Искатель. 1980. Выпуск №1 - Щербаков Владимир Иванович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/56
• Следующая

Я много раз пытался связаться с Янковым, но его просто не было в лаборатории, он пропадал целыми днями, никто не знал, где он, и только на третий день мне сказали, что он в Минске, в том самом институте, куда попал грунт.

«Приятный сюрприз, — подумал я, — и для него, и для меня. Что-то он скажет?»

Выходить на Минск я не стал. Не знал еще, готов ли Янков к разговору.

Но он не появился и несколько дней спустя, хотя я и подозревал, что работа шла: в лаборатории пахло суетой, девушка, которая меня внимательнейшим образом выслушивала совсем недавно, теперь перестала даже узнавать. «С чего бы это?» — подумал я. Потом я махнул рукой на возможность встречи и послал ему вопросы, все, какие только пришли мне в голову. Вскоре от него пришел ответ.

«Благодарю за помощь, которую ты оказал мне. Сейчас я понимаю что вопросы твои ускорили дело настолько, что даже я стал кое-что понимать в этой истории. Прежде всего мне хотелось бы подтвердить догадку о ферментах и катализаторах. Без них процесс в аквариуме, или превращение, как ты это называешь, не мог бы окончиться благополучно в ограниченное время. Здесь, в Минске, нам удалось обнаружить остатки этих веществ в пробе грунта. Сами не зная того, мы создали их, растворив в воде все необходимые компоненты, — тогда, когда начинался наш эксперимент. Они возникали в слабом растворе и напоминали жидкие кристаллы; зыбкие и неустойчивые, они распадались, уступая место другим, чтобы вновь появиться. Так устанавливалось своеобразное динамическое равновесие: в воде всегда присутствовали многочисленные компоненты, ускорявшие процесс в десятки и сотни раз. И в то же время сами эти вещества лишь помогали превращению. В этой сложной, как бы многоцветной картине нам еще и сейчас не так легко разобраться. Мы столкнулись с интересными явлениями, о которых нельзя было и подозревать, когда начинался опыт и все данные, казалось, были налицо.

Секрет разгадан не до конца, но замысел и его воплощение поразительны. Как это у них получилось? Даже представить трудно. Если бы ты рассказал об этом мне во время сеанса, я не поверил бы. Думаю, ты догадывался уже тогда. И, несмотря на это признание, не могу не заметить: как это тебе удалось промолчать? Впрочем, и я на твоем месте поступил бы точно так же. Янков».

— Сегодня день рождения Соолли, Глеб! — напомнила Валентина.

«Что ей подарить? — подумал я. — Вопрос. Я ведь с ней незнаком. Не знаю ее. Значит, все равно».

В груде старых металлических вещей, которыми так дорожил Энно, я подыскал подходящую медную посудину столетней давности. Когда я почистил ее мелким тихоокеанским песком, она стала совсем как новенькая. Оставалось приклепать ручку.

Медный прут, который я еще раньше заметил в морском сундучке в каюте Энно, вполне подошел бы для этого. Нужно было достать молоток. Ни у кого на корабле не нашлось этой реликвии. Я вызвал того самого голубого робота, в исправности которого был уверен Энно, и попросил решить задачу. Минут через пять он принес пневматический молоток, который почему-то не работал.

Он пояснил:

— Устаревшая конструкция, не способна к самовосстановлению.

— Достань что-нибудь еще, — потребовал я, — чтобы можно было расплющить прут.

— Первичные задачи не программируются. Их решает Энно.

— Сам знаю, но ты же неглупый парень. Придумай что-нибудь.

— Хорошо, — сказал кибер и выскользнул за дверь.

Через четверть часа он явился с заржавленной болванкой, которую можно было держать только обеими руками, такая она была массивная. Потом я отправился к Энно с бутылкой рома и через час вернулся с медной ручкой будущей кофеварки. Все это время кибер ждал меня; он истосковался по работе. Я подумал несколько минут и отправил его на палубу, чтобы он отвязал от шлюпки якорь и доставил его в каюту. Он попробовал возражать, но я убедил его, что чем меньше у Энно под рукой будет музейных экспонатов, тем лучше с точки зрения его собственной безопасности.

— Так что лучше стащить якорь вместе со шлюпкой, — закончил я, и это окончательно убедило кибера.

Но понял он меня буквально. Якорь он отрезал, а шлюпку отправил за борт. Несколько дней после этого случая Энно как-то подозрительно смотрел на меня и то и дело переводил разговор на тему морской романтики и дальних путешествий, когда шлюпка может значить так много…

Итак, мы вооружились этими инструментами. Якорь служил наковальней. Ручку мы приварили ультразвуком. Кофеварка была готова. Я еще раз потер ее песком и подогрел в электронном термостате, чтобы металл слегка окислился.

«Интересно, видела ли Соолли когда-нибудь свечу? — подумал я. Наверное, нет. Сувенирные свечи забыты в прошлом веке, значит… Что, если попробовать? Уж щедрость так щедрость!» Я выудил из моего кибернетического собеседника кое-какие сведения о стеариновой кислоте.

— Попробуем? — спросил я.

Он понимающе кивнул своей круглой симпатичной головой и пустился на поиски мыла и серной кислоты. Затем настрогал мыльных стружек, залил их водой, размешал, поставил смесь греться. Разбавил кислоту и осторожно влил ее в раствор мыла. После того как на поверхность всплыла белая масса, он указал на нее своим механическим перстом:

— Стеарин.

Он просушил его, завернув в мое полотенце. Отрезав от полотенца сухую полоску, он сделал фитиль, расплавил стеарин. Опустил фитиль в стакан и залил стеарином до верхнего края. Стакан лопнул, кибер извинился. Но свеча была готова.

Я упаковал подарки в коробку и отпустил помощника. (Мы возились с ним целый день.)

Мне сказали, что гости соберутся в лаборатории. Я пришел туда без опозданий, в эту скучную и прохладную обитель разума, но вокруг было пустовато, светились холодные стеклянные цилиндры, в колбах сновали какие-то насекомые не крупнее мухи.

Я совершенно потерялся в этом безразмерном пространстве, где неслышно дышали кондиционеры, а гироскопы останавливали не только легчайшую бортовую качку, но, казалось, и само время.

Вот где Соолли прятала от людских глаз кащееву иглу! Среди обычных клеток попадаются и такие, что не хотят умирать. Словно энергия роста не убывает, как почти всегда, а остается неизменной или растет со временем. До сих пор, я это знал, не было собрано сколько-нибудь представительной коллекции, относящейся даже к главнейшим видам.

Внешне такие клетки ничуть не отличаются от других. Только вот обычные «кирпичики» через пятьдесят-семьдесят делений погибают, разрушаются, а с ними и все здание организма. Неожиданное исключение из этого печального правила — раковые клетки. И еще одна форма живого: клетки активные, неумирающие. Найти их труднее, чем живую воду. Невольно вспомнишь сказку про Кащея бессмертного. Особенно после миллиона-другого напрасных попыток. Но крохотные комочки протоплазмы — это семена и ростки могучего дерева жизни. Если бы когда-нибудь удалось объединить в организме клетки бессмертные, или, как их называла Соолли, активные!.. Не здесь ли это произойдет?

Думаю, что самые простые существа служили ей моделью, помогавшей разглядеть секреты живого. На ее месте и я бы так поступил. На одном из цилиндров я прочел: «Опыты с внешней памятью». Знакомо, подумал я. Инфузории, например, не любят ударов электрическим током. Можно закрыть часть сосуда (лучше узкой трубки) от света и включать электрическое напряжение тогда, когда простейшие доберутся до теневого участка. Стоит пять-десять раз поприветствовать их таким образом — и они будут поспешно поворачивать назад на границе света и тени, даже если их не будет там ждать электрический щелчок.

Подвижная затемняющая шторка позволила выяснить вот что: инфузории пугались не темноты, не тени, они поворачивали с того места, где прежде была тень. Они реагировали на следы испытанного удара, оставленные ими самими, в том месте, где он их настиг. Это и есть внешняя память. Отсюда Соолли тянула зыбкий мосток к активности клеток. Будто бы выключить память — значит наполовину решить проблему бессмертия. Все на том же, конечно, на клеточном уровне.

• Предыдущая
• 12/56
• Следующая