чувством сказал Бинк и соскользнул с ее спины.

От долгой езды ноги у него слегка задеревенели, но он знал, что Чери сэкономила ему целый день хода. Он обошел ее, встал лицом клипу и протянул руку.

Чери пожала ее, а потом наклонила голову и поцеловала его — в лоб, по-матерински. Это она, конечно, зря… Но Бинк механически улыбнулся в ответ и пошел. За спиной он слышал удаляющийся стук ее копыт, и ему вдруг стало одиноко. К счастью, путь его подходил к концу.

Но любопытство не оставляло его: что же такое сотворил Герман-отшельник, что даже кентавры сочли непристойным?

Бинк в ужасе стоял на краю пропасти. Тропу пересекала еще одна трещина — нет, даже не трещина, а гигантский овраг шириной в полмили и немереной глубины. Кентаврица Чери, конечно же, не знала о нем, иначе предупредила бы Бинка. Значит, пропасть появилась совсем недавно, вероятнее всего, в последний месяц.

Такое громадное ущелье могло возникнуть только от мощного землетрясения — или катаклизмической магии. Поскольку Бинк не слыхал о таких землетрясениях, значит, тут не обошлось без магии. И поработал очень сильный волшебник.

Кто бы это? Такую пропасть мог бы сотворить король в свои лучшие годы, вызвав жестко управляемый ураган. Но это было ему совершенно ни к чему, к тому же сила у короля уже не та, ни на что такое он не способен. Злой волшебник Трент был превращателем и не умел двигать землю. Добрый волшебник владеет сотней всяких чар; наверное, есть среди них и такие.

с помощью которых можно сотворить и столь мощный провал, но трудно себе представить, с чего бы Хамфри стал этим заниматься. Добрый волшебник ничего не делает без пользы для себя. Неужели в Ксанфе появился еще один великий волшебник?

Стоп! Поговаривают еще о каком-то мастере иллюзий. А ведь сделать якобы пропасть гораздо легче, чем пропасть настоящую. Такой же талант, как у Пшика с его ложными ямами, только много сильнее. Пшик, конечно, никакой не волшебник, но если есть настоящий волшебник с талантом такого типа, то он вполне способен создать иллюзию такого рода. Может, если просто шагнуть в провал, нога ступит на тропинку?

Бинк посмотрел вниз. Под ним блаженно проплывало облачко. До облачка было локтей пятьсот. В лицо дохнул затхлый холодный ветерок. Бинк поежился — для иллюзии что-то больно реально.

— Ау-у-у! — крикнул он, и секунд через пять эхо откликнулось:

— У-у-у!

Бинк взял камешек и бросил его в пропасть. Он полетел в глубину. Звука падения Бинк не услышал. Тогда он опустился на колени и потрогал пальцем воздух за краем обрыва. Палец не встретил никакого сопротивления. Потрогал стенку — вполне материальна. И отвесна.

Хоть и неохотно, но пришлось поверить: провал настоящий.