Круг обреченных - Лаврентьева Ирина - Страница 17
- Предыдущая
- 17/60
- Следующая
Девки-воспитательницы начнут тему мусолить: за что? да почему? а помните, он говорил? И так далее. Нет человека, нет проблемы. Не будет Чернова, забудут и ампулу и болезнь свою. Значит — убирать! Собственно, такая команда и была дана Степанычу. Но его ребятишки прокололись. Кто мог подумать, что этот плаксивый неврастеник применит нож? А раз так, поди угадай, что он может на суде выкинуть! Опять начнет про ампулу орать, страстотерпец хренов!
— Адвокат имела с ним свидание.
— Кто? — встрепенулся Зверев.
— Я же вам докладывал, — подняв домиком тонкие брови, напомнил следователь. — У него адвокат. Весьма настырная дама.
Ну вот! Теперь у нас еще и адвокат есть, которая имела с ним свидание!
И чего он ей наплел, интересно? Пока он в «Крестах» — мало что узнаешь.
— Его там прессуют?
— Ну да. Он с уголовниками сидит. Чтоб особо не выкаблучивался, — откликнулся Иконов.
Понятно. Хрен он кому чего в камере скажет!
— Вот что, Коля. Ты переведи его к нам в ИВС на день-два. Для проведения следственного эксперимента. Отсюда, дескать, везти ближе. Понял?
— Есть, товарищ полковник!
— А кто у него адвокат?
— Некто Калинина, — Ладно, ступай.
Отпустив Иконова, Зверев сделал еще пару звонков, побарабанил рукой по поверхности стола. Чертов Мишка! Такую зачистку территории проводить пришлось.
Сам Мишаня, девчонка его, мать девчонки, мать Мишани, которую тоже пришлось отправить к праотцам в результате «острой сердечной недостаточности»! А что делать? Она бы тоже воду мутить начала: где единственный сынок, надежда и опора старости?
Теперь вот с Черновым разбирайся. Как будто дел других нет!
И ведь все денег стоит! Ничего бесплатно не делается! Чертов, чертов Мишка, еще раз подумал полковник. Что ж, пять лет работали без проколов, когда-то должно было стукнуть. Вот и стукнуло.
— Вызывали, товарищ полковник? — На пороге кабинета стоял молодой круглолицый сержант.
— Да, Кириллов, заходи, садись. Как жизнь?
— Нормально, — четко отрапортовал Кириллов, заискивающе глядя в лицо Зверева.
— Я вот что тебя вызвал… Нам тут место одно выделяют на юрфаке. Я о тебе подумал. Ты у нас уже три года. Зарекомендовал себя хорошо. Думаю, можно отправить тебя учиться дальше.
— Спасибо,товарищ полковник! — Кириллов вскочил.
— Да ты сиди, я еще ничего не решил. И кроме тебя кандидаты есть.
Улыбка сползла с круглого лица сержанта.
— Да, кстати. Сегодня вечером в отделение преступника привезут. Убийцу.
Завтра утром следственный эксперимент будем проводить на территории района. Ты ночью дежуришь, так? Учти, преступник очень опасный. В случае чего применяй табельное оружие, понял?
Сержант глянул в глаза полковника:
— Понял, товарищ полковник. Только у нас ведь как? Применишь, а потом тебя же за эту сволочь уголовную по прокурорам затаскают.
— А отец командир на что? Ладно, это я так, на всякий случай. Может, Иванову путевку на юрфак дать, как думаешь? Парень старательный…
— Я все понял, товарищ полковник!
— Ладно, иди. Я еще подумаю.
Кириллов исчез.
Ничего, переживем, подумал Зверев. Если уж тогда в Солнцегорске пережили, то в сегодняшнем бардаке и подавно! Против той эпидемии эта вспышка — тьфу, плюнуть и растереть!
* * *
Чернова впихнули в маленькую полутемную комнатенку — метров десять, не более. Перечерченное металлической решеткой окно вдобавок было закрыто глухим «намордником», вдоль оштукатуренных под «шубу» стен тянулись гладко отполированные доски. В камере ИВС — изолятора временного содержания — находился еще один человек. Подождав, когда глаза привыкнут к полумраку. Ленчик нерешительно шагнул к нарам.
— Здорово, — напряженно поздоровался он.
— Здорово, браток! — приветливо откликнулся сокамерник.
Был он лет сорока пяти, с крупным, картофелиной, носом и добродушным выражением лица. Типичный деревенский мужичок-простачок. Мужичок достал «беломорину», закурил. Ленчик завистливо вдыхал дым. Его вытащили из СИЗО так стремительно, что сигареты остались в камере. Можно на них крест поставить.
— За что тебя? — спросил сосед.
— А тебя?
— А чего ты вопросом на вопрос? Нехорошо. Ладно, я не обидчивый. Меня по ерунде. С ментом на улице скубанулся. Не глянулся я ему. Пристал как банный лист — давай документы. А я стоял, пиво пил. Никого не трогал. Чего, говорю, ты лезешь? Нет у меня с собой документов. Эх, старый дурак, знаю ведь законы, молчал бы себе в тряпочку, ан нет, огрызаться стал. Ну слово за слово, х… по столу. И вот я среди вас. Утром загребли, а вон уже вечер на дворе. Ни фига, выпустят. Баба моя уже приезжала с документами. И свояченица у меня в суде работает. Секретарем. Они уже тут шороху навели. А ты чего?
— А я человека убил, — брякнул Ленчик. Мужичок чуть отодвинулся.
— А и не скажешь про тебя… — испуганно проговорил он.
— Я бы и сам про себя не сказал, — отозвался Ленчик.
Он замолчал, прикрыв глаза и раскачиваясь. Мужичок искоса поглядывал на Ленчика и наконец не выдержал:
— Чего ты поклоны-то кладешь, парень? На-ка, закури лучше. И не психуй.
Всякое в жизни бывает.
Ленчик взял папиросу, прикурил.
— Это точно. Такое бывает, что и не приснится.
Мужичок молча пускал колечки дыма, не задавая вопросов. И Ленчик начал рассказывать •сам. После ужаса переполненной тюремной камеры, озверевших от тесноты и безделья уголовников помещение ИВС показалось ему почти домашней комнатой, а сидевший рядом приветливый мужичок — чуть ли не родственником. К тому же что-то, по-видимому, изменилось и в самом Ленчике. После унижений в камере «Крестов», где в глазах матерых урок он был всего лишь «шестерка», чушкарь, ему вдруг захотелось выглядеть крутым. Захотелось, чтобы и его боялись и уважали.
— …Не знаю, что нашло на меня. Раз шесть его ударил. Он уже падает, а я все нож втыкаю. — Но тут же устыдившись того, что говорит, Ленчик тихо добавил:
— Случись такое раньше, я бы, наверное, так и лежал под ударами, не рыпаясь. Так бы меня и забили. А после смерти жены как сломалось во мне что-то: вот думаю, такие же подонки и ее убили.
— Забили, что ли? — в ужасе прошептал мужичок.
— Не, не забили.
И Ленчик рассказал про ампулу. Мужичок к рассказу отнесся серьезно и сочувственно.
— Так ты бы, мил-человек, написал куда следует, рассказал кому надо.
— И писал и рассказывал. В прокуратуру писал, показания давал.
Толку-то? Никто не верит. Я уж и адвокату своему рассказал. Не знаю… Она, наверное, тоже не поверила.
— Так у тебя адвокат есть? Это хорошо. Глядишь, дело развалит. Как ты рассказываешь, тебе другая статья должна быть. Превышение обороны. Я законы знаю. У меня свояченица в суде работает. А чего тебя сюда-то привезли? Ты ж, поди, в «Крестах» сидел?
— Ага. Говорят, на следственный эксперимент привезли. Показать я им должен, как ножом махал.
— А адвокат твой где?
— Почем я знаю?
— Адвокат имеет право на эксперименте присутствовать. Я законы знаю. А то мало ли как там на тебя надавят. Да и сам ты нервный. Еще покажешь чего лишнего.
— Да? А… Что же делать?
Мужичок пожал плечами.
— Слушай, — попросил Ленчик, — ты выйдешь отсюда, позвони ей, а?
— Адвокату?
— Ну. Я ведь и не подумал, что ей сообщить надо, — разволновался Ленчик. — Или, может, они ей сами сообщили?
— Ага, жди! Оно им надо? Им надо дело скорее до суда довести.
— Верно. Так позвонишь, а?
— Ну лады. Говори номер.
Ленчик назвал номер телефона, который дала ему Калинина. Номер был очень простой, и Ленчик без труда его запомнил. Мужичок повторил.
— Лады, позвоню. А ты не тушуйся: жизнь прожить — не поле перейти. А только против каждой хитрой жопы есть свой болт с винтом. Вот свояченица моя рассказывала…
Мужичок начал какую-то длинную историю, поведанную свояченицей. Ленчик не слушал, думая о своем. Время тянулось нескончаемо долго.
- Предыдущая
- 17/60
- Следующая
