Журнал «Если», 2000 № 07 - Дяченко Марина и Сергей - Страница 9
- Предыдущая
- 9/76
- Следующая
Удрученная мордочка Карраско подернулась пленочкой мировой скорби:
— Говорит. Сеньора Альдонса, специалисту это говорит очень многое. Наш сеньор Алонсо…
— Он не ваш сеньор Алонсо! — она все-таки не сдержалась. — Вы уже не первый день стоите у него над душой, вы внушаете ему, что он сумасшедший! Если с ним… если не дай Бог с Алонсо случится… несчастье — вам это так не пройдет, Карраско! Земля будет гореть у вас под ногами!
— Сеньора Альдонса, — лепетал юнец. — Я понимаю — такое несчастье на ваши плечи… Но, сеньора Альдонса, весь род Кихано несет на себе это проклятие.
— Не мелите ерунды, — сказала она высокомерно. — Алонсо здоров.
Карраско сморщился, будто собираясь заплакать:
— Я понимаю: вы не можете признаться даже себе. Но будьте мужественны, Альдонса! Вот…
И он вытряхнул на стол содержимое мешочка, который все время мял в руках.
Альдонса не сразу поняла, что это. Сперва брезгливо присмотрелась, потом быстро взяла в руки, развернула…
Смирительная рубашка с безвольно опущенными рукавами. Длинными, длинными рукавами.
Карраско хотел еще что-то добавить, когда Альдонса хлестнула его длинным рукавом по лицу.
— Вон!
Он опешил.
— Вон из моего дома!
Испуганный топот ног. Был Карраско — нет Карраско.
В печку. В печку эту дрянь!
На полпути ей стало плохо.
Она не стала жечь рубашку — затолкала куда-то в кучу тряпья.
Она подумала: а что, если Карраско прав?
Он терпел.
Таблетки Карраско так и лежали горкой — нетронутые. Когда-то в отрочестве ему пришлось узнать действие такого вот, в яркой капсуле, лекарства. Теперь он боялся этих таблеток. Он решил про себя, что пока у него хватит сил терпеть — он потерпит, и только когда станет совсем уже невмоготу…
А утром над головой вдруг развернулись крылья ветряной мельницы. Заскрипели, грозя поддеть Алонсо и размазать его по стене. Он метнулся, пытаясь бежать, но за окном уже злорадно скалилась харя колдуна Фрестона.
— Пошел прочь! Прочь!
Его дом не мог защитить его. Да и не к лицу рыцарю прятаться, подобно женщине. Надо собраться с духом, встретить смерть с оружием в руках.
Шли великаны…
— Что с ним, что с ним, сеньора Альдонса?!
…от их поступи содрогался дом.
И как-то сразу обнаружилось, что Алонсо в гостиной, сидит на корточках, закрыв голову руками, что рядом бьется Альдонса, голос ее долетает до него сквозь гул катастрофы:
— Алонсо… Алонсо, посмотри на меня! Ничего нет, только наш дом, все на месте, все в порядке, только я, только вот Санчо и Фелиса. Алонсо, посмотри на меня! Держи меня за руку, я тебя вытащу!
Он сжал ладонь Альдонсы так, что, кажется, хрустнули кости.
— Я тебя вытащу, Алонсо! Не уходи от нас! Пропади все пропадом… Все Дон Кихоты… проклятые сумасшедшие… проклятый род… Алонсо, я тебя вытащу, ты только не выпускай руку! Не уходи… Алонсо! Алонсо!!
Он увидел, как медленно и торжественно рушится его дом. Как обваливается потолок. Падают все до одного портреты, расползается клочьями гобелен, но вместо смеющегося Дон Кихота за ним — полуразложившееся, искаженное гримасой лицо.
— Он уходит. Он уходит. Он сходит с ума. Алонсо… Господи, Алонсо… Скоты! Дон Кихоты — выродки! За что его? За что ему?! Ему-то — за что?! Санчо, он уходит…
И тогда Санчо Панса закричал.
Этот крик на секунду удержал гаснущее сознание Алонсо.
— Это я! Это я! Это мы с Фелисой! Это она ходила за вами, это я велел ей за вами следить! Это она была привидением, она завернулась в простыню. Фелиса, принеси ходули, быстро! Покажи сеньору Алонсо свои ходули! Покажи ему! Ну! Алонсо, это я тебя предал, я! Меня подкупили! Когда я только пришел в цирюльню, в самый первый день! Мне сунули в карман записку! Там были деньги, много! Там… вот эта записка, посмотри! Прочитай! — трясущимися пальцами вывернул карман, оттуда упал сложенный вчетверо голубоватый листочек. Санчо подхватил его у самого пола, развернул. — Если Алонсо Кихано никогда не наденет латы и останется дома, Санчо вдобавок к задатку получит еще дважды по столько! Вот это письмо, смотрите! Смотрите, я не вру! Я подговорил Фелису! Это мы, это я, это я… Прочитайте! Вот деньги! Вот эти проклятые деньги, я сроду не видел столько денег сразу! Вы не сумасшедший! Это неправда! Вот, Фелиса принесла ходули… покажи, как ты на них ходила! Покажи быстро, девка, или я тебя своими руками задушу! Вот, смотрите, вот ваш призрак. Алонсо, это я. Это я, а ты не сумасшедший. Я тебя предал! Смотри, вот письмо! Вот деньги! Вот я! Убей меня! Ну!
Алонсо прикрыл глаза.
Какой звон в ушах. Звон в ушах. Колокол.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Утро.
Сквозь прорехи в старых шторах вязальными спицами пробивается солнечный свет.
Неподвижная фигура возле кровати.
— Альдонса?
Не видя ее лица, Алонсо чувствовал ее запах. Запах высохшего пота, ночи, пережитого ужаса…
— Альдонса, какое сегодня число?
— Двадцать шестое.
Алонсо улыбнулся.
Тело еще не до конца слушается, еще тяжелое, онемевшее, как бы не свое. Но голова — своя. Чисто и ясно в голове, и спокойно, как в летнем небе.
— У нас мало времени, — он поднимал свое тело, как поднимают крюками тушу павшего мула. Он знал, что стоит преодолеть первое сопротивление мышц и сухожилий, перетерпеть первое головокружение, а дальше будет легче. — Уже двадцать шестое: осталось два дня. Росинанта подковали? Где Фелиса?
— Прячется, — отозвалась Альдонса после паузы. — Росинанта подковали, Фелиса прячется.
— Ерунда, — в его голосе обнаружилось привычное, здоровое раздражение. — Двадцать шестое. Осталось два дня! Подумать только… Где мои сапоги? Где одежда? Где Фелиса? Почему она не приготовила завтрак?
— Завтрак приготовил Панса, — сказала Альдонса. — Твоя одежда перед тобой, на стуле…
Он замер, глядя прямо перед собой невидящими глазами:
— А где это письмо?!
Алонсо кинулся ворошить одежду. Обыскивать карманы…
— Где письмо? Где оно? С деньгами?
— Оно у Пансы, — ровным голосом отозвалась Альдонса.
— Да? Я хочу узнать… а кто все-таки заказал… кто заплатил за меня. Вот черт, ну почему меня интересует такая ерунда?! Так мало времени, так много дел — и вот эта ерунда. Я хочу это знать, Альдонса. Кто хотел свести меня с ума?
Альдонса молчала.
Тяжело переваливаясь с ноги на ногу — ступни были, как деревянные, — он подошел к окну и отдернул занавеску.
И, когда глаза притерпелись к нахлынувшему солнцу, увидел наконец, что Альдонса вовсе не сидит у кровати, как ему показалось вначале, что она стоит на коленях, и лицо ее — словно воск.
— Что ты? Альдонса! Почему ты на коленях? Вставай…
Только расширившиеся зрачки выдали ее боль, когда она попыталась подняться. Отвергла его помощь, встала сама, двинулась к двери.
В дверях чуть не упала. Ухватилась за притолоку.
Она сказала себе: если всю ночь вот так простоять на коленях у его кровати — помешательство минует его. Кажется, уже через несколько часов ночного бдения у нее не было ног. Только тупая саднящая боль.
Алонсо метался, стонал сквозь зубы и бормотал неразборчиво не то мольбы, не то угрозы. Альдонса стояла, как коленопреклоненное надгробие, готовая не сходить с места и год, и два, или до смерти.
Потом Алонсо понемногу успокоился. На тумбочке догорала свечка, Альдонса видела, как лицо мужа разглаживается, как забытье переходит в сон. За окном стихали цикады — пришел рассвет, но шторы были плотно задернуты, и только тонкие лучики, ползущие по выщербленному полу, напоминали Альдонсе о времени.
Алонсо пошевелился.
Открыл глаза.
В первую секунду ее поразил бессмысленный, как у младенца, взгляд: мертвели, наливались сединой волосы у нее на висках. Длинная секунда потного смрадного ужаса…
— Альдонса? — выговорили его запекшиеся губы.
- Предыдущая
- 9/76
- Следующая
