Семья в законе - Колычев Владимир Григорьевич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/62
- Следующая
– Если кто-то считает, что я излишне жесток, то пусть вспомнит, как мы шли к своей цели, – продолжал отец. – Мы начинали с нуля, и так бы и остались нулем, если бы не научились когтями цепляться за свои интересы и зубами вгрызаться в чужие. Мы шли через трупы, но мы шли и поднимались. Мы заставили азиков уважать наши интересы. Мы не даем развернуться Пауку, потому что он боится нас. Боится и уважает. И если он перестанет нас уважать, то нас просто сотрут с лица земли. А уважать он нас перестанет, если мы будем долго стоять на одном месте. А мы сейчас стоим, не лезем вверх, потому что успокоились. Дома у нас, машины, мир и благополучие. Жиреет и Паук, это ясно. Но он жиреет и смотрит, как мы деградируем. И думает, как нас поиметь... Он должен бояться нас. И уважать. Страх и уважение – два сапога пара. Одной ногой мы должны стоять на достигнутом, а другой – раздавить Паука. Или вы думаете, что он думает по-другому? Сомневаюсь. Очень сомневаюсь. Мир все тот же, что и в древности. Ничего не изменилось. Кто первым бьет, тот и побеждает. Кто хитро бьет первым... Начнем с Крыжова. И как только Паук высунет свой хобот, обрубим его одним ударом. А потом начнем рвать его паутину...
Отец выговорился, смахнул со лба выступившую от напряжения испарину, откинулся в кресле и устало закрыл глаза. Старик засыпал... Жестокий, беспощадный старик. Но именно такого отца заслуживали его сыновья.
Глава 10
Лихопасов сидел на стуле в позе обреченного – ноги расставлены, локти на коленях, взгляд опущен, подбородок безвольно лежит на груди. Ему не нужны были наручники: он не способен был на мятеж. У него даже на истерику не хватало эмоций, настолько он был подавлен.
Ему еще на прошлой неделе предъявили обвинение, перевели в следственный изолятор. А сегодня доставили в прокуратуру. Павел узнал об этом и, пока Цветкова проводила допрос, подъехал к ней. Ульяна уже закончила работу и на двадцать минут освободила свой кабинет для него. Причем сделала это с довольно кислым видом. Не нравилось ей, что Павел так упорно настаивает на виновности подозреваемого в убийстве. Причем так настаивает, что судья отклонил прошение об изменении меры пресечения.
Лихопасов имел жалкий вид. Зато его адвокат выглядел бодро и вел себя заносчиво. Павел занял место Цветковой, а защитник обвиняемого и не думал освобождать кабинет. Впрочем, это его право...
– Виктор Емельянович, на улице прекрасная погода, самое время пройтись, – раздраженно посмотрел на него Никифоров.
– Но я должен присутствовать при допросе, – высокомерно смерил его взглядом адвокат.
– Не будет никакого допроса. Просто беседа, без всякого протокола.
– Боюсь, что Эдуард Михайлович очень устал.
– А вы не бойтесь. Ему здесь лучше, чем в камере. Ульяна Григорьевна не разрешила ему здесь курить, а со мной – пожалуйста. Мы с ним покурим, поговорим по душам, правда, Эдуард Михайлович?
Лихопасов поднял голову, тускло посмотрел на Павла и согласно кивнул.
– Да, я бы перекурил...
– А Виктор Емельянович у нас не курит, – многозначительно заметил Никифоров. – Травить мы его не можем.
Лихопасов перевел взгляд на адвоката и движением головы показал ему на дверь.
– Ну, если клиент считает возможным...
Платный защитник исчез за дверью, и Павел достал из кармана пачку «Мальборо», угостил обвиняемого.
– За сигарету меня купил? – горько усмехнулся Лихопасов.
– Я тебя купил?! – Павел удивленно откинулся на спинку стула. – А я думал, тебя Бурыбины купили. Кем ты был до них? Никем. А кем стал? Директором казино. И убийцей!.. В камере тебя, наверное, уважают, да? Убийца там звучит круто... Как там в камере, Эдуард Михайлович? Хорошо? А, может, все-таки плохо? Вонь, теснота?
– Не твое дело, мент! – озлобленно процедил сквозь зубы Лихопасов.
Но заглянуть Павлу в глаза у него не хватило духу.
– Смотри, как заговорил! Чувствуется школа. Ничего, впереди двадцать лет зоны, настоящим профессором оттуда выйдешь... Ты думал, что Бурбон тебя вытащит из той грязи, в которую ты сам себя загнал? Ошибаешься, наивный человек. Он уже крест на тебе поставил...
– Неправда. Меня обязательно отсюда вытащат, – мотнул головой Лихопасов.
– Вытащат, но только не на этот, а на тот свет. Знаешь, как это в тюрьме случается? Утром проснулся, а голова в петле из полотенца...
– Исключено.
– Что, исключено? Ты уже вторую неделю за решеткой. А в какой камере? В общей. А Бурбон мог бы тебе и отдельную камеру организовать, для него это несложно. Только ему это не нужно. Ты не просто убийца, ты еще и опасный свидетель. Тебя нужно убрать. А в общей камере убить легче, чем в одиночной. Я тебе это говорю, да и сам ты это понимаешь.
– Понимаю. Но не боюсь.
– Ничего ты не понимаешь. И боишься... Тебе опасность грозит, очень большая опасность. И никто тебя не спасет, если ты сам себе не протянешь руку помощи... Ты не один Блинкова убивал, с тобой кто-то в машине был. Можешь не отвечать, я знаю, кто это был. Но ты должен официально показать на Семена Бурыбина...
Увы, у Павла не было никаких доказательств, что «десяткой» управлял Семен. Но чутье сыскаря указывало на него. Слишком уж бурную деятельность развил этот тип. И к Павлу подъезжал – просил, требовал, угрожал. И на Цветкову давил; она уже, бедная, жалеет, что связалась с этим делом...
За себя Павел не боялся, а дочь он отправил за границу. Но ведь когда-нибудь она вернется, и тогда Семен сможет взяться за нее. А чтобы этого не случилось, Семена самого нужно изолировать от общества, желательно, вместе с отцом и со всеми братьями.
Когда имя Бурбона всплывет в таком деле, да еще с неопровержимыми доказательствами, тогда появится много желающих поучаствовать в процессе против мафии. Тот же начальник ГУВД все генерала никак получить не может, а тут представляется такая возможность отличиться. Вне всякого сомнения, он ухватится за нее обеими руками. А как РУБОП мечтает взять Бурбона за бороду! Пусть дерзает. Павел же просто отойдет в сторонку и будет себе жить тихонько, не переживая за дочь.
– Показать-то я могу, – мрачно усмехнулся Лихопасов. – Но Семен ни в чем не виноват. Также как и я. Я не стрелял, а он не управлял машиной...
– Пойми, это твой единственный шанс. Семен – это мафия. Ты признаешься в убийстве, обвинишь его в том, что он подговорил тебя, и тогда из обвиняемого плавно перейдешь в разряд свидетелей. А это – программа защиты свидетелей. Тебя освободят от уголовной ответственности, а после того, как Семен сядет, изменят внешность и сделают документы на новое имя.
– Побереги свою фантазию, начальник, – мотнул головой Лихопасов. – Ничего я тебе не скажу... Разве что пару слов. Пойми, мы – семья, и мы не бросаем друг друга в беде. Вот увидишь, меня скоро освободят.
– Не увижу.
– Может, и не увидишь. Потому что можешь и не дожить до этого счастливого для меня дня... А если доживешь, то я сам дам тебе прикурить, – зловредно сощурившись, Лихопасов бросил в корзину немного обгоревший фильтр – единственное, что осталось от его сигареты.
Затем он снова опустил голову и безнадежно замолчал. Павел понял, что разговаривать с ним бесполезно, и передал его конвоиру.
Лихопасова увели, но Цветкова появилась не сразу. Павел даже успел проветрить кабинет. Впрочем, она все равно уловила запах дыма.
– Все-таки накурили, – попеняла она.
– Это не смертельно, – беспечно отозвался он.
– А что смертельно? – встрепенулась Ульяна.
– Ртуть, например. Или свинец. Особенно опасны сердечные капли из свинца...
– Да ну тебя! – Она посмотрела на Павла с капризной неприязнью. – Весело ему. Наломал дров, а я теперь отдувайся за него.
– Это ты про Лихопасова?
– Про тебя... Лихопасов ни в чем не признается.
– А дужка от очков?
– Он говорил, что утром случайно проезжал мимо гаражного кооператива... – Ульяна осеклась, прекрасно осознавая несостоятельность столь глупой отговорки.
- Предыдущая
- 25/62
- Следующая
