Связанный честью - Браун Сандра - Страница 38
- Предыдущая
- 38/49
- Следующая
Не обращая на нее внимания, он в рекордное время слопал принесенный кусок. Эйслин обругала себя. Надо было повнимательнее отнестись к его жажде сладкого, она явно давно не удовлетворялась. С этого момента Эйслин проследит, чтобы каждый прием пищи заканчивался десертом.
Покончив с пирогом, Лукас отставил тарелку и снова склонился над своими бумагами.
– Дела на ранчо? – поинтересовалась она.
– Нет, протоколы суда. Мой клиент… – он запнулся, поскольку теперь у него уже не могло быть клиентов, – он, хм, хочет знать, стоит ли подавать апелляцию.
– И как, стоит?
– Думаю, да.
Эйслин какое-то время смотрела, как он снова что-то записывает в блокнот, потом сказала:
– Лукас, я хочу с тобой поговорить.
Он отложил блокнот и потянулся за остывшим кофе.
– О чем?
Эйслин села в углу дивана и поджала под себя ноги.
– Вместе с мебелью мне доставили и фотооборудование. И мне очень хочется снова его использовать. – Она глубоко вздохнула, играя краешком диванной подушки. – Я хотела узнать, как ты отнесешься к тому, чтобы из твоего старого трейлера я сделала темную комнату?
Он вскинул на нее взгляд, и она заторопилась, не давая ему вставить слово:
– Большой переделки там не потребуется. Раковина уже есть, на кухне. Я сама все сделаю. Представляешь, как удобно было бы фотографировать Тони и сразу же проявлять. И делать сколько угодно отпечатков. И еще можно увеличивать…
– Я не дурак, Эйслин. – Впервые за эти дни он назвал ее по имени, они оба это понимали. И, не давая им обоим опомниться, он продолжил: – Вряд ли стоило бы затевать переоборудование трейлера только ради того, чтобы побыстрее получать фотографии Тони. Что ты еще задумала?
– Я хочу работать, Лукас. Мне мало одного ведения хозяйства.
– У тебя есть ребенок.
– Просто ангел. Я его обожаю, мне нравится с ним играть, о нем заботиться. Но я не нужна ему двадцать четыре часа в сутки. Я хочу заниматься чем-то еще.
– Значит, ты хочешь фотографировать?
– Да.
– И что именно?
В этом и состояла самая большая хитрость. Самое высокое препятствие. Вопрос, которого она больше всего боялась.
– Резервацию и ее жителей.
– Нет.
– Послушай меня, пожалуйста. Пока я не увидела все своими глазами, я не представляла, какая здесь…
– Бедность, – резко сказал он.
– Да, и…
– Нищета.
– И это тоже, но и…
– Повальный алкоголизм. Отчаяние. И ощущение абсолютной безнадежности. – Он поднялся на ноги и стал сердито мерить шагами пространство перед диваном.
– Наверное, в этом все дело, – тихо согласилась Эйслин. – Безнадежность. Но, может, если я сделаю фотографии и их опубликуют…
– Это не поможет, – рубанул Лукас.
– Но и не повредит. – Она вскочила, рассердившись, что он убивает ее идею, даже толком не выслушав. – Я хочу это сделать, Лукас.
– Своими чистыми ручками барышни-англо?
– Ты тоже англо!
– Я об этом не просил! – заорал он.
– А все остальные англо, включая меня, – монстры, да? Почему же ты не поднимаешь на смех работу Джина?
– Потому что он не позер и не пламенный либерал, желающий всех нас осчастливить.
– Значит, ты думаешь, что я именно такая?
– А ты не думаешь, что твоя благотворительность выглядит лицемерной забавой?
– С какой стати?
– Ты живешь во всем этом. – Взмахом руки он обозначил дом с привнесенными ею красотой и удобствами. – Я всегда презирал индейцев, которые наживаются на других. Они забыли, какого цвета их кожа, и жили как англо. А сейчас ты делаешь меня одним из них.
– Это неправда, Лукас. Никто даже по ошибке не примет тебя за того, кем ты не являешься. – Он повернулся к Эйслин спиной, но она поймала его за руку и развернула обратно. – Ты выбиваешься из сил, чтобы быть индейцем. Ты разве что раскраску на лице не носишь и не выходишь на тропу войны, а так ты делаешь все, что можешь, чтобы тебя считали плохим, но очень храбрым индейцем. Несмотря на твою кровь англо. А может, именно из-за нее. – Эйслин вдохнула воздуха и с жаром продолжила, теперь уже ближе к теме:
– Благодаря тебе я узнала, как сильно раньше ошибалась. Я думала, что у индейцев есть и душа, и сердце. Что они обладают и состраданием, и мужеством, и дерзостью. – Она ткнула его в грудь указательным пальцем. – Тем, чего у тебя, Лукас Грейвольф, никогда не было и не будет. Ты никому не сочувствуешь, это для тебя признак слабости. А я думаю, в ослином упрямстве больше слабости, чем нежности. Подозреваю, что ты даже не знаешь, что это такое.
– Я способен на нежность, – ответил тот, защищаясь.
– Да неужели? Я ведь твоя жена, но ни разу не видела от тебя ничего подобного.
Она даже не успела ничего понять, как Лукас дернул ее на себя. Одна рука обвилась вокруг талии, а вторая всей ладонью обхватила лицо. Он повернул ее голову так, чтобы другая щека оказалась у самого его плеча.
Потом низко наклонился и мягко поцеловал ее в губы. Провел по ним ртом. Ее губы приоткрылись. Его язык вторгся к ней очень нежно и сладко, и так сексуально, что Эйслин задрожала. Поцелуй длился долго и стал откровенным актом любви. Лукас поглаживал языком ее нёбо. Он исследовал и соблазнял, пока Эйслин не вцепилась ослабевшими руками в его рубашку.
Оторвавшись от ее губ, он прижался лицом к ароматной впадинке ее ключицы.
– Я не хочу тебя, – простонал он. – Я не хочу.
Эйслин потерлась об него. Нижняя часть его тела недвусмысленно отрицала его слова.
– Хочешь, хочешь, Лукас. Еще как хочешь!
Она запустила руки в его волосы и заставила поднять голову. Пальцем провела по гладкой брови, по острой скуле и носу. Обвела его рот.
– Ты никогда не предашь свой народ, Лукас.
Она коснулась пальчиком его губ, и он ощутил слабость. Запах ее тела наполнил его и заставил забыть зловонное отчаяние, что витало в воздухе резервации. Образы плохо одетых детей сменились желанием ее затуманенных глаз. Он больше не испытывал злости, что поддерживала в нем силу и решимость. Чувствовал только Эйслин, всю сладость ее рта.
Она была его самым опасным врагом, ее оружием было очарование. Ее мягкость соблазняла его. И то, что он ощутил в этот момент в глубине души, напугало его до ужаса. Лукас воспользовался самым простым для него оружием. И самым сильным. Своим презрением.
– Я уже предал. Я взял в жены англо.
Эйслин отшатнулась, словно он ударил ее. Она попятилась назад, в ее взгляде отражалась боль. Не желая показывать ему свои слезы, она отвернулась и убежала в спальню, громко захлопнув за собой дверь.
Когда почти час спустя Лукас вошел в спальню, она притворилась спящей. У них уже не было буфера в виде спящего Тони. Но теперь между ними стояла враждебность, прочная, как крепостная стена.
Между ними и дальше продолжало кипеть противостояние. В день свадьбы доктора Джина Декстера и Элис Грейвольф Эйслин изо всех сил старалась показать, что ее отношения с Лукасом близки к идеальным. Свадьба не была особенно экстравагантной, но прошла в праздничной и по-своему особенной атмосфере. Все гости хорошо провели время. Эйслин имела большую практику устраивания приемов. Она показала себя веселой, доброжелательной хозяйкой и, похоже, наслаждалась своей ролью.
– Не могу поверить, что ты все-таки стала моей женой.
Джин и Элис приехали в Санта-Фе, чтобы провести здесь медовый месяц. Джин нежно обнимал ее, гладил прямые черные волосы и не мог поверить, что его мечты стали реальностью.
– В церкви было очень красиво, правда? – спросила Элис.
– Ты была прекрасна. Но ты всегда такая.
– У Эйслин было слишком много хлопот с приемом. Я не ждала такого шикарного бракосочетания.
– Она милая девочка, – рассеянно пробормотал Джин, целуя Элис в шелковистую щеку.
– Тони немного капризничал.
– Эйслин сказала, что он в последнее время плачет больше обычного. Я предложил принести его на осмотр, когда мы вернемся.
– Они несчастливы, Джин.
- Предыдущая
- 38/49
- Следующая
