Оборотень - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 35
- Предыдущая
- 35/109
- Следующая
Жара, с раннего утра беспощадно раскалявшая город, к вечеру унялась, дышать стало легко. Над Москвой плыло то неуловимое время суток, когда уже зажигаются уличные фонари, но с неба еще не ушел свет, а верхние этажи зданий и облачка, замершие в стратосфере, мерцают нереальным призрачным светом. Нечто подобное Ира когда-то видела на старом рисунке. Художник, фамилии которого она, конечно, не помнила, сделал всего несколько мазков по темно-синему картону удивительно точно подобранной серебристо-пепельной краской. Или пастелью?.. Не важно. Важно то, что изображенный на рисунке собор то ли отступал в сумерки, постепенно в них растворяясь, то ли, наоборот, на глазах проявлялся из темноты, вбирая отраженный небесными сферами свет еще не вставшего солнца…
Удивительное время это, впрочем, всегда длилось недолго. Когда она доберется до «Фрунзенской», в небе останется, самое большее, светлая полоска на западе. Кончатся романтические сумерки, вступит в свои права прозаичная и недобрая ночь…
— Здравствуйте, Ирина Генриховна, — произнес негромкий голос у нее за спиной.
Ира обернулась, успев внутренне похолодеть. Испуг, впрочем, длился мгновение. Перед нею с улыбкой на устах стоял Алексей Снегирев. И в руках у него топорщился букет из нескольких крупных садовых ромашек.
— Алеша!.. — радостно изумилась Ирина. — Вот уж не ждала! Какими судьбами? Как руки-то ваши?..
Он передал ей цветы и храбро пошевелил пальцами:
— А что с ними сделается… Заживают… вашими все молитвами… Вы куда сейчас, Ирина Генриховна? На метро, наверное? — Она кивнула, и он нерешительно попросил: Вы не позволите мне… слегка вас проводить?
Ирина рассмеялась и взяла его под руку:
— И он еще спрашивает! Алеша, вы никогда не были трусливой женщиной, боящейся каждого шороха…
— Должен вам заметить, — сказал Алексей, — что и мужчина, когда с женщиной, раздувается в два раза и из диванного кота превращается в тигра. Знаете что… Ирина Генриховна, коли так, а может, мы с вами немножко пешочком пройдемся? До «Горьковской»?..
У Иры вдруг встрепенулась и заиграла авантюрная жилка. Ее потянуло на подвиги.
— А вот и пройдемся! — заявила она, разворачиваясь сама и разворачивая его. Только не к «Горьковской», а почти в противоположную сторону, к саду «Аквариум». — Знаете, меня муж чуть не съел, когда я ему про вас рассказала.
— Так, может, не стоит? — улыбнулся Снегирев. — Вдруг возьмет да и съест?
Прогулка принимала катастрофические размеры: кутить так кутить.
— Стоит! — распорядилась она голосом конституционного судьи. Она знала с самого начала, за кого идет замуж. За человека с тяжелой и, чего уж там, опасной работой. Последний трофей, например, синяк в пол-лица, назло бальзамам и кремам не выказывал ни малейшего намерения проходить, даже как будто делался ярче, переливаясь роскошными красками… Ира видела свой священный долг в том, чтобы обеспечивать этому человеку надежный тыл. Помимо прочего, сие еще значило — Саше и на службе нервы мотают, надо ли доставлять ему липшие переживания?.. Умом Ира понимала, что, вернувшись, скорее всего, застанет Турецкого бегающим по потолку, а уж при словах «Меня Алеша Снегирев провожал» его состояние приблизится к шоковому.
Тем не менее в данный момент ей хотелось поступить вопреки долгу, привычкам и в особенности здравому смыслу. И что-то подсказывало, что Турецкому это будет в некотором роде даже полезно. Она его, между прочим, никогда не спрашивала, тер ли он кому-то там спинку. Почему не спрашивала? Совершенно верно: потому, что боялась услышать правдивый ответ…
Ира шла рядом с человеком, который был совершенно не похож на Турецкого, держалась за его локоть, слушала неторопливый рассказ о красотах благословенной Мальорки и ловила себя на давно забытом ощущении, мучительно-сладко всплывавшем из глубины памяти.
ОНА ГУЛЯЛА.
Просто гуляла по вечернему городу.
Не бежала куда-то в привычной спешке и суете по важному делу. Не торопилась домой. Господи! ОНА ПРОСТО ГУЛЯЛА. Дышала вечерним воздухом, в котором начинал чувствоваться какой-то намек на прохладу. Несла в руке не авоську с картошкой, а букетик цветов. Любовалась пепельным светом, медленно гаснувшим на шпилях высотных домов…
Они вышли на Тверской бульвар. Было удивительно хорошо. Ире хотелось, чтобы вечер длился еще, хотя вслух она, конечно, никогда бы этого не сказала. У «Кропоткинской» на миг остановились, смотря, как на месте бывшего бассейна «Москва» поднимаются массивные бетонные блоки. Затем свернули на Остоженку.
— Я вас, наверное, бессовестно задержал, — сказал он, когда входили под арку во двор. — И супруг изволновался, поди…
— Напротив: доставили несказанное удовольствие, — серьезно ответила Ира. — Я уже и забыла, когда последний раз так гуляла. У меня ведь, сами понимаете… Кюхе, киндер, кирхе… Знаете что? Вы, может, зайдете? С Сашей помиритесь. Я поспособствую… Как это, помнится, говорили? Произведу челночную дипломатию.
— Спасибо, — поблагодарил Алексей. — Лучше я все-таки воздержусь. Как-нибудь в другой раз…
Интуиция Иру не подвела: Турецкий действительно бегал по потолку и постепенно утрачивал способность к мыслительной деятельности. В голове громоздились предположения одно хуже другого. Услышав из прихожей шум лифта, он выскочил на площадку и сгреб в объятия появившуюся жену.
— Ирка… ну что же ты так… — забормотал он, отходя от пережитого волнения. — Я уж прямо не знал, что и думать… Звонить собирался…
Мир, только что катившийся в бездну, снова становился пригоден для обитания. Саша в одну секунду позабыл трехтомные упреки и предостережения, которые собирался обрушить на благополучно вернувшуюся половину.
— Ну и зря волновался, — с невинными глазами ответила Ира. — Меня Алеша Снегирев до самого лифта довел. Саш, а Саш!.. Сними, пожалуйста, вазочку со шкафа, я цветы поставлю…
Было слышно, как внизу хлопнула, закрываясь, дверь подъезда.
Несмотря на поздний час, Марина стирала в ванной, когда раздался звонок в дверь. «Кого это черт несет на ночь глядя?»— недовольно подумала она, хотя и догадывалась, что черт принес ее бывшего муженька. Он в последнее время стал что-то частенько наведываться без предварительного звонка. И всегда это происходило однотипно — он является поздно вечером небритый, злой, нетрезвый. Марина и так не очень-то привечала бывшего мужа, а в таком состоянии решительно не желала его видеть.
Звонок повторился. Звонили долго и настойчиво.
— Кто там? — подойдя к двери, спросила Марина.
— Да я это, я, — раздался знакомый шакутинский голос. — Открывай!
Марина знала по опыту, что, если она откажется его впустить, он не уйдет, а будет трезвонить, пока не разбудит Федьку. Ему-то все равно, что ребенок проснется, что ему завтра в школу в первую смену. Хорош отец, нечего сказать. А то еще начнет колотить в дверь, соседей перепугает.
Пришлось открыть.
На пороге стоял сильно подвыпивший и очень грязный Кол.
— Ты что, валялся? — с отвращением спросила Марина. — Ты же весь в грязи.
Кол решительно двинулся вперед.
— Ну чего тебе надо? — продолжая загораживать проход, спросила Марина, машинально вытирая руки о передник.
— А ничего, — мрачно заметил Шакутин и, оттеснив бывшую жену к стене, прошел в прихожую прямо в заляпанных глиной ботинках, оставляя на паркете серые с бурым следы. В руках он держал пластиковый пакет.
В прихожей Кол молча снял куртку и повесил ее на вешалку, затем, как был, в измазанных глиной ботинках, отправился на кухню, продолжая держать пакет в руках. Марина молчала. Сейчас одного неосторожного слова будет достаточно, чтобы начался скандал. Было видно, что Кол находится во взрывоопасном настроении.
Придя на кухню, Шакутин плюхнулся на табуретку, затем все так же молча вынул из пакета початую бутылку лимонной водки.
— Ну? — наконец не выдержала Марина.
- Предыдущая
- 35/109
- Следующая
